ся Программа городских парков). Предполагалось, что новые объекты помогут стране достичь социального равенства. Впрочем, в это же самое время инициативы в области ГЧП становились механизмами обеспечения социального спокойствия без привлечения существующих сообществ (тех же pobladores) к разработке необходимых инфраструктур. Важную роль в производстве пространства сыграло массовое строительство социального жилья, запущенное в 1990‐х. Оно шло согласно следующей модели: частный сектор возводил дома для людей, прошедших официальную регистрацию, а государству отводилась роль помощника. Эта схема, призванная смягчить социальные трения и уменьшить дефицит жилья, и получила от чилийского правительства название нетрадиционного экспорта.
Тем не менее эта же модель запустила заметную социальную сегрегацию и деградацию: государство выкупало наиболее дешевую землю: жилье размещалось на бывших сельскохозяйственных землях, лишенных городской инфраструктуры, а значит, государство повторяло модель tomas 1950‐х и 1960‐х годов. В этой ситуации движение pobladores на территории toma Пеньялолен определило пространство как ключевой сюжет в своей борьбе, прямо выступив против государственной аргументации, выдающей себя за «публичную», и воскресили традицию низовых инициатив по производству городского пространства.
Чтобы использовать понятие совместности для анализа публичных пространств в чилийском политическом контексте, обратимся к примеру поселения Пеньялолен в восточной части Сантьяго и его превращения в спортивно-досуговую зону, которую продолжают строить в момент написания этого текста. В определенной степени этот пример – образчик сложных институциональных договоренностей, которые в Чили предшествуют производству публичного пространства. Образцовость его проявляется в том, как общественные движения, республиканское и локальные правительства взаимодействуют друг с другом в рамках, заданных системными ограничениями и повесткой – одновременно политической и юридической. Мы также увидим, почему pobladores можно считать движущей силой, которая позволяет создавать в Чили новые совместности, – силой, которая угрожает доминирующей государственно-частной модели производства пространства.
Захват (toma) Пеньялолен начался в апреле 1999 года: ему подверглась огромная частная территория площадью около 23 га, принадлежавшая Мигелю Насуру, бизнесмену с противоречивой репутацией и активами в сферах футбола и общественного транспорта. И раньше на территории уже проживало 140 семей, но именно захват сделал это место известным. Его отличала масштабность и практически безупречная координация горожан: однажды утром 500 семей, большинство из которых проживало в соседних поселениях (poblaciones) этого же муниципалитета, зашли на территорию и разбили свои палатки, чуть позже сменившиеся лачугами. Меньше года потребовалось, чтобы toma заселили 1800 семей, которые придали отнятой территории более «определенные» рамки. Лишь половина из этих людей ранее проживала в границах коммуны. За первый год существования toma стало упорядоченным поселением с развитой системой улиц; чуть позднее муниципалитет за счет финансовой поддержки государства обеспечил район необходимой канализационной системой и взял на себя расходы за электричество. Пользуясь помощью организованных групп из более старых tomas, расположенных неподалеку, обитатели быстро сформулировали свой запрос и вывели его в публичное пространство, а именно потребовали у государства субсидий на жилое строительство, чтобы остаться на занятой территории и не перебираться в «нормальное» социальное жилье, расположенное на задворках Сантьяго.
Карлос Аларкон, на тот момент исполнявший обязанности мэра и принадлежавший к правоцентристскому крылу, решил не бороться с захватчиками (вообще слухи о грядущем захвате ходили с начала 1999 года, но муниципалитет не пытался его предотвратить). Он выбрал противоположную тактику – дистанцироваться от конфликта и заручиться поддержкой pobladores, обеспечивая их поселения определенными услугами, такими как вывоз мусора и водоснабжение. Тем не менее эта стратегия не привела к ожидаемым результатам, и на выборах 2000 года Карлоса сменил Клаудио Оррего, бывший министр жилищного строительства и городского планирования, принадлежащий к Христианско-демократической партии. Оррего принадлежал к правящей коалиции и потому сразу попытался привлечь центральное правительство к разрешению политической проблемы, воплотившейся в этом конкретном toma.
Обосновавшись в должности, мэр Оррего занял двойственную позицию в отношении поселения. Он поддерживал идею получения жилья в Пеньялолен теми, кто проживает на захваченной территории, но отказывал им в праве оставаться на этом конкретном участке земли. Во время его первого срока (2000–2004) публичные обсуждения судьбы toma скорее касались возможных переговоров pobladores с республиканским правительством, посвященных приобретению земли и дальнейшему строительству. Имея это в виду, Оррега призвал близких к нему сотрудников сформировать «политический комитет», который бы передавал органам власти запросы pobladores, и в то же время пытался убедить участников перебраться в жилые постройки в других частях Сантьяго. К этому времени владелец земли изменил стратегию поведения в суде – он оставил попытки изгнать pobladores и принялся принуждать правительство выкупить землю «по рыночной цене».
Во время кампании, предшествовавшей второму сроку, Оррего разработал идею крупного общественного парка для Пеньялолен. Правда, поначалу он планировал разместить его в пригорном овраге Кебрада де Макуль – в 1993 году эта территория пережила страшный потоп, унесший жизни 34 людей и оставивший свыше 32 тыс. жителей без крова380. Лишь в начале 2005 года мэр публично объявил, что проект нового парка будет размещен на территориях, занятых toma. Так он ввел в оборот идею «Чилийского центрального парка»381, который стал бы для чилийской бедноты тем же, что и известный парк в Нью-Йорке – для иммигрантов.
Проект парка можно рассматривать как стратегическое политическое решение конфликта, который обозначили toma: опираясь на поддержку корпоративных медиа, политики за счет предлагаемого публичного пространства смогли сместить фокус конфликта, переописав pobladores и их борьбу за право на город и жилье как организованную группу лоббистов, жаждущих «приватизации». Проделав такой шаг, местные власти предоставили республиканскому правительству возможность сохранить статус-кво в вопросах политики жилой застройки, то есть продолжить закупать самую дешевую доступную землю и отказывать другим инициативам, претендующим на возможность жить в центре города и интеграцию (вместо изоляции).
Объединение локального и республиканского правительств оказалось эффективным на каждом из этапов. Их совместная работа позволила значительно снизить стоимость земли за счет изменений в Генеральном плане зонирования и землепользования Сантьяго: земля под жилую застройку была переведена в статус зеленой зоны. Эту перемену инициировало Министерство строительства и городского планирования. Такое изменение статуса вынудило владельца вступить в политические переговоры с правительством и отдать землю за куда меньшую сумму, которая, впрочем, все равно в пять раз превышала цену, по которой MINVU (Министерство жилищного строительства и городского планирования) закупало и продолжило закупать землю, предназначенную для возведения социального жилья.
Эта сделка обозначила водораздел в процессе оспариваемого производства пространства, потому что земля, занятая toma, обрела статус «национального блага» и, таким образом, перешла в собственность государства; тем не менее, как мы объяснили ранее, это вовсе не обязательно делало благо доступным для общественного использования. Предложение по строительству парка, выдвинутое локальным и республиканским правительствами, стало неоспоримым аргументом в борьбе за право на город (в данном случае за право располагаться в центре города (centrality)382), позволив противопоставить публичное пространство доступное всем – «частным интересам» группы pobladores.
Таким образом, последних лишили права распоряжаться «национальным достоянием», которое создавалось в первую очередь за счет их самоорганизации и борьбы. Государство не только юридически забрало пространство – оно совершило и символическую апроприацию, до определенной степени лишив горожан возможности помыслить городское пространство за пределами бинарной (и вводящей в заблуждение) оппозиции частного и публичного (то есть в действительности принадлежащего государству). Позднее – что напоминает проблемы и ошибки общественных институций, действовавших в Чили в 1950‐х, – вокруг парка успели создать целое множество разных проектов и предложений по разработке, сменявших друг друга. Концепция парка претерпела изменения; из соседского парка (community park) – обещанного государством демократического общественного пространства – он превратился в спортивную зону под контролем республиканского правительства, обустроенную, чтобы принимать часть Южноамериканских игр 2014 года. Но это уже совсем другая история.
История toma в Пеньялолен резко опровергла официальный дискурс – в тот самый исторический момент, когда чилийские элиты поздравляли себя с успешным так называемым «переходом к демократии» и с экономической моделью, которая живописала массовое возведение социального жилья как одно из главных достижений этого перехода. Этот проект запустил работу государственных и корпоративных машин, стремившихся предотвратить эксперимент по созданию «новых совместностей», не дать ему развиться в более широкое и глубокое движение, которое могло бы стать историческим прецедентом. Если мы попытаемся определить, что могли бы означать «совместности» в приложении к публичным пространствам в чилийском контексте, важно принимать во внимание слабую роль и то положение, которое приходилось занимать «гражданскому обществу» внутри контекста, отмеченного существованием высокоцентрализованного президентского государства, которому свойственны авторитарные тенденции. С другой стороны, нарастающее влияние корпоративной силы, все более вовлеченной в процесс принятия решений в области градостроительства (особенно в 1980‐х), определило контекст, в котором совместности неизбежно оказывались контркультурной точкой зрения или даже радикальной политической позицией.