— Поехали, — по-гагарински улыбнулся Вячик, прибирая под рубашку небольшой моток нейлоновой бечевки, и мы вышли из квартиры.
Пивной зал встретил нас все тем же пьяным гулом, перебиваемым иногда разудалыми всхлипами аккордеона. К обеду здесь обычно возникал непросыхающий аккордеонист Шурик, некогда лауреат конкурса имени Чайковского, пианист-виртуоз, скатившийся с высот музыкального Олимпа исключительно из-за козней вездесущего КГБ. По крайней мере, так он рассказывал, вымогая кружку пива или стакан партейного вина у ваганьковских меценатов.
Кроссвордисты уже не гадали, занимались решением чисто арифметических задач, скидываясь на очередной пузырь беленькой и пытаясь разлить ее сообразно внесенной каждым доли. Поэт Леша едва успевал изымать из-под столов опорожненную посуду, а к старшине-вымогателю присоединился хитромордый белобрысый сержант; один старшина косить рублики уже не управлялся. Еще подходя к пивной, мы обратили внимание на отсутствие в переулке не только Володиной «Лады», но и «двойки» Дракона. Вячик недовольно засопел, предвидя возможные сложности, да и я, после кухонного разговора, никак не мог избавиться от нехорошего предчувствия. Следовало как можно скорее получить всю возможную информацию, чем мы тотчас занялись.
Некоторую ясность внес Леша, которого мы оторвали от сбора пушнины и наглухо зажали в углу.
— Они с час назад в бассейн поехали, в Краснопресненские бани, — пытаясь оторвать от плеча мою нехилую руку, жалобно проблеял поэт-уборщик, — ну пусти, дурак здоровый, кости переломаешь.
Наш возбужденный вид здорово его напугал, и Леша отчаянно трусил.
— Вдвоем поехали? — Вячик положил свою мускулистую лапу поверх моей.
— Вдвоем-вдвоем, ну пустите же, мне работать надо, — пискнул поэт и стриганул в толпу.
Известие не предвещало ничего хорошего. Краснопресненские бани Дракон давно превратил в персональный восстановительный центр, устраивая там по ночам, а иногда даже днем некое подобие римских терм времен императора Калигулы. Работали там ребята из его команды, и о банях ходила самая дурная слава.
От Ваганьковского рынка до Краснопресненских бань нормальным шагом можно было добраться минут за пятнадцать. Подстегиваемые тревогой за Володю, мы махнули это расстояние за пять. Стоянка перед банями утвердила нас в худших своих опасениях: ни Володиной, ни Драконовой тачек здесь не было. Да и сами бани не работали. На массивной дубовой двери болталась табличка с надписью «Санобработка».
— Спокойно, малыш, — ухватил Вячик мой локоть, — сейчас пойдем в разведку, — и увлек меня за угол. — Слушай внимательно, сперва мы завалимся к слесарям, попросим продать водки, — он посмотрел на часы, — в штучном как раз обед начался. Пить будем прямо у них, твоя задача втянуть их в любой разговор, хоть голый пляши, но чтобы я мог спокойно все там облазить. Если что не так, бей первым и не кулаками маши, а железкой. Коли начнется, то терять нам все равно нечего.
Я переложил кастет из кармана за пояс, приткнув его сверху рубашкой, и мы пошли на разведку.
Служебный вход, ведущий в подсобные помещения, неприметно втерся между кубических кирпичных выступов с обратной стороны здания. Здесь нас ожидал сюрприз: зеленый нос Володиной «Лады» выглядывал из-за штабеля громоздившихся у стен кирпичей.
— Интересно, — промычал Вячик, разглядывая сквозь тонированные стекла салон, — а Драконовой лайбы нет. Не нравится мне это, малыш.
Мы поднялись на небольшое крылечко. Стальная дверь с красной надписью: «Посторонним вход воспрещен» — была заперта.
— Звони, — указал Вячик на кнопку звонка.
Напряженным пальцем я принялся вызванивать какую-ту заковыристую мелодию, напоминающую гимн Гондураса. Вячик аккомпанировал мне мощными ударами ноги. Наши музыкальные способности были признаны очень быстро. Дверь резко распахнулась. Слесарь, или кем он там был, пылая гневным взором, вырос на пороге и свирепо прорычал:
— Куда ломитесь, морды из тряпок, от жары, что ли, офанарели?!
Вячик, знавший на Пресне всех и вся, миролюбиво выступил вперед:
— Не реви, Дима, мы по делу. Вмазать захотелось, а гастроном прикрылся. Есть у вас что-нибудь?
Слесарь Дима прищурился, пытаясь вспомнить, откуда он знает Вячика. Знакомое лицо и уверенный тон все же подействовали, гнев и подозрительность сменились на физиономии деловитостью.
— Семерочка по таксе. Сколько вам?
— Парочку возьмем. — Вячик уже протискивался в дверь.
Следом шагнул и я. Слесарь приглашающе мотнул головой и повел нас в закрома.
В небольшой прокуренной комнатушке оказались еще Димин напарник и пьяная в дымину девица. Они убивали большой перезрелый арбуз, запивая его «Русской» водкой. Второй арбуз, еще более гигантских размеров, покорно ожидал своей участи посреди стола. Дима буквально из воздуха материализовал две поллитровки и посмотрел на нас. Я выудил из кармана червонец и пятерку, а Вячик, зачем-то понюхав воздух, предложил:
— Малыш, ну что мы с тобой по подворотням будем отираться. Смотри, какая закусь. Димыч, разреши у вас посидеть.
— Нальешь, сиди, — пробурчал второй слесарь, — только недолго.
— Об чем разговор, ребята, — радостно засуетился Вячик, разливая по стаканам. Себе и мне он бухнул чуть меньше, чем хозяевам, а девице — так и вовсе почти до краев.
Выпили, угостились арбузом, выпили еще.
— Малыш, анекдот бы какой рассказал, что ли, — обратился Вячик ко мне и подмигнул. Давай, мол, действуй.
В то время я довольно удачно пародировал, вернее, передразнивал Брежнева. Леонид Ильич не только сам успешно веселил народ с экранов телевизоров, но и порождал массу гениально смешных побасенок и анекдотов. Исторический бестселлер Генерального «Малая земля» вообще забивал в звуковом исполнении лучшие монологи Райкина и Хазанова, чем я не преминул воспользоваться.
— Днеуников на вайне я не вёу, — загнусавил я, рыча и всхлипывая, не забывая периодически щелкать якобы выпадающей челюстью, — но тышача чатыраста вашемна-ат-ать днеу и начеу запомнилысь мнеу на усю жижнь…
Минуту спустя аудитория покатывалась от хохота, не обращая внимания на Вячика, бесшумно растворившегося в длинном коридоре. Примерно четверть часа в слесарке царило безудержное веселье. Под благодарными, мокрыми от слез взглядами слушателей я вдохновлялся все больше и больше и уже дошел до легендарного приветствия в аэропорту: «Дарагая гаспажа Индира Га-анди…» — когда где-то в закоулках подсобок гулко ударил пистолетный выстрел.
Девица еще продолжала автоматически хихикать, но слесари среагировали и ошеломленно уставились друг на друга. Донеслись какие-то вскрики, громкий топот, дверь едва не соскочила с петель, и на пороге возник возбужденный Вячик с пистолетом в руке.
Слесарь Дима шустро вскочил и рванул с подоконника ребристую стальную арматурину. Его напарник в растерянности пытался обхватить пьяными пальцами горлышко водочной бутылки, а смех девицы потихоньку перешел в натуральную истерику.
Позабыв о кастете, я ухватил со стола исполинский арбуз и изо всех сил обрушил его на Димину макушку. Бахчевая ягода тянула на полпуда, поэтому удар получился что надо. Вячик втер рукояткой «тетешника» второму слесарю в переносье, что-то там треснуло, и напарники одновременно улеглись на заплеванный арбузными семечками пол. Густая кровь смешалась с арбузной мякотью, отчего интерьер живо напомнил мне что-то из раннего Сальвадора Дали.
— Скорее, малыш, — оторвал от себя навалившуюся девицу Вячик, — надо Вовку уносить.
«Почему уносить», — мелькнуло у меня в голове, но спрашивать было некогда, Вячик уже тянул меня куда-то в глубь бани. Мы пролетели запутанным лабиринтом узких коридоров и оказались в шикарном номере люкс.
Огромная ванная голубого кафеля, с югославским массажером в торце, была наполовину заполнена розоватой от крови водой. До пояса раздетый Володя, весь в царапинах и ссадинах, бессознательно уткнув в грудь подбородок, полулежал на дне. Из-под малиновой пластиковой кушетки торчали чьи-то ноги в кроссовках сорок пятого размера.
— Берем Вовку, — скомандовал Вячик, и мы принялись извлекать шефа из ванной. Все попытки привести его в чувство успехом не увенчались. Пришлось мне взваливать Володю на плечи, что оказалось совсем не легким делом. Весил он ненамного меньше меня, да и влажное тело здорово скользило.
— Чье это? — показал Вячик на связку ключей и бумажник, лежащие на кушетке.
— По-моему, Володино, — просипели, поудобнее перехватывая могучий торс шефа и направляясь к двери.
До самого выхода нас никто не тормознул. Повозившись с запорами, Вячик распахнул наконец стальную дверь, и мы выпулились на ослепительно прекрасный, после мрачных банных переходов, залитый солнцем двор.
На ходу перебирая ключи, Вячик указал мне в сторону Володиной «Лады», отпер переднюю дверцу, перегнулся и распахнул заднюю:
— Грузи, не задерживайся.
Я кое-как всунул Володины ноги в салон и, перехватив его под руки, попытался протолкнуть тело на сиденье. Вячик уже вставил ключ в замок зажигания и заводил движок.
Вдруг прямо перед лобовым стеклом выросла, вся в арбузных семечках, фигура слесаря Димы. В руке он сжимал все ту же арматуру, примеряясь половчее врезать по лобовухе.
— Ах ты, король говна и пара! — взревел Вячик и выкатился из машины. Стальной прут звякнул об асфальт где-то в глубине двора, но от второго удара Дима ловко ушел и удачно зарядил Вячику ногой поддых. Я, наконец угнездив Володю на подушках сиденья, вырвал из-за пояса кастет и грохнул обращенного ко мне спиной слесаря по затылку. Он тотчас опустился на колени, поэтому удар ноги Вячика пришелся ему точнехонько в лоб. Двойной, как теперь говорят «в стиле Ван Дамма», удар по голове гарантировал Диме потерю трудоспособности на всю оставшуюся жизнь.
Мы за руки и за ноги раскачали и закинули потухшего слесаря в кусты, запрыгнули в машину и рванули подальше от негостеприимных бань.
Месяца за два до описываемых событий, слоняясь по столице в поисках пьяных приключений, я познакомился с очень интересной девчонкой. Не помню, как меня занесло в ничем не примечательное кафе «Аист» на Ленинградском проспекте и почему я вообще оказался в разгар рабочего дня не на Ваганькове, а в районе стадиона «Динамо». Но хорошо помню, как прямо у входа в душный зал я налетел на пробегавшую с полным подносом официантку, отчего все ее разносолы тотчас же очутились на полу.