Менее сведущие члены комитета ошалели. Шмуль-Маня Чеботарь задал резонный вопрос: а где комитет возьмет деньги на такие финансовые операции? Шрифт для гектографа не могут купить полгода. А тут замахнулись на платину со всего Урала… Товарищ Авдей ответил так, что прочие товарищи загалдели. В распоряжении комитета, сказал он, имеется огромная сумма – сто тысяч рублей. Вот она и будет использована для скупки платины и золота. Предупреждая вопросы, главный боевик пояснил: происхождение денег является партийным секретом, который он не может сообщить рядовым членам комитета.
На этих словах Алексей Николаевич хлопнул себя по колену и воскликнул:
– Я оценивал клад Лбова приблизительно в сто тысяч рублей! И вот эта цифра подтвердилась.
– Так и есть, – поддержал товарища Запасов. – Мы подняли все источники. У господ эсеров нет сейчас на руках подобных деньжищ. Прежде были, когда они провели несколько удачных экспроприаций. Но те барыши давно потрачены. Эксов не стало, мы их, слава Богу, повывели. Откуда взялись сто тысяч? Это могут быть только деньги Лбова.
Белопашенцев дал начальству высказаться и продолжил:
– Заметьте, ребята ставят на первый план именно платину, а не золото. Как и было указано в ориентировке Департамента полиции.
– Но про цареубийство у здешних эсеров речь не шла? – уточнил статский советник.
– Не шла, – подтвердил старший филер. – Ну и что с того? Секрет Центрального комитета. Послали эмиссара со специальным заданием, дали ему лбовские капиталы и велели их умножить. А тратить деньги, готовить покушение будут совсем другие люди. И местным эсерам знать это не положено во избежание утечки.
Все выглядело логично, и открытие являлось, без сомнения, большим успехом жандармов. Правда, многого они по-прежнему не знали, например, где хранятся деньги. Наличие информанта в составе городского комитета – вещь хорошая, но рядовых членов держали в неведении. Оставалось следить за товарищем Авдеем, но тут легко было оступиться. Иван Захарович оценивал его как противника опытного, такой рано или поздно заметит слежку.
Запасов предложил привлечь агентуру, которая создана на приисках. Эсеры явятся скупать драгоценные металлы, их можно будет отследить и пройти по цепочке до самого тайника. Но это только сказать легко. Статский советник спросил старшего филера:
– Есть у вас такая агентура? На том же «Журавлике», к примеру.
– Имеется урядник из горной полиции.
– Как урядник? – рассердился Дмитрий Иннокентьевич. – Он как раз должен следить, чтобы не было хищничества и тайной скупки. Ему за это содержание платят.
Белопашенцев усмехнулся в усы:
– В жизни по-всякому бывает. Именно урядник, фамилия ему Двукраев, покрывал на прииске хищников. За добавочное содержание, которое выходило втрое выше государственного. Мы его поймали и предложили выбор: или стать нашим осведом, или идти в тюрьму. Урядник выбрал первое. Теперь пускай отмаливает грехи!
Алексей Николаевич одобрил:
– Это то, что нужно. Теперь осталось проследить партию. Она должна быть большой, если в преступной организации состоят чуть не все рабочие «Журавлика». Значит, и денег покупателям понадобится много, и им придется залезть в мошну. Почем можно купить золотник платины прямо возле прииска?
– По четыре рубля старатели отдают охотно, – ответил старший филер. – А за четыре с полтиной еще и в десны расцелуют.
– А цена в столица какая будет?
На этот вопрос сыщику ответил Дмитрий Иннокентьевич, потрясая газетой «Зауральскй край»:
– Вот здесь пишут, что биржевая цена самородной платины на Екатеринбургской бирже достигла девяти рублей восьмидесяти копеек за золотник. При содержании в ней чистой платины восемьдесят три процента.
– То есть можно купить ее в Верхней Туре, – продолжил мысль сыщик, – и продать здесь, удвоив доход.
– Получается так, – согласился Запасов. – Взять сто тысяч у наследников Лбова и за конец лета и осень получить двести. А если вывезти в Германию, то и все триста. Хороший гешефт! Не только на царя хватит, но еще и на весь кабинет министров.
Старший унтер-офицер неодобрительно покосился на полковника, но промолчал.
В результате в Верхнюю Туру спешно отбыли два опытных унтера из команды Белопашенцева. Это были так называемые чины дополнительного штата, присланные из Перми по указанию Джунковского для усиления екатеринбургского пункта. Их обычная задача – производство дознаний и наблюдательная часть. Но двое уехавших являлись специалистами и были способны на большее. Сейчас им предстояло выдать себя за скупщиков платины и втереться в доверие к приисковым рабочим. Урядник Двукраев должен был помочь ребятам «прописаться».
Еще один филер поехал в деревню Золотые Промысла, где располагалась Крестовоздвиженская контора наследников графа Шувалова. Золотоносные россыпи там содержали много платины, и их тоже следовало охватить наблюдением.
Теперь оставалось только ждать. Агент Сто Первый не имел доступа к операциям товарища Авдея и помочь жандармам не мог.
Лыков воспользовался передышкой и еще раз прогулялся по городу. Он никак не мог его понять. Тут Екатеринбург прекрасен, а свернешь за угол – и он уже непригляден. Улицы выложили отличным гранитом, какому могли позавидовать даже Рига с Ревелем, завозившие гранитный кирпич из Швеции. Но таким покрытием могли похвастаться лишь Главный, Покровский, Александровский и Сибирский проспекты плюс Архиерейская, Дубровинская и Верхотурская улицы. Остальная часть города была замощена или кое-как, или вовсе никак. Дума выделила деньги на постройку театра, но в городе до сих пор не имелось ни водопровода, ни канализации. Воду брали из реки Исеть и ее притоков, даже из городского пруда, а самую хорошую добывали из колодцев. Но зимой уровень грунтовых вод падал, и к колодцам выстраивались длинные очереди.
Шло бурное строительство, но только в лучших кварталах. Заложили новый корпус Гостиного двора, отделывали вторую очередь вокзала Екатеринбург-I, на Покровском проспекте возводили помпезное здание Городского общественного банка. Однако возникала серьезная проблема. Железная дорога не давала Екатеринбургу развиваться на север и восток, Верх-Исетский завод – на запад. А население города становилось все больше и больше. Единственное направление осталось – на юго-восток, вниз по течению реки Исеть. Участки там разбили аж до суконной фабрики братьев Макаровых, нарисовав на бумаге сто семь новых кварталов. Все они были проданы с торгов, но строительство почти не велось. Спекулянты купили землю и держали втуне, ожидая роста цен на нее. В результате город задыхался в узких границах, не имея, куда расти.
Старый знакомый Лыкова Михаил Карлович фон Мекк собирался проложить новую железную дорогу – Казанско-Екатеринбургскую. Хорошая новость для любого города! Однако на пути возникали препятствия. Требовалось отчуждение земли под новый вокзал и станцию и под примыкание к полотну Пермской железной дороги. Дума никак не могла решить этот простой вопрос. Фон Мекк собрал караван из девяти автомобилей и ехал на Урал вдоль будущей ветки с группой инженеров, изучая местность. По приезде он собирался еще раз обсудить проект новой дороги с гласными Думы. Вдруг депутаты поумнеют и с ними удастся договориться? Однако полицмейстер Рупинский, знаток думских настроений, говорил, что шансов на это немного.
Тот же Рупинский, сопровождая питерца на очередной прогулке, подвел его к памятнику Александру Второму на Кафедральной площади и рассказал его историю. Поставить монумент Царю-Освободителю придумал швейцар Окружного суда Олимпий Клевакин. Средств он не имел, но загорелся идеей и стал искать деньги на памятник. Старику удалось собрать с жителей шесть тысяч рублей, на которые возвели постамент. Далее дело затормозилось. Дума ничего не предпринимала, и постамент простоял на лучшем месте в городе больше трех лет, возбуждая недоумение у приезжих… Наконец общественность возмутилась. Люди добрали необходимую сумму и при энергичном содействии городского головы Анфиногенова установили статую. Клевакин даже сумел дожить до этого радостного события!
Генрих Иванович вырос в полицмейстеры Екатеринбурга из красноуфимских исправников, но уже сделался знатоком и патриотом города. Он рассказал гостю много интересного. Оказалось, тот образовался вокруг заложенного при Петре Первом железоделательного завода и получил имя в честь его супруги-государыни. Екатеринбург стал единственным в империи горным городом. Был создан пост главного начальника Уральских горных заводов с огромными полномочиями. Этот начальник не подчинялся пермскому губернатору, имел собственную полицию и творил что хотел. Молодой город жил по приказам из столицы. В нем открыли монетный двор и стали чеканить едва ли не всю русскую медную монету. Завели императорскую камнерезную и гранильную фабрику, известную в целом свете. При Екатерине в 1763 году через город провели Сибирский тракт, ранее шедший через Верхотурье. Но потом начались проблемы. Казенный завод пришел в упадок, для металлургии Урала наступили трудные времена. Из промышленного центра Екатеринбург сделался административным центром горной промышленности, но тихо угасал. Затем отменили крепостное право и статус горного города, превратив вчерашнюю столицу Урала в рядовой уездный центр. Была и полоса тучных лет, когда здешние купцы обогатились на сибирском золоте в Томской и Енисейской губерниях. Они быстро заработали капиталы и выстроили много особняков, и по сей день украшавших Екатеринбург. Особенно прославился как баловень судьбы Тит Зотов, сколотивший за десять лет тридцать миллионов рублей. Поднялись и другие, сплошь из старообрядцев, так как город был столицей урало-сибирского беглопоповского согласия: Казанцев, Рязанов, Толстиков, Баландин, Харитонов, Расторгуев… Но затем сибирские и столичные нувориши оттеснили их на второй план. По словам наблюдавшего это Мамина-Сибиряка, «золотой век оборвался так же быстро, как и возник; миллионы рассеялись дымом».