[109] Старец открестится от вас, как от чумного!
Рудайтис покраснел:
– А что я? Правительство само не покупает платину, только золотом интересуется. Им снаряды не нужны, что ли? Пусть назначат правильную цену, я буду им продавать.
– Этот порядок скоро изменится, – пояснил миллионер. Чувствовалось, что он разобрался в вопросе. – Готовится новый закон. Правительство начнет определять внутренние цены на платину, а вывозимую за границу обложит тридцатипроцентной пошлиной. Ужесточат наказания за нарушение правил добычи, хранения и продажи платины[110]. Впрочем, вам-то уже все равно: после налета Алексея Николаевича на Урал от «пылесоса» осталось лишь пепелище!
Гучков встал, бросил на стол салфетку:
– Вы нужны мне оба, для революции. Помиритесь с Лыковым. Иначе, если мне придется выбирать, я выберу его. А вас скормлю контрразведке. Понятно?
«Иван иваныч» вместо ответа заскрипел зубами, повернул злое лицо к официанту и крикнул:
– Водки сюда! И одну рюмку.
Рудайтис вернулся сам не свой и вызвал телефоном Верлиоку. Но тот, прибыв, наткнулся на жандарма у входа. Старый злодей счел за лучшее убраться. Он сел в чайной напротив и стал наблюдать в окно. В доме что-то происходило. В окнах мелькали фигуры, унтер выводил и усаживал в легковую закладку[111] охранников. Обыск? Шефа арестовали? Ногтев не мог решить, убегать ему или дождаться, когда голубые мундиры уедут. Вдруг из особняка вышел… Лыков. Постаревший, заматеревший, он был в сопровождении какого-то молодого мужчины восточной наружности. Сыщик нес под мышкой что-то большое. Верлиока сразу узнал бывшего приятеля. Он быстро встал и удалился через заднюю дверь.
События в доме «ивана иваныча» разворачивались стремительно. Он сидел со стаканом портвейна в руке, когда дверь распахнулась и вошел Лыков. Сыщик уселся на край стола и поставил ногу в галоше хозяину на подлокотник.
– Здорово, Шишок. Не ждал?
Бандит не успел ответить, как следом появился Азвестопуло. Он доложил шефу:
– Всю охрану собрали внизу, проверяют разрешения на оружие. У двоих уже нету!
– Вот и хорошо, – ответил статский советник и вновь обратился к бандиту: – Ты зачем, гаденыш, приказал меня убить?
Рудайтис пытался сохранить лицо:
– Сам же говорил, что я Мориарти. У злодеев моего калибра не должно быть живых врагов.
Сыщик не принял шутку:
– Злодеи твоего калибра должны знать свое место.
– И где оно, по-твоему?
– Возле парашки. – Статский советник внезапно озверел: – Ты что о себе возомнил, смерд? Против ветра нужду справлять? В порошок сотру! Тебя в аду заждались, просили меня ускорить.
На этих словах он схватил бандита обеими руками за горло и принялся душить. Тот пытался сопротивляться, вырывался, бился в кресле – ничего не помогало. Из могучего лыковского хвата невозможно было вырваться. Через минуту Рудайтис посинел и осел в кресле, глаза его закатились, руки повисли; он едва хрипел.
В последний момент сыщик разжал пальцы и отошел. Бандит долго приходил в себя, медленно розовея. Говорить он не мог, из горла вылетали отдельные сиплые звуки.
– Понял теперь, где твое место? Понял или нет?
Сыщик подошел и отвесил Мориарти такую лютую затрещину, что у того вылетел изо рта и упал на ковер золотой мост.
– Это за Изралова. Теперь слушай внимательно. Твой подручный зарезал сыскного надзирателя, а значит, перешел черту. Я пытался тебе объяснить, что не надо так делать, иначе будет худо. Ты, дурак, не понял. Возомнил о себе невесть что, решил нас с Сергеем прикончить… В результате сдохли все, кто был в этом замешан. И братья Пиньжаковы, и Граф Платов, и Корявый. Следующим будешь ты. Если еще раз, мразь, ослушаешься моих советов. Твою жалкую душонку вымолил Гучков. И запомни, что власть всегда докажет свою силу. Ты никогда меня не победишь.
Алексей Николаевич подумал и добавил:
– Если только не случится революция.
Тут Рудайтис встрепенулся и выдавил из себя:
– Значит, надо делать революцию.
Сыщик не обратил на его слова внимания, а огляделся:
– За хамство и дурость будешь наказан.
– Кем?
– Мною, статским советником Лыковым. Беру с тебя штраф.
Алексей Николаевич подошел к стене и снял пейзаж Левитана, полюбившийся ему еще в первый приход сюда. Он рывком сорвал со стола скатерть и стал заворачивать в нее картину. При этом на пол полетели чашки севрского фарфора.
Азвестопуло спохватился:
– А мне трофей? Меня ведь тоже хотели убить!
Он подошел к комоду, раскрыл коробку с дорогими манильскими сигарами и стал набивать ими карманы.
– Чего мучиться, бери все, – посоветовал ему шеф. И коллежский асессор сунул коробку под мышку.
Сыщики направились к дверям. Рудайтис скрючился в кресле и растирал горло, осторожно шевеля губами.
На пороге Алексей Николаевич остановился и приказал:
– Шишок! Когда в следующий раз я скажу, что кто-то переступил черту, – соглашайся. Иначе на твоем месте будет сидеть другой. Раз – и в дамки. Зачем ты нам нужен, если не хочешь договариваться?
Сыщики удалились, громко топая. «Иван иваныч» проводил их ненавидящим взглядом, доковылял до буфета и стал осторожно, с перерывами, пить воду из кувшина. Потом сказал:
– Решено. Будем делать революцию.