Секретарь факультетского бюро Володя Житенёв в обличительной речи удивлялся, как обитатели засорённых берлог выходили из них чистыми и опрятными людьми. Житенёв был исключительно замечательной и обаятельной личностью. Высокий, русый и симпатичный, лидер по натуре. В общении с людьми в нём сквозила доброжелательность, подчёркнутая приятной картавостью речи. По отзывам товарищей и коллег, Владимир отличался компанейским и жизнелюбивым характером, но в то же время – принципиальными взглядами и умением разбираться в сложных проблемах институтской жизни. На трибуне лидер студенческой среды выглядел превосходно, словно рассуждал с аудиторией, как с отдельным собеседником, целиком захватывая её внимание. Ему верили.
Житенёв приехал абитуриентом из Тамбова, прослышав о физико-техническом факультете УПИ, и окончил его по химической специальности 43 в 1961-м. Он блистательно защитил дипломную работу по сорбции металлов, которая была опубликована в Журнале прикладной химии Академии наук СССР. Тамбовский самородок рвался на производство, но партийные функционеры не выпустили из цепких рук столь крупную птицу, направив её по комсомольским инстанциям. Он и шёл по ним семимильными шагами, секретарь Свердловского горкома, обкома комсомола, затем – секретарь ЦК ВЛКСМ, где развернулась многогранная и плодотворная работа его кипучей натуры.
Владимиру Андреевичу с его честностью, самоотверженностью и верностью избранным идеалам выпала горькая участь работать под началом разрушителей государства. Из Москвы он вернулся в Свердловск секретарём обкома партии по идеологической работе, где на протяжении семи лет сотрудничал с другим выпускником УПИ, вечно рвущимся к власти первым секретарём обкома Б. Н. Ельциным. В 1985-м Владимира Андреевича из Свердловска забрали в идеологический отдел ЦК КПСС, возглавляемый А. Н. Яковлевым, позже – секретарём ЦК по идеологии, деятельность которого Г. А. Зюганов уничтожающе оценил в статье «Архитектор у развалин».
Попал Житенёв, что называется, из огня да в полымя, от одного «предателя» к другому, хотя и продвинулся до высокой должности заместителя заведующего идеологическим отделом ЦК. Человек большой и чуткой души, Владимир Андреевич тяжело переживал крушение Советского Союза, восприняв его как личную трагедию. Иной жизни, кроме как служение социалистическому государству, он не знал и, бесцельно потолкавшись в ряде предпринимательских центров и ассоциаций, рано ушёл из жизни, в 2001-м. Ему было шестьдесят два.
Вскоре был обнародован приказ по факультету о выселении студентов из пяти комнат общежития за антисанитарное содержание жилья. Но не все из них поспешили его исполнить. Некоторые перешли на нелегальное положение. Один из нелегалов, Игорь Бондарев, поселился в комнате 202 под кроватью Вовы Комарова. Когда добропорядочная Вовина мама приехала из элитного городка Свердловск-45 навестить сыночка, то была шокирована особенностями студенческого жития. На её беду, Вова, отлучившись в библиотеку, оставил мамашу в комнате одну, но, как оказалось, кроме неё здесь же присутствовал некто…
Началось с того, что в комнате вдруг чиркнула спичка. Женщина, вздрогнув от неожиданности, огляделась вокруг – никого! Что за невидимка объявился где-то рядом с ней? Посетительнице стало не по себе, она внутренне подобралась, внимательно оглядываясь по сторонам и готовая к новым неожиданностям, которые не заставили себя долго ждать. Из-под Вовиной кровати пошёл дым! Пожар? Магия? И почему именно под сыновней кроватью затаилась неведомая угроза? Все смешалось в голове встревоженной мамы…
Женщина встала, осторожно подошла к Вовиному обиталищу и, преодолевая подступившие страхи, нагнулась, заглядывая под лежанку. Боже! Там лежал человек! Он был в спальном мешке, под головой – рюкзак. В руках у человека находилась раскрытая книга, во рту – курительная трубка.
– Что вы читаете? – неожиданно для себя спросила мама.
– Квантовую механику, – спокойно ответил человек с курительной трубкой, оказавшийся студентом.
– Но почему вы эту механику читаете под кроватью? – поинтересовалась несведущая женщина.
– Я здесь живу, меня выписали из общежития, – пояснил обитатель подкроватного пространства, выпуская очередную порцию дыма.
– И как вам тут, не тесно? – участливо спросила собеседница.
– В жизни тесно не бывает, это доказал ещё Диоген, – рассудил Игорь Бондарев.
– Кто такой Диоген? – Вовиной маме надо было досконально разобраться в обстановке.
– Древнегреческий философ, который жил в бочке…
– Как у вас интересно! – не скрывала своего любопытства повеселевшая мамаша. – Но ты можешь хотя бы заниматься за столом?
– Не могу. Меня застукает Гомонов и вышвырнет вон.
– Какой ужасный человек! – возмутилась мамаша. – Но ты хоть в магазин-то ходишь?
– Хожу, но редко, у меня ботинки дырявые. Но мне всё приносит Вова, он настоящий товарищ…
Когда Вова вернулся из библиотеки, он застал умилительную картину. Его любимая мама, расположившись на полу на четвереньках и засунув голову под кровать, вела с Игорем оживлённую беседу. Вылазить оттуда она отказывалась и уверяла Вову, что у него под кроватью живёт чудесный человек, которому надо немедленно купить ботинки и спасти от этого ужасного Гомонова…
Другие выселенцы, расположенные к законопослушанию, безропотно распрощались со студенческим убежищем. Сложив нехитрые пожитки, изгнанники двинулись на поиски крова над головой. Они тогда ещё не ведали, что страну ожидает застойное болото. Они даже не предполагали, что к концу столетия улицы и строения окончательно обветшают, что жители будут пробираться к домашнему очагу по обшарпанным лестничным маршрутам, а служащие ютиться в замызганных помещениях. К тому времени убогие поселения будут представлять собой единую общенациональную общагу, для облагораживания которой и «верхи», и «низы» не проявят должного усердия, доведя до развала возводимый ими строй всеобщего равенства и справедливости.
У свежего номера стенной газеты БОКС, что по аббревиатуре означало – Боевой Орган Комсомольской Сатиры, всегда толпился люд, уделяющий потехе час. Там было полно юморины. Под репродукцией известного полотна стояла надпись: «Картина Шишкина “Дубы”. Посвящается второгодникам».
А над заметкой о девушке, укравшей в раздевалке несколько модных болоньевых плащей, как бы случайно оказался крупный газетный заголовок: «Сук надо рубить». Газета выпускалась размером в шесть ватманских листов поочерёдно бригадами разных факультетов. Белый фон закрашивался гуашью, заполнялся страницами старых журналов и даже приклеенными листьями, создававшими беспорядочный и забавный антураж.
Как тут не последовать заразительному примеру? В группе ФТ-60 образовалась редколлегия сатириков и юмористов, в которую вошли Эдди Марченко, Валера Чепурко и Виктор Найдёнов. Они выпускали рукописный журнал под интригующим названием «До боли в аппендиксе», в котором публиковали собственные творения футуристического толка, иной раз удостаивали вниманием ярких представителей Серебряного века Александра Блока или Андрея Белого. Создатели отвлечённых образов считали безвкусицей называть белое белым, а чёрное – чёрным, что и без того всем понятно. Поэзия модернистов и символистов – для аристократии, для натур, владеющих иррациональным пониманием действительности; она отражает и передаёт читателю потаённый, едва обозначенный смысл, порой неясный самому автору. Впрочем, его не надо понимать, а только чувствовать и ощущать. Об этом толковала, разъясняя непосвящённым читателям суть абстрактной метафоры, «декадентская мадонна» Зинаида Гиппиус:
На всех явлениях – печать,
Одно с другим как будто слито.
Приняв одно, стараюсь угадать За ним другое – то, что скрыто.
Журнал быстро приобрёл популярность, но расходился из рук в руки исключительно по свободно мыслящим слоям студенчества. Комсомольцы-стукачи насторожились и устроили тихую охоту за таинственным рассадником крамолы. На третьем-четвёртом выпуске журнала им удалось выманить подпольное издание у доверчивых простачков и доставить его в деканат.
У заместителя декана факультета Паригория Евстафьевича Суетина, человека решительного и категоричного, почему-то сложилось не самое благожелательное впечатление о нашем дружном коллективе: «В группе-60 собрались прохиндеи, а староста у них жуликоватый». С чего он взял? Или общежитский невинный беспорядок стал ему камнем преткновения? Но мы не обижались на Паригория, торжественно повторяя к месту и не совсем его крылатую фразу. Конечно, к несомненным заслугам старосты, Вади Остроумова из Нижнего Тагила, глаза которого всегда светились лукавством, относилось ведение им журнала посещаемости занятий, где всё было в ажуре, хотя явка хромала на обе ноги. Декан смотрел на безобидные студенческие проделки осуждающими глазами, а тут ещё подпольные рукописные издания подозрительного содержания…
Суетин был человеком популярным не только на факультете, где он завоевал неоспоримый авторитет, но и во всём институте. Выпускник физтеха, он защищал кандидатскую диссертацию, занявшись испытаниями центрифуг (ЦФ) в знаменитой Лаборатории № 2 измерительных приборов АН СССР (ЛИПАН), родоначальнице советских ядерных исследований, руководимой Курчатовым. В 1956-м ЛИПАН был преобразован в нынешний Институт атомной энергии имени Курчатова. Первые образцы ЦФ, новейших средств по разделению урана, в СССР, на базе Сухумского физико-технического института, разрабатывали десятки отловленных советской разведкой немецких учёных, возглавляемых Штеенбеком и Циппе, но их трёхметровые изделия оставались мёртвыми конструкциями. Дело пошло на лад лишь тогда, когда разработчики особого КБ Кировского завода (Ленинград, отдел Н. М. Синёва) спроектировали аппарат с коротким жёстким ротором, а Виктор Сергеев, из того же КБ, в 1953-м установил в него трубку Пито, исполняющую функцию вакуумного насоса. Ему же пришла идея опоры центрифужного стержня на иглу. Затем советские инженеры разработали концепцию создания каск