Проследим сравнительно короткие, но полные хороших и плохих событий жизненные пути двух выдающихся гроссмейстеров современности — Анатолия Карпова и Роберта Фишера.
Анатолий родился в слаженной, высококультурной семье, его с детства окружала любовь родителей, за каждым его шагом наблюдали преданные, выдержанные и умные воспитатели. Терпеливо и заботливо развивали они в мальчике нужные и самые ценные для жизни качества: прежде всего любовь к познанию, самодисциплину, умение держать свое слово. Когда юного Толю охватила безудержная страсть к шахматам, полезное увлечение сразу же попало под контроль семьи. А не повлияет ли это на его учебу в школе? Только бы не допустить односторонности в развитии сына, кособокости. Разве не знаем мы о печальных случаях раннего возведения детей в ранг «шахматных гениев», быстрее всего ведущего к их скорому закату.
Когда мальчик попал в златоустовскую школу № 3 и одновременно стал посещать по вечерам шахматный клуб металлургов, то и здесь он встретил теплый прием, истинную любовь и заботу, внимательное наблюдение со стороны взрослых. И первая учительница Толи Нина Павловна Козицына, и руководители кружка клуба металлургов в Златоусте Алексей Пак и Дмитрий Зюляркин, равно как и последующие воспитатели шахматных качеств молодого уральца, все были к нему крайне внимательны, и, главное, все обладали высокими моральными качествами, устремляя помыслы малыша к достижениям в науке, искусстве, шахматном творчестве.
Обстановка детства Роберта Фишера была разительно отличной от семейной жизни Карпова. Отец бросил Бобби и его сестру Джоан, когда малышу исполнилось всего два года. Видимо, недостаточно уделяла внимания детям и мать Регина, во всяком случае, нельзя утверждать с категоричностью, что ее пешие переходы через континенты способствовали воспитанию сына.
— Дети, растущие без родителей, становятся волками, — скажет потом Бобби Фишер.
Совершенно иной была и среда, в которую попал юный Роберт, когда он стал делать свои уверенные самостоятельные шаги в раннем шахматном детстве. Нет, не призыв к высшим идеалам услыхал он от окружавших взрослых, не советы осваивать тайны шахматного искусства, творчески стремиться ввысь, создавать в шахматах содержательные произведения. Нет, совсем иное слыхал он почти с пеленок.
В 1958 году на аэродроме в Будапеште мой шахматный друг Тибор Флориан прочел мне письмо, сочиненное, скорее всего, кем-то из взрослого окружения Фишера.
«На пути из Москвы в Белград, — сообщалось в Венгрию в письме, — Бобби может на несколько дней остановиться в Будапеште и дать сеансы одновременной игры. Условия оплаты таковы (следовало перечисление довольно крупных сумм). Если будете делать подарки, просьба ничего спиртного не класть. Можно дарить оптику и ювелирные изделия».
Так искусно организовывались первые шаги Роберта в желательном направлении!
А что говорить о старших американских коллегах-гроссмейстерах?
— Две тысячи долларов! — требовал гроссмейстер Рейбен Файн, когда ему предлагали защищать честь Соединенных Штатов в матче с командой СССР. Выдавая себя когда-то за страстного поборника шахмат, Файн вылил немало грязи на великого русского чемпиона мира Александра Алехина, у которого предприимчивый американец мечтал без боя отобрать шахматную корону. Поняв затем, что в «любимом» шахматном искусстве он ничего не добьется, Файн переключился на психологию. Первым актом новоиспеченного «психолога» была грязненькая брошюрка, в которой он изобразил в образе похотливого селадона великого кубинца Хосе Капабланку и вновь очернил Александра Алехина. Деньги не пахнут, а оклеветанные чемпионы уже в могиле.
Коллега Файна — Самуил Решевский всю жизнь боролся за признание шахмат в своей стране. А в чем выражается признание в США? Конечно, в долларах. И Решевский требовал доллары, причем порой в забавной форме.
— Я прошу оплатить расходы по путешествию моей жены в Гаагу и в Москву, — обратился он к организаторам матч-турнира на первенство мира в 1948 году.
— Позвольте! — вскричал один из изумленных голландцев. — Ваша жена не может в этот период ехать в Европу! Она вот-вот должна родить ребенка.
— Ну и что же, — спокойно возразил Решевский, у которого, оказывается, и такой поворот дела был предусмотрен. — Она же имеет право приехать. Что с того, что не может? Платите!
И получил-таки «командировочные» за жену, которая в Нью-Йорке мужественно выполняла функции, возложенные на нее природой.
Карпова с самой ранней поры окружали верные, преданные друзья.
«Не так просто найти друга, а тем более шахматисту, — отвечал впоследствии Анатолий на вопрос корреспондента, много ли он имеет друзей. — Друзей не много, но, надеюсь, все они верные, и стараюсь платить им тем же».
Эти слова, по-видимому, были не только словами, ибо Карпов в течение долгих лет сумел сохранить дружбу таких преданных ему товарищей, как Саша Колышкин из родного Златоуста, гроссмейстер Семен Фурман, мастер Юрий Разуваев, прославленный космонавт Петр Климук и другие.
Важнейшую роль в воспитании талантливого мальчика, его дальнейшем росте и совершенствовании сыграла пионерская организация, а потом Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи. Комсомолу посвящал Толя свои помыслы и действия, стараясь высшими достижениями ответить на внимание и заботу многомиллионной молодежной организации страны.
А что имел в юности Роберт Фишер? Калейдоскоп сменяющихся товарищей, не способных на длительную прочную дружбу. Впрочем, о том, как поступали «друзья» Фишера, читатель узнает позже. Может быть, поэтому так горько и трогательно звучат его слова:
— Все, кто любит шахматы, — мои друзья!
В результате совершенно различных сред, совсем непохожих влияний и обстоятельств оба юноши получили также и совершенно различное воспитание. А ведь природа, не скупясь, осыпала их способностями. О сообразительности, даже какой-то умной хитрости Анатолия Карпова, его умении все схватывать на лету, озадачивать окружающих «взрослыми» рассуждениями мы уже говорили. Помнит и знает читатель о его сплошных пятерках в школе, об универсальных познаниях в различных областях науки, искусства, спорта.
А что Роберт? Он также не был забыт природой.
«Способности у него действительно были отличные, — пишет один из тех, кто называет себя другом Фишера — Б. Цуккерман. — Превосходная память, умение быстро схватывать суть проблемы. Любопытно, что «интеллектуальный коэффициент» у Бобби был очень высоким — 189, в то время как средний коэффициент выражается в цифрах 110—120. Впрочем, это я так, к слову. «Интеллектуальный коэффициент» определяется в США на основании одного глупейшего теста и не может служить показателем чего бы то ни было, кроме кретинизма его составителей. Достаточно сказать, что у знаменитого кинорежиссера Стэнли Кубрика «интеллектуальный коэффициент» всего 65 и поэтому Кубрик был освобожден от армии как «слабоумный».
В результате заботливого отношения родителей, благодаря такту умных воспитателей, помощи пионерской и комсомольской организаций Толя Карпов вырос человеком грамотным, всесторонне эрудированным, много занимался математикой, хорошо знаком с литературой, искусством. В детстве он любил и географию, повзрослев, всерьез, по-научному, взялся за политэкономию. Коллекционирование марок позволяет ему не отрываться от любимой географии. Он отдает свое время книгам, спортивным зрелищам, в общем, по его собственным словам, всему, что помогает играть хорошо в шахматы. Пристрастий много, но это все, так сказать, попутное. Главное — он студент Ленинградского университета. По словам декана экономического факультета, это очень способный студент, умеющий так же, как и в школе, совмещать занятия шахматами со сплошными пятерками по всем изучаемым дисциплинам.
А Роберт Фишер? Если судить по американской печати, он не скрывает своих привязанностей: кино, чтение комиксов, прослушивание пластинок джазовой музыки. Вот, кроме шахмат, пожалуй, и все. Да, еще многие виды спорта: теннис, поднятие тяжестей, плавание, бокс. И никаких научных забот, никакой другой литературы, посещения музеев, концертов.
Мать Фишера спохватилась, но тогда, когда было уже поздно.
«Я сама поощряла в Бобби страсть к шахматам, — признавалась Регина Фишер, — но теперь вижу, что шахматы заслоняют ему все остальное. Он ничего не читает, кроме шахматных книг, если не считать этих бесконечных серий о похождениях Тарзана и приключениях Фуманчу. Боюсь, что это одностороннее увлечение шахматами обеднит его жизнь — ведь он очень способный парень и, замкнувшись в 64 клетках шахматной доски, в чем-то обкрадывает себя».
К счастью, как увидит читатель из позднейшего интервью Р. Бирна, это мнение матери основывается на детских годах Фишера, и в дальнейшем он заметно изменился.
Проходя быстрыми темпами сложный путь совершенствования в шахматах, одерживая победы в трудных, порой изнуряющих шахматных состязаниях, Анатолий Карпов неизменно чувствовал руку друга, заботливую помощь преданных сторонников шахмат. Много сделала для него спортивная организация Советской Армии, в которую Карпов вступил почти на заре своей юности и связь с которой крепко налажена у него и сейчас. В его совершенствовании ему помогли и опытные наставники — руководители и тренеры и просто коллеги-гроссмейстеры и мастера, входящие в этот передовой клуб страны. Аркадий Гурвич, Ефим Геллер, Евгений Васюков, Рафик Ваганян, не говоря уже о верном Семене Фурмане, — этот дружный армейский коллектив дал много Карпову в понимании шахмат, а главное, поддерживал его и помогал ему в труднейшие минуты борьбы. На всем спортивном и творческом пути Карпова ему сопутствовало всегда доброе, вдохновляющее слово в советской печати, по радио и телевидению; любой из спортсменов знает, как важно в тяжелую минуту сражения услышать слово одобрения, сочувствия и поддержки.
Совсем иное преследовало Роберта Фишера. Вы, может быть, помните, читатель, сильный и вместе с тем трагический эпизод из итальянской кинокартины режиссера Феллини «Сладкая жизнь». Отчаявшийся, исстрадавшийся герой отравляет газом себя и двух детей. Жадной толпой набрасываются репортеры газет и фотографы на несчастную мать, прибывшую к месту страшных событий. В их возбужденных лицах, снятых крупным планом, нет ни сочувствия, ни сострадания, ни даже элементарной порядочности. Главное, что ими движет, — бешеное желание заработать несколько десятков тысяч лир за редкий снимок или репортаж. Что им до человечности! Прочь, разум, сердце! Даешь деньги!