373, что ограничивает ареал действия этого понятия общественными дорогами и городскими парками разных масштабов. В то же время национальное благо общего пользования (НБОП) определено в Гражданском кодексе следующим образом: «Национальными благами считаются те блага, которыми владеет вся нация как целое. Если же право на пользование принадлежит каждому члену нации, как в случае улиц, площадей, мостов и дорог, прилегающего моря и его пляжей, то данные блага в дальнейшем называются национальными благами общего пользования, или же публичными благами». Описание национальных благ общего пользования как подкатегории внутри большего понятия – важная проблема, поскольку, как верно отметила Эльке Шлак, таким образом «закон соединяет публичное пространство с государственной (public) собственностью, то есть с контролем государства»374.
На публичные пространства Чили, и без того скованные невразумительным юридическим определением, также влияет сложная структура управления. Лучшим примером служат дороги: маленькие улочки на уровне соседств находятся в ведении муниципалитетов, главные городские дороги – в зоне ответственности Министерства жилищного строительства и городского планирования (MINVU – акроним испанского названия), действующего через одно из своих отделений, в то время как городские шоссе строятся и управляются Министерством публичной инфраструктуры. Аналогичной схеме подчинен процесс разработки, планирования и управления публичными пространствами: в него также вовлечены несколько агентов, не обозначающих публично свои компетенции и противоречия. Например, в случае Сантьяго проблема усугубляется отсутствием городского правительства: городской территорией управляют 34 муниципалитета (municipalities), из которых она состоит. Например, MINVU отвечает за создание крупных городских парков, финансируемых из региональной казны, и в то же время к процессу могут подключаться соседние муниципалитеты, предоставляющие землю под строительство.
Демократические правительства последних двух десятилетий разработали несколько программ, действующих на национальном уровне и призванных поддержать создание новых публичных пространств или восстановление поврежденных пространств такого рода, использовавшихся традиционно. Если говорить о застроенной территории, пожалуй, наиболее важной следует считать Программу городских парков, которую вело MINVU с 1992 по 2002 год375. Программа была призвана учреждать парки отдыха преимущественно в депрессивных зонах города; как только парки сдавали в эксплуатацию, управление передавалось Parque Metropolitano de Santiago (PMS): институции, изначально созданной для управления одноименным парком, расположенным на холме Сан-Кристобаль и являющимся самым большим городским парком Чили, площадь которого составляет порядка 700 га. Тем не менее эту модель использовали лишь для 17 парков, разбитых в Сантьяго в рамках вышеозначенной программы; она не стала агентством, управляющим публичными пространствами и способным распоряжаться более чем 250 парками города. Это замечание пригодится в обсуждении нашего примера, поскольку трудности управления серьезно повлияли на дизайн и строительство парка Пеньялолен.
Несмотря на традиционную централизацию власти в чилийском республиканском государстве, несколько общественных движений во второй половине XX века решились присоединиться к борьбе за право на жилье и, если мы взглянем на это с более современной точки зрения, за право на город. Они пытались создать собственные жилые пространства за счет tomas – буквальных захватов, происходивших на территории бывших фермерских земель или заброшенных участков. Обосновавшись там, они выстраивали неформальные поселения, которые со временем превратились в развитые соседства. В феномене tomas можно обнаружить историческую и общественную традицию: pobladores обретали идентичность, сопряженную с их классовой и политической борьбой, а выстроенная среда оказывалась результатом усилия всего сообщества.
Некоторые исследователи, в том числе историки и социологи, утверждали, что понимание pobladores как политического субъекта латиноамериканской истории потребует отказа от существующих социальных категорий. Марио Гарсез (Garcés) настаивал на том, что движение pobladores отличается от традиционно представляемого рабочего класса, поскольку не связано с промышленным трудом, который предполагают «классическая» маркистская теория и левая мысль. Более того, Гарсез утверждает, что рабочий класс «всегда оказывался лишь фракцией народных масс и что многим беднякам обоих полов не удавалось достичь положения рабочих», в силу чего они, по словам Гарсеза, были вынуждены оставаться «субпролетариатом». Тем не менее женщины, преимущественно работавшие прачками или служанками, и мужчины, чаще всего занятые на временных работах или являвшиеся независимыми ремесленниками, «были главными героями движения pobladores»376.
Большинство исторических исследований, посвященных pobladores, сосредотачивается на периоде 1957–1970 годов, избирая стартовой точкой основание поселения Ла Виктория, первого крупного и успешного toma второй половины XX века377, и заканчивая обзор инаугурацией президента Сальвадора Альенде. В это время ситуация с жильем в Сантьяго стала критической: в город стекались люди из малых поселений со всей страны, а в самом Сантьяго недоставало институциональных инструментов, которые бы адекватно отвечали разрастающейся проблеме. Появление большинства tomas происходило по однотипному сценарию: обитатели прибрежной зоны рек или каналов, как правило, участвующие в программе получения социального жилья и уставшие ждать его возведения, объединялись, захватывали землю неподалеку и принимались самостоятельно строить дома. Земля обычно соответствовала двум критериям: она находилась на периферии и принадлежала государству (как правило, CORVI, государственной жилищной корпорации, финансовые и организационные возможности которой были недостаточны для разрешения задач публичной политики).
Хотя первые примеры poblaciónes, созданных на захваченной земле, можно отнести к тридцатым годам XX века – как, например, широко известное población Ла Легуа (La Legua, 1931), – проблемы жилья и раздраженность жителей действительно достигли критического уровня лишь в 1950‐х годах. Это было обусловлено не только ростом населения, но и ожиданиями, которые создало правительство президента Карлоса Ибаньеса дель Кампо (1952–1958), в 1920‐х бывшего диктатором, а затем перевоплотившегося в политика-популиста. Ибаньес выиграл выборы с большим перевесом и за первые годы мандата инициировал значительные изменения в системе общественного управления, отталкиваясь от понятий и принципов «координации» и «рационализации», предлагая «планы» для «интегральных решений»378, уничтожающих трущобы и замещающих их бóльшим количеством жилых площадей. Тем не менее заявления и планы не были воплощены. Заминка во многом объяснялась тем, что государство плохо координировалось с промышленностью: оно было неспособно стимулировать строителей как планировалось и не могло поддержать новые институции, о которых мы писали чуть выше. К концу десятилетия ударил экономический кризис, вызванный низкими ценами на уголь; это, в свою очередь, привело к спаду государственных инвестиций и, следовательно, к остановке запланированных работ по застройке.
В 1957 году «успех» Ла Виктория, поселения, являющегося примером toma, подарил городской бедноте новое мироощущение и уверенность в том, что они способны самостоятельно удовлетворять свои потребности и реализовать право на жилье – в свете того, что государство с этим не справлялось. И пусть правительства, работавшие в промежуток с 1958 по 1970 год, решали проблемы жилого строительства куда эффективнее и ответственнее своих предшественников, количество toma нарастало. Вместе с ростом числа поселений разрасталось и движение pobladores, постепенно обретая статус политического субъекта (например, развивались и форма, и содержание их организаций – от Национального фронта жилой застройки до Национальной федерации Pobladores). Если оценивать самозахваченные tomas и поселения на окраинах (poblaciones) с позиции городского развития, то оба явления представляли собой пример разрастания города вширь (sprawl), свойственного Сантьяго и стимулировавшегося спекуляциями и связями между публичной политикой и земельными излишками, представленными на рынке.
Консервативная и неолиберальная революция, силой навязываемая Чили последние сорок лет, в том числе основывается на распаде социальных организаций (особенно тех, что относились к рабочему классу). В семидесятых и восьмидесятых годах XX века, в годы диктатуры, это разрушение обретало форму прямых и целенаправленных репрессий. В это время pobladores поддерживали высокую политическую активность: они не только сопротивлялись государственной политике в рамках уже учрежденных поселений, но и создавали новые tomas (тогда более известные как лагеря) в начале 1980‐х379. Некоторые из лагерей разгромили, иным удалось обрести статус поселений, с которыми примирились власти. Демократические правительства, взявшиеся управлять Чили после начала 1990‐х, продолжили во многом аналогичную политику. Они избрали стратегию жесткого подавления поселений, превращая индивида из социального субъекта в клиента публичного политики. 1990‐е оказались эпохой государственных программ, связанных с городским пространством: запустилось несколько инициатив государственно-частного партнерства, в рамках которых строились шоссе и новые парки (за последние отвечала уже упоминавшая