Конец этой истории хорошо известен: борьба за общинность привела к многочисленным гражданским войнам52 и в конце концов к первой большой волне огораживаний, которая привела к установлению капитализма. Огораживание общинного, однако, далеко от завершения; раз люди постоянно создают новые совместности, то и процесс будет идти. Пусть «общинность» надолго покидала политический и научный мейнстрим (по крайней мере, в индустриальных странах), но практики производства совместности остались вплетенными в повседневность многих людей. Борьба за общинность – неотъемлемая составляющая всех систем господства, в том числе и капитализма.
В феодальную эпоху общинностям вменялось несколько функций: они гарантировали, что каждый сможет удовлетворить базовые потребности и желания; они препятствовали расточительному использованию ресурсов; они позволяли даже самым бедным жителям сохранить достоинство и политические права; наконец, они предоставляли пространство относительной автономии. Сегодня мы бы сказали, что общинности служили экономическим и экологическим целям, которые сопрягались с правами человека и демократией. Пусть, конечно, этих целей далеко не всегда удавалось достичь. И тогда, и сейчас эти аспекты остаются значимыми и в сельской местности, и в городах – поэтому понятие «городская совместность» так хорошо удерживает целую сеть противоречий и оппозиций.
Совместность, понимаемая и как физическое пространство, и как социальная практика «за пределами государства и рынка»53, также может напрямую связываться с дискурсами о «праве на город как на коллективную реапроприацию городского пространства, которое призвано привести к появлению трансформированной, обновленной городской жизни, ориентированной на потребительную стоимость/ценность города, где обмен не опосредован меновой стоимостью, торговлей или прибылью». Эти дискурсы основаны «одновременно на понимании города как физической формы и как социальных отношений и практик, связанных с ним»54. «Совместность» была формой общественного пространства задолго до того, как само понятие вошло в обиход во время буржуазных революций. По этой причине использование концепта «совместности» применительно к городским публичным пространствам не содержит противоречия; более того, оно позволяет сместить термин «публичность» в сторону эмансипации.
В прошлом столетии появилось понятие «публичного», под которым подразумевали «государственное». Часто «публичное» уравнивалось с «национальным» или «государственным», то есть принадлежавшим государству или правительству; или же оно предоставлялось государством или каким-то государственным институтом, например муниципалитетом или администрацией любого из уровней. Государство выступает как противовес рыночной экономики, являясь институтом, компенсирующим или смягчающим негативные эффекты рыночного функционирования. Для этого оно предоставляет различные формы социальной, экономической или правовой защиты. Эта система продержалась недолго, прижившись лишь после Второй мировой войны исключительно в европейских государствах всеобщего благосостояния. Таким образом, в течение долгого времени социальные движения адресовали свои требования государству. Оно должно было обеспечивать и соблюдение прав граждан, и социальное равновесие; ему же вменялось управление государственной (public) собственностью.
Тем не менее современное государство возникло параллельно капиталистической рыночной экономике и с самого начала задавало политические рамки, определяющие функционирование и рост рынка. Государственным приоритетом являлись защита и продвижение частной собственности, и потому с первых дней существования государство в штыки принимало идею совместности. Государству вменялось смягчение социальных конфликтов – за счет соцзащиты или же репрессий, а зачастую и того и другого. Государство создает политические, социальные и правовые условия для функционирования капиталистического рынка. Тем самым оно вынуждает социализируемых граждан настолько усвоить логику и требования рыночной системы, чтобы им больше было не по силам ни представлять, ни уж тем более воплощать альтернативные сценарии, существующие вне логики рынка. Государства никогда не защищали совместность. Правительства с самого начала активно участвовали в огораживании, ставшем значимой предпосылкой для успешного развития капитализма. На заре английской промышленной революции практиковались «парламентские огораживания», которые мы можем наблюдать и сегодня, когда, к примеру, ЕС принимает законы, ограничивающие доступ в интернет или же запрещающие фермерам взаимообмен семенами и грозящие последним судебными преследованиями.
В то же время многие потеряли веру в то, что государство желает или вообще имеет основания выступать от их имени и гарантировать их права. Они выступили против рынка и государства. Некоторым захотелось взять дела в свои руки. Решившись, они взялись кодировать самые разные ресурсы коллективного использования как «общедоступные» (common): водо- или энергоснабжение, жилую застройку, здравоохранение и даже городское планирование и использование публичных пространств. Но насколько осмысленно нарекать все эти разные вещи совместностями? И достаточно ли заменить термин «публичное» понятием «совместности»? В чем их отличие и что значит воспринимать «публичные» вещи, такие как государственные услуги и пространства, с позиции совместностей?
Исторически сложилось так, что профессиональные политики никогда полностью не отказывались от публичных дел, а граждане – не решались заниматься лишь своими частными обязанностями. Согласно Аристотелю, по природе своей человек является политическим животным, социальным существом, вместе с другими создающим сообщество. Греческий полис был возможен и существовал именно потому, что все свободные взрослые граждане принимали участие в управлении и обеспечении государства. Обе процедуры проходили на публичных сборищах всех горожан, образующих государство. Хотя женщины и рабы не были включены в этот процесс, такое исключение на той исторической стадии не компрометировало общую идею, которую и сегодня можно использовать для учреждения «публичного».
То же можно сказать и о городах с муниципалитетами; латинский термин municipium обозначал «свободное поселение; город, граждане которого обладали привилегиями римских граждан, но подчинялись собственным законам». Municipium образован словами munus («услуга обществу, долг, работа») и communis («скрепленные вместе»)56. Это более или менее точно описывает, чем являлись общины для английских фермеров.
Воспринимать государство и «публичное» с позиций совместности значит вернуть себе государственную и публичную сферу. Именно этим и заняты сегодня многие люди в разных уголках мира. Они действуют, берут ответственность на себя и заявляют: «это принадлежит нам – мы хотим решать, что здесь происходит». Они требуют, чтобы города подчинялись гражданам. Городская администрация может устроить инфраструктуру и управлять процессами, но лишь в соответствии с решениями горожан, под их надзором. Можно сказать, что за счет гражданского надзора инфраструктуры и товары впервые действительно становятся публичными товарами, услугами и пространствами. Термин «публичное» переживает эмансипирующий разворот.
Протестное движение против железнодорожной станции «Штутгарт 21» служит примером подобного смещения перспективы. Станцию, своего рода символ Штутгарта, решили разрушить, а лесопосадку на прилежащих территориях Schlosspark (дворцового парка) – вырубить, тем самым высвободив пространство для постройки новой станции. Эти деревья всегда были «публичной собственностью», поскольку ощущались частью городского пространства. Тем не менее лишь когда они оказались под угрозой вырубки, когда работники вторглись в лес, заводя бензопилы, – лишь тогда люди осознали: «Это наши деревья. Некому за них вступаться и сражаться, кроме нас». Наступил момент, когда деревья стали совместностями – но, к сожалению, слишком поздно.
Работающие с концептом «совместностей» и интересующиеся тем, как он работает, не могут не познакомиться с исследованиями Элинор Остром и ее команды из Университета Индианы в Блумингтоне57. Она поставила два интересных вопроса. Первый: почему люди кооперируются и заключают договоренности, противоречащие типическому представлению о homo oeconomicus? И второй: как они их заключают и какие условия требуются для выполнения договоренностей?
Ответ на первый вопрос довольно прост: люди создают «общее»58, они общаются и кооперируются, чтобы дать возможность каждому лучше удовлетворять свои потребности. Всем выгодно, когда правильные договоренности заключены: нет противоречий между частными интересами. Это один из ключевых принципов, объясняющий жизнеспособность «общего» и то, почему его создание не требует «лучших» людей.
Обращаясь к вопросу «как», Остром отмечает: единой модели не существует, нет строгих инструкций, сообразно которым действует «общее». Любое «общее» функционирует по-своему. Тем не менее возможны особые условия, при наличии которых шанс на долговременное существование «общего» значительно возрастает. Остром называет их «принципами проектирования <…> [систем общих ресурсов] непрерывной стабильности»59. Эти восемь принципов, ранее представленные в редакторском введении, формулируются с позиции внешнего наблюдателя, позволяющей достоверно упорядочить существующие сходства на более высоком уровне абстракции. В следующем разделе я попробую рассмотреть данные принципы с позиции участника [системы общедоступных ресурсов: ОР-системы], чтобы сделать принципы полезными для тех, кто решается взяться за производство совместностей.