Соответственно, в том, что касалось пространственной организации, крупный город оказался всего лишь разросшимся средним городом, с тем лишь отличием, что его транспортная и инженерная инфраструктуры оказываются существенно дороже. Та же оторванность новых промышленных районов от старого городского ядра, та же неизбежная расчлененность, тот же, начиная с 60-х годов, выход новых жилых массивов на ранее незастроенные (часто неудобные и продуваемые всеми ветрами) территории, при значительном растягивании коммуникаций. Существенным отличием стало то, что символические потребности режима накладывали дополнительные требования к формированию облика городских центров. Теоретически новые центры власти должны были формироваться в отрыве от прежних, дореволюционных, однако это удавалось сделать редко – как правило, в тех местах, где развитие регионального центра происходило скачком из малого города, как, скажем. В столице Бурятии Улан-Удэ прежний центр – торговая площадь остался в стороне, тогда как новый сформировался на существенном удалении, образовав своего рода выставку архитектурных стилей вокруг обширного пространства площади.
Обычно же практические соображения, вроде наличия крупных административных зданий, равно как традиция, заложенная локализацией центра всесоюзной власти в Московском кремле, приводили к весьма причудливому сочетанию унаследованного и нового. Несомненной особенностью крупного города советской эпохи стало то, что все его пространство, так или иначе используемое, формировалось вокруг пустоты – несоразмерно большой площади, предназначенной исключительно для военных парадов и демонстраций. Кафедральный собор уничтожали, и обширность центральной пустоты требовала укрупнения масштаба окружающих ее зданий, что в свою очередь толкало к всемерному укрупнению административных построек и новых театров, залы которых были, к тому же, нужны для проведения партийных конференций.
Резкие повороты символико-эстетических доктрин советской эпохи отпечатались на облике крупных и крупнейших городов, создав многослойную конструкцию. Она составилась из приспособленных под новые нужды старых построек.[22] Затем последовал короткий и яркий период расцвета конструктивистской архитектуры, рывком выдвинувший Советский Союз в мировой авангард. С 1932 г. начали срочно «одевать» неоклассическим декором здания, заложенные в конструктивистской схеме. Затем последовал недолгий, но пышный послевоенный расцвет сталинской неоклассики, который при Хрущеве, после объявления «борьбы с излишествами в архитектуре», сменился срочным «раздеванием» зданий, заложенных в этой стилистике. Далее непременные микрорайоны «новых черемушек» из пятиэтажных панельных (или кирпичных, но оштукатуренных «под панели») домов; девяти-, двенадцати-, шестнадцатиэтажные дома брежневской эпохи… Несомненным достоинством всех этих наслоений стало то, что так или иначе, микрорайоны были обеспечены первичным обслуживанием, включавшим типовые детские сады, школы, поликлиники, магазины повседневного спроса.
За исключением дореволюционных построек, которых там не было (Новокузнецк, Кемерово, Комсомольск на Амуре и пр.), все крупные города страны подобны друг другу и этой многослойностью, и непременным наличием значительных территорий, занятых малоэтажной застройкой. Эти обширные районы «частного сектора» предпочитали обойти, раздвигая город в чистое поле. Два крупных города выделяются из всех прочих: Тольятти и Набережные Челны, построенные на пустом месте, рядом с небольшим Ставрополем – на Волге, и с городком строителей Камского гидроузла. Не имея давней истории и уничтожив следы истории раннего советского времени, эти гигантские скопления зданий были своего рода супер-слободами при заводах, и теперь в них с немалым напряжением ведется наращивание городской среды, чуть более насыщенной за счет развития сферы услуг. Несомненной уникальностью отличается Калининград, в котором, за исключением системы парков и района вилл и коттеджей довоенной, немецкой застройки, долгое время тщательно уничтожались следы германского прошлого, а теперь город мучительно ищет собственную идентичность, не отказываясь от давнего прошлого, но и пытаясь сформировать современный европейский город России.
В случае быстрой реконструкции городов в послевоенной Европе и, прежде всего, в Германии мы обнаруживаем сходные элементы последовательного взаимоналожения различных трендов, будь то кольцо многоэтажных пригородов Парижа, или вкрапления многоэтажных микрорайонов в Берлине. Ради сохранения идентичности, в Геттингене или в Варшаве пошли на редкую операцию частичного воссоздания разрушенных войной зданий, доля которых, однако, не превысила долю остатков исторических центров в таких средних городах России, как Владимир или Тула. Тем не менее, приходится считаться с тем, что в России мы унаследовали совершенно специфическую конструкцию среды крупных городов, которая в настоящее время испытывает очередную, ускоренную метаморфозу.
В начале 50-х годов прошлого века новая застройка голландского Роттердама считалась образцовой. Скоростная автомагистраль отделена от многоэтажных жилых домов широкой зеленой зоной. Одна из первых в Европе пешеходных улиц обрамлена малоэтажными блоками магазинов, отделяющих жилой район от офисов и предприятий, завершаясь зданием театра и общественных клубов. Авторская работа Ван дер Брока и Бакемы создала образец, который в дальнейшем воспроизводили повсюду.
Дело не только в том, что повсюду произошло существенное сокращение объемов промышленного производства, в особенности того, что было связано с милитаризацией советской экономики. Произошел слом идеологии, вследствие чего промышленность оказалась уже не ведущим, но лишь одним из факторов существования города. Более того, тот факт, что крупные города в целом успешно пережили катастрофу промышленных предприятий за счет развития сферы услуг, ранее драматически недостаточной, обозначил совершенно новую идеологическую позицию: город стал трактоваться как самоценность.
Достаточно сопоставить нынешний облик любой из центральных улиц любого из крупных городов с их обликом всего пятнадцатилетней давности, чтобы увидеть, насколько интенсивнее стала плотность деятельности на протяжении сотни шагов.
За чрезвычайно короткий срок был пройден этап первичного освоения городской среды через схему рынков, палаток, киосков и мелких лавок на первых этажах, чтобы выйти к этапу интенсивного строительства. За чрезвычайно короткий срок активность торговых сетей – и через франчайзинг, и через строительство собственных супермаркетов – распространилось от столиц на крупные города – с тем, что, к сожалению, опыт кризиса западных даун-таунов[23] не был учтен, и каких-либо мер по сохранению ценностей тонко дифференцированной розничной торговли не было предпринято. Проблему не разглядели.
Драма приватизации промышленности создала ситуацию, когда на малой дистанции одно от другого можно обнаружить вполне успешный бизнес, предприятие, едва выходящее из критического состояния, и предприятие, доживающее последние месяцы. На компактной территории соседствуют предприятия, владельцами которых являются крупные корпорации, почти не связанные с городом экономически, новый бизнес, созданный резидентами, МУП – муниципальное унитарное предприятие, чаще всего в предбанкротном состоянии, и досугово-развлекательный центр, численность работников которого приближается к численности работников знаменитого завода.
После десятилетия почти полной остановки нового строительства в большинстве крупных городов наблюдается строительный бум, однако его ход имеет специфический характер – прежде всего, это «точечные» инвестиционные проекты, ориентированные на приобретение жилья состоятельным меньшинством, или на предоставление услуг тем, кого условно именуют средним классом. Еще не изжиты драмы, связанные с т. н. долевым строительством – и все это на фоне паралича прежних форм планирования застройки. У городов не было средств на разработку новых генеральных планов, а когда эти средства начали появляться, обнаружилось, что не достает планировщиков, а те, кто есть, никак не могут освободиться от прежних схем нормативного планирования. Все это происходит на фоне непрерывных изменений законодательства: закон об основах местного самоуправления, поправки к нему, жилищный, земельный и градостроительный кодекс (и поправки к ним), налоговый кодекс, поставивший муниципалитеты в суровую финансовую зависимость от региональной власти и т. п.
Разумеется, все это относится и к малым, и к средним городам, но только в масштабе крупного и крупнейшего города в полном объеме проступает сложность ситуации взаимного разучивания новых правил игры всеми заинтересованными силами. И потому, что здесь в достаточной степени проявляется корпоративный интерес бизнеса, и потому, что пока еще только здесь можно говорить о существенной роли городского сообщества и общественных организаций, выражающих его интересы, и потому, наконец, что здесь неизбежно вступают в непростые отношения интересы региональной власти и власти городской. Более того, хотя это отчасти относится к любому городу, только крупные города с особенностями их исторической судьбы настолько индивидуальны что отнесение их к единому классу размерности имеет сугубо условный характер. Каждый из них – «личность».
Почему-то было принято считать, что мегаполис подавляет человека. В действительности непредубежденный посетитель нью-йоркского Манхэттена испытывает чувство восторга, когда его взгляд, скользя вверх по стенам небоскребов, улавливает насыщенный, чрезвычайно разнообразный силуэт наверший зданий, устремленных в небо.
При индивидуальности каждого мегаполиса всех их роднит одно – постоянство метаморфоз при сохранении структурной самотождественности. Внешнюю границу Лондона можно обнаружить только с большой высоты, но границы между его районами – иногда видимые, иногда нет – по-прежнему сохранились в системе автономного управления некогда самостоятельных городов и деревень. Они легко прочитываются на карте цен недвижимости, и, скажем, 11-ый район Вест-Энда по-прежнему остается в числе наиболее дорогих и самых престижных. С середины XIX в. уличная сеть Лондона почти не подвергалась изменениям, новые здания возникают на участках земли, границы которых постоянны веками, зато непрерывное изменение характера городской среды формируется перетеканием больших групп мигрантов. Так, огромная территория к северу от Ливерпульского вокзала уже к концу 80-х годов оказалась оккупирована выходцами из Индии и Бангладеш, заселившими старые таунхаусы, оставленные их прежними владельцами или арендаторами, ушедшими в другие районы.