Черница пожевала тонкими губами, при этом она смотрела в стену. Повернулась и ответила:
– Да ничего он не говорил.
– Василий был близок к атаману?
– Вместе росли, в одном цеху работали.
– И ничего про казну Лбова он вам не рассказывал? Так ли это?
Монашка вздохнула. Алексей Николаевич терпеливо ждал. Разговор был ему неприятен: жаль несчастную женщину, потерявшую брата, а затем и обычную мирскую жизнь. Но ведь Василий сам выбрал свою судьбу. Стрелял в драгун, натворил столько зла, что хватило на смертную казнь… А еще сыщик должен знать правду. Эта истомленная немолодая невеста Христова врать не станет. Ей уже незачем.
И Соломонида, словно прочитав мысли сыщика, ответила:
– Разговоры всегда ходили, я их помню. И когда Александр Михайлович был жив, а еще больше после… Много люди неутейны городили[95]. А правда в том, что никакой большой казны никогда не было. Брат мне говорил: Лбов деньги считает не хуже купца. Записей там или учета на бумаге он никогда не делал, а все в голове держал. Расходы были большие, а еще Александр Михайлович много помогал бедным.
– Так куда же делась казна? – настаивал питерец. – Деньги имелись, десятки тысяч рублей. На пароходе они много взяли, и на приисках.
– Много брали – много тратили, – уверенно ответила черница. – В Петербург отсылали, брат рассказывал. Иные роптали, говорили: давайте поделим меж себя. Александр Михайлович строг был, не делил, сам решал. Худорожков от того и ушел со своими. Только когда оставшиеся на два отряда разделились, он выделил сумму Ястребу. Их долю с прииска. Может, осталось у атамана тысяч несколько. Может, и зарыл он их где под деревом. А миллионы – это вранье. Глупые россказни. Кто не знает, тому легко так думать да языком болтать, а я знаю, мне Васенька говорил.
Лыков снял фуражку и поклонился:
– Спасибо. Всего вам хорошего.
– Храни и вас Господь, – кивнула женщина и скрылась в калитке.
Статский советник осмотрелся: все ли в порядке? Вдруг Корявый стоит сейчас под деревом и наводит пистолет? Постовой почувствовал его волнение и торопливо подошел:
– Ваше высокородие, куда вас довести?
– Да, пожалуй, ты прав. Мне надо в номера Атаманова. Сопроводи меня до извозчика. Или пешком дойдем, прогуляемся.
Вдвоем они двинулись через Щепную площадь. Не встретив экипажа, направились по Успенской к Главному проспекту, как вдруг сзади послышалась возня. Сыщик быстро обернулся, выхватывая браунинг. Навстречу ему из подворотни вытолкнули расхристанного мужика, и послышался голос Азвестопуло:
– Алексей Николаевич, не стреляйте!
Вышел коллежский асессор с двумя пистолетами в руках и показал один шефу:
– Вот, в спину вам целил, собака. Помните его? Второй топтун, который в вытяжных сапогах.
Мужик держался за разбитую голову, по его лицу текли струйки крови. Лыков обернулся к городовому:
– Смотри, как выходит, братец! Не зря ты меня караулил. Свисти, вызывай Станислава Петровича, господина пристава.
Глава 13Как сломали «пылесос»
Командированные пытались ковать железо, пока горячо, но не на того напали. Владелец вытяжных сапог оказался тертый малый. Лыков начал его стращать:
– У меня два свидетеля, что ты целил мне в спину! Это военно-окружный суд и виселица. Так что говори, кто тебя послал.
Варнак в ответ рассмеялся:
– Какие еще два свидетеля? Вашескородие не в счет, а фараон спиной стоял и ничего не видал. Мой голос против голоса грекоса. И что?
– Не понял, дурак? Ты в полицейского полковника хотел стрелять. Думаешь, тебе это с рук сойдет?
– Не полковника даже, – присоединился Азвестопуло. – Чин пятого класса, почти генерал!
Арестованный только пуще веселился:
– Незаконное ношение оружия – все, что мне могут пришить. Месяц-два арестного дома. А прочее… В Питере есть такой адвокат, армянской нации. Он приедет и мокрого места от вас не оставит. Стращайте паназырей[96], а меня уж поздно…
Лыков представил, как Аванесян разделывает его под орех, и отступился. Он помнил, что Положение об усиленной охране доживало последние дни, но еще действовало. И полицмейстер своей властью укатал бандита в кутузку до конца октября.
В это же время из тюрьмы выпустили Парамона Иванова – за недоказанностью. Весело насвистывая, тот направился сразу в Мельковскую слободу. Пробыв во флигеле четверть часа, он пешком почесал на винный склад номер шесть. За ним незаметно следовал филер. Пока все адреса, которые навещал отставной фельдшер, полиции были знакомы. Сыщики ждали новых, и не ошиблись.
Вечером Иванов взял билет на поезд Пермской железной дороги до поселка Теплая Гора. Там находился большой металлургический завод, принадлежащий наследникам графа Шувалова. Поселок стоял на берегу реки Койва, притока Чусовой. Именно заводу вот уже два года подчинялась контора Крестовоздвиженских промыслов. Контора находилась в деревне Золотые Промысла, на берегу маленькой речки Полуденка. Она впадала в Койву в пятнадцати верстах выше по течению, да еще до самой деревни вверх по речке следовало добираться десять верст. Золотые Промысла стояли в самом центре Крестовоздвиженской дачи наследников Шувалова. Та примыкала к Бисерской даче того же Шувалова. Которая, в свою очередь, соседствовала с Нижне-Туринской казенной дачей Гороблагодатского округа. Эти три дачи являли собой настоящий русский Клондайк. В них уже больше полувека добывали не только золото с платиной, но даже алмазы. Платиновые россыпи в ложе рек Полуденка и Ис с притоками были самыми богатыми в мире!
В Золотых Промыслах Полуденку перекрыли плотиной и создали большой пруд, в котором уже много лет работала на выемку грунта драга. Такие же драги мыли наносы по рекам Простокишенка и Покап. Платиноносный район тянулся на сто верст, до самого Качканарского рудного поля.
Сыщикам стало ясно, что Иванов получил приказ усилить скупку драгоценных металлов. Так и оказалось. В Теплой Горе уже несколько дней жил один из топтунов ГЖУ. Он изображал из себя самостоятельного торговца и налаживал связи со старателями. Терся возле чайных, прикупал потихоньку песок, подружился с урядником. На другой день после приезда в поселок Парамон пришел к торговцу. При фельдшере состояли два бугая. Иванов достаточно вежливо предложил продать ему уже купленную платину и больше ею не заниматься. Есть золото, иногда попадаются сверкальцы[97] – вот их и скупайте, уважаемый. А не то…
Филер беспрекословно уступил полфунта приобретенной платины и даже договорился с важным человеком об охране. За рубль в день. Они выпили бутылку водки и разошлись довольные друг другом. Опытный жандармский унтер-офицер указал в донесении: Парамон Иванов – фигура слабая и ничего толком наладить не сумеет. Значит, в скором времени жди самого Графа Платова.
Однако у питерцев были причины думать иначе. Вот-вот приедет Лыкошин. К его появлению у полиции уже должны быть на руках веские улики против управляющего Березовским товариществом. Все упиралось в ювелира Мутермильке. Точнее, в золото. Ювелир должен получить краденый металл, сплавить его и отдать назад Обергаузу. Тут их обоих и возьмут с поличным. Но товарищ министра ожидается 26 августа. А воры-начальники привозили золото на аффинаж в последних числах месяца.
Сыщикам повезло. Добыча в августе оказалась на редкость удачной, и воры всполошились. Рыжья накопилось так много, что его решили сплавить двумя партиями. Осведомитель Татаурова в товариществе сообщил об этом, и напротив владения Мутермильке спрятали засаду.
Утром 24 августа напротив единоверческой церкви, что на Сибирском проспекте, остановилась крытая повозка. Кучер держал на коленях винтовку. Из кибитки выбрался крепкий малый, в каждой руке он держал по кожаному мешку. Следом появился солидный дядя в добротной тройке, он был налегке. Сам кассир-артельщик Березовского золотопромышленного товарищества господин Музыкин! Гости скрылись в дверях ювелирного магазина. Вышли они оттуда через полчаса и уехали обратно в завод. А следом нагрянула полиция.
Успех превзошел ожидания. У ювелира обнаружили три пуда жильного кварцевого золота без подтверждающих документов. А в задних комнатах еще золотишко и, кроме того, два десятка часов, украденных из магазина Второва. Оказалось, что Мутермильке не брезговал маклачеством. И теперь попался с потрохами.
Блатер-каин держался недолго. Слишком вескими были улики. Он подписал признательные показания на Обергауза и вернулся в магазин. Ему обещали смягчить наказание, если только промолчит сорок восемь часов, не предупредит управляющего. Хитрый еврей сдержал обещание.
Двадцать пятого августа под вечер в уездном городе произошло важное событие. Прибыл товарищ министра внутренних дел, причем в сопровождении губернатора. В парадных комнатах вокзала им представилось все местное начальство, после чего гости заселились в «Пале-Рояль». Хозяин гостиницы, отставной поручик Имшенецкий, учился вместе с Кошко в одной военной гимназии и теперь приютил однокашника.
В полночь к высоким гостям пришел Лыков и в присутствии Рупинского и Запасова доложил о ходе дознания. К его удивлению, слушал секретный доклад еще один человек, некто Проферансов. Его представили сыщику как члена правления Березовского товарищества, находящегося в Петербурге. Ухоженный господин вел себя как главная здесь фигура. Он снисходительно вручил статскому советнику дорогую визитную карту на веленевой бумаге. И тщательно записывал услышанное в блокнот, а остальные, включая двух генералов, его ждали… Лыков подавил раздражение: в конце концов именно Проферансов тут жертва, именно его обворовывает управляющий.
После доклада все легли спать, а утром сановники покатили в Березовский завод. Сыщик с членом правления таились в хвосте колонны, ведя пустой разговор. Генералов хлебом-солью встречали Обергауз со старшими служащими прииска и головка волостного правления. Сначала их превосходительства отстояли молебен в главном храме селения, церкви Ильи Пророка. Лыкошин истово крестил лоб, Кошко на правах лютеранина стоял с безразличным видом.