Знакомая сестра рассказала, что утром в женском отделении чуть не выбросилась из окна беременная, а две зэчки страшно подрались, переломав друг другу носы и головы. Она жаловалась, что ходячие больные толкаются весь день в приемном покое у радиоточки, пьют водку, мешая работать, а доктор Циммерман с утра уехал в горисполком, и пришлось отменить все операции.
Алексей лежал на кровати и смотрел в окно. Увидав Тасю, запахнул халат, поднялся. Она усадила его на кровать, придвинула стул, села рядом. Открыла завязки холщового мешочка.
— Передачку вам принесла. Тут козье молоко, полезно для легких. Сало, хлеб, печенье.
На лице Воронцова отразился ужас. Он схватил бутылку с молоком и начал совать ей в руки, громким шепотом упрекая:
— Вы с ума сошли, Тася. Не смейте, прекратите! Вы же у детей отняли!..
— Да что вы, Алексей Федорович, — Таисия сжала его исхудалые руки. — Это вам из профкома. Сам Гаков справлялся про ваше здоровье. Выписали талоны на доппаек, а я уж забрала.
— Все равно, не нужно, унесите. Отдайте ребятишкам. Вы видите, я почти здоров. Здесь прекрасное питание. Я даже растолстел.
Он закашлялся, сжатым кулаком ударил себя в грудь, словно за что-то в отместку. «Бедный, совсем как малое дите», — подумала Тася, глядя на беззащитные голые ключицы в вырезе пижамы.
Снова припомнилась ей несчастная страдалица леди Гамильтон со своим красавцем адмиралом. Подумалось, что образованным людям тяжелее нести горечь жизни из-за отсутствия привычки к этому с ранних лет.
— Знаю я, какое здесь питание. Одна каша да капуста. Нет уж, извольте всё принять и съесть.
Тася сходила в ординаторскую, принесла кипятка, развела горячим молоко. Заставила Воронцова выпить стакан.
Продукты, выложенные из холщовой сумки, вызвали внимание соседей по палате. «Ведь раздаст, упрямый. Может, и правда сало домой снести да приберечь, пока вернется из больницы? — подумала было Тася, но тут же рассердилась на себя за кулацкое рассуждение, а на Воронцова за равнодушие, даже будто неприязнь к ее заботе. — Его паек, пускай распоряжается, как пожелает. Нешто ты нянька ему».
У двери загудел знакомый голос, пролетел белый халат Циммермана. Увидав Тасю, доктор приостановился, завернул в палату.
— Ну что, товарищ Котёмкина, довольны нашей работой? Скоро поставим вашего инженера обратно в ряды советских строителей. А вы, Алексей Федорович, считайте, в рубашке родились, — доктор погладил Таисию по волосам, точно ребенка. — И вот эту женщину благодарите. По ее просьбе поехал за семь верст, обычно по ночам имею обыкновение спать.
— Премного благодарны вам, — пробормотала Таисия, заливаясь краской.
— Главное, никто не может разъяснить, по какой причине эти два барака в лесу называются «Тринадцатый поселок». Где первый поселок, второй, двенадцатый, наконец?
Доктор говорил, одновременно заставляя Воронцова подняться, расстегнуть пижаму. Послушал грудь, прикладывая блестящий кружок швейцарского стетоскопа — Тася повела плечами, будто сама ощутила металлический холод на коже.
— Есть еще Пятнадцатый поселок, а про другие я не слышала.
— Тайны, секреты, Конан Дойль, — доктор направил на Таисию студеные рыбьи глаза. — А что там с вашим мужем, товарищ Котёмкина? Говорят, арестован. Убил, что ли, какого-то шофера? Неужели на почве ревности?
— Ничего плохого он не делал, — твердо отвечала Тася. Сама не зная почему, после ареста мужа она стала жалеть его и чувствовала необходимость защищать. — Ревность еще. Вот выдумали!
Доктор скосил глаза на передачку, оставленную на тумбочке.
— Что тут? Сало? Молоко? Нарушение санэпидемических правил? Одобряю. Непременно употребляйте, Алексей Федорович, по кусочку во время каждого приема пищи. Надо бы еще орехов, сухофруктов. И грудь растирать гусиным жиром. Достанете жир?
— Достану, — улыбнулась Тася.
— Ну, тогда на выход.
Пока Тася сворачивала холщовую сумочку и прощалась с Воронцовым, доктор прошел по палате, осмотрел и подбодрил каждого пациента. В коридоре нагнал ее. Будто между делом снова начал расспрашивать про Игната, убийство Ищенко. Где и как нашли тело, какие вопросы ей задавал следователь.
Тася понимала причины этого интереса. Возле лестницы, в стороне от больничных палат, тихо пересказала всё, что услышала в милиции.
— Я ему: ничего, кроме хорошего, про доктора сказать не могу. А он мне: про Этингера и остальных врачей-вредителей, мол, тоже хорошо отзывались. Что, мол, у вас тут в госпитале гнездо… Но потом вошел майор однорукий, его из Ленинграда прислали. И тот Савельев меня отпустил.
Доктор слушал, глядя вдоль коридора, молчал. Лицо его с крупными чертами оставалось спокойным, только поджался рот, и резче обозначились носогубные складки.
— Еще говорят, — шепнула Таисия, — в портфеле Ищенко нашли шпионские бумаги. Да врут, наверное. А может, подложили…
Циммерман снял очки, пальцами потер глаза.
— Ничего у них нет, иначе бы так просто тебя не отпустили. А насчет шпионского гнезда… Должно же это когда-нибудь кончиться.
Внутренним чутьем Таисия поняла, что речь идет о смерти Сталина.
— Лев Аронович, что теперь-то будет? — решилась спросить, повязывая платок. — Ведь как подумаешь — страшно! Вдруг снова война? Война всегда летом начинается.
Циммерман дернул плохо выбритой щекой, вроде усмехнулся.
— До лета, Таисия Николавна, еще надо дожить.
И, поворачиваясь, обронил:
— Игнату передачку тоже отнеси. Муж твой, детей от него рожала.
Доктор зашагал в сторону приемного покоя, Тася спустилась по черной лестнице. Вышла на улицу, в холодную сумеречную темноту.
Торопясь в сторону шоссе, думала на ходу, что последний автобус ушел, придется добираться на попутке. Хорошо бы попался добрый шофер, не потребовал денег, не приставал.
Настёнка, верно, тревожится, сидит у окна. Зато как увидит мать со двора, бросится ставить ужин, снимет тапочки с печки. Работящая, заботливая девка растет, сокровище достанется мужу, дай бог хорошего встретить. А Игнат теперь в камере, холодно ему, поди. И кормят, небось, одной баландой — тюремной похлебкой из смеси гороха, перловки и прочих круп с кусками разваренной неразделанной кильки.
За что терзают невинного человека?.. А вот наказание тебе, что терзал и мучил других без причины, без всякого душевного сомнения. Ведь на ее глазах Игнат за три-четыре года из простодушного деревенского хлопца, говоруна и затейника, обратился в нелюдимого пьяницу. И все же сердце щемило жалостью, несмотря на то что юные чувства к мужу давно отгорели и разлетелись серым пеплом.
Но за всеми заботами одна подспудная мысль ныла, сосала под ложечкой. Совсем не обрадовался ей Алёша. Был раздражен, неласков, будто стыдился ее перед доктором и соседями. А раз так, лучше бы Таисии поскорее вытравить из себя незваную влюбленность, как срамные девки вытравливают из утробы ребеночка. Забыть про мечты и надежды, покрыть голову и душу старушечьим платком. Жить для детей, не для волнения сердца. А еще ради страны.
Над сумеречным городом стонала похоронная симфония. Захлебнувшись последними нотами, черный репродуктор на столбе каркнул вороном: «Говорит Москва, говорит Москва».
Но, сопротивляясь смертельной тоске и смирению, что-то горячо толкнулось внизу живота Таисии Котёмкиной, будто подсказывая, что предстоит в ее жизни еще и любовь, и счастье, и рождение будущего человека, который продолжит беспокойное путешествие по земле.
План Даллеса
ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ США
СЕКРЕТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
13 марта 1953 года
МЕМОРАНДУМ ДЛЯ РАЗРАБОТКИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ СТРАТЕГИИ
ПРЕДМЕТ: План психологического использования смерти Сталина
Настоящим представлен отредактированный проект плана использования смерти Сталина для рассмотрения на заседании Совета 19 марта. По мере внесения изменений я обобщил письменные и устные комментарии в этой редакции. Поскольку поправки пока не утверждены, в документе по-прежнему есть некоторый сумбур и несогласованность, вызванная его поспешной подготовкой.
Я хотел бы особо подчеркнуть важность предположения 3 d. Идея группы разработчиков заключается в том, что основная ценность рассматриваемой речи будет зависеть от ее воплощения в жизнь новой политической реальности, в отличие от новой идеи, основанной на существующей политике. Необходимы самые тщательные меры предосторожности в этом отношении, так как новый официальный статус нашей стратегии может быть заявлен как «психологическая война».
ЧАСТЬ I. ВВЕДЕНИЕ
1. Проблема
а. Проблема состоит в том, чтобы разработать план психологических операций, который был бы частью всеобъемлющей и решающей программы для использования смерти Сталина и передачи власти в новые руки, чтобы добиться реального прогресса в достижении наших национальных целей.
б. В нынешней ситуации нет единого психологического плана. Психологические операции, как и прочая деятельность, должны быть приспособлены к быстрой и гибкой корректировке в изменяющейся ситуации. Поэтому особенно важно создать активную межведомственную рабочую группу высокого уровня на постоянной основе для постоянного контроля за психологическими планами и операциями и в соответствии с национальной политикой.
2. Основные соображения
а. Психологические операции сами по себе не могут оказать достаточного влияния на советскую систему, чтобы произвести те изменения, которые мы будем рассматривать как реальный прогресс в достижении наших национальных целей. Они могут только способствовать успеху дипломатических, политических, военных и экономических действий, предпринятых правительством Соединенных Штатов, или усугубить проблемы, которые возникают в самой советской системе. Они должны быть полностью приспособлены к всеобъемлющей и решающей программе использования смерти Сталина.
б. В рамках этой статьи мы определяем, какими должны быть элементы такой программы. Однако для составления этого плана психологических операций было бы необходимо сделать определенные предположения о национальной политике. Предположения, принятые для целей настоящего документа, изложены в пункте 3 ниже. Если эти допущения ошибочны, план психологических операций должен быть соответствующим образом скорректирован.