ЧАСТЬ ПЕРВАЯМЕНТОВСКОЙ ДЕБЮТ
Все события и персонажи являются плодом больной фантазии автора. Любое совпадение с действительностью уголовно не наказуемо
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
из которой читатель узнаёт, что «мокрое дело» — это не художественный образ, а суровая проза жизни
— СЛАВНОЕ НАЧАЛО ДЛЯ ДЕТЕКТИВА — «Труп распластался, как Рокфеллер в ванне».
Следователь районной прокуратуры Костя Костанов, не обращая внимания на противный мелкий дождь, задумчиво сидел в позе орла рядом с незнакомым и глубоко чуждым ему телом. Костя был погружён в размышления, тело — в речку Безымянку. Костя — с головой, тело — по пояс. Неглубокий ручей шириной метров восемь — десять, сдуру названный кем-то речкой, нёс мутные вонючие воды по дну оврага сквозь Автосборочный поселок. Вдоль одного из берегов тянулась улочка Сельская с тихими частными домиками и патриархальным деревенским бытом. Улочка полностью оправдывала своё пасторальное название. Находилась она всего в трёхстах метрах от шумного проспекта имени геноссе Маркса и зримо воплощала процесс слияния города с деревней. Утрами жителей будили горластые петухи, а в некоторых дворах держали коз и свинок.
Обитали на Сельской в основном тихие бабульки и тихие алкаши. Баба Дуся, которая наткнулась на тело Рокфеллера в пятом часу утра, представляла собой помесь обеих пород: живописный тип старой пьяницы в калошах на босу ногу и c драным зонтиком, который щерился во все стороны острыми спицами.
— На берегу пустынных волн сидел он, дум великих полн… — грустно процитировал следователь классика и поднял печальные глаза на старушку. — И что же вас, драгоценная Евдокия Матвевна, потянуло в такой час, не говоря уже о чудесной погоде, на берега пустынных волн?
— На куда? — не поняла баба Дуся и икнула, обдав Костю свежим сивушным запахом. — На каких волн?
— Какого тебя, старая, понесло в такую рань в такую срань? — перевёл фразу на доступный аборигенский язык долговязый опер Серёга Степцов, стоявший за спиной следователя. — Чё ты в овраг этот долбанный спустилась до первых петухов? Скрозь тьму кромешную…
— Так мусор же высыпать! У нас тут куча мусорная! От же ж рядом с вами.
— Время самое то, — одобрил Костя Костанов.
— И место удачное, — поддакнул опер Степцов. — Живописное полотно «МусорА у кучи мусора». Что с клиентом, Андрей Герасимович? — поинтересовался он у судмедэксперта с лаконичной фамилией Зуб, уже осмотревшего труп и теперь стоявшего в сторонке.
С виду Зуб больше напоминал гвоздь. Сухопарый, вытянутый в струнку, он носил одежду преимущественно унылого серого цвета, который в народе обычно называют «сиротским». К тому же гардеробчик медэксперт почему-то упорно подбирал размера на два меньше, словно и впрямь скупал списанную униформу в детском приюте. Пальтецо застёгивалось на одну пуговицу, и то с трудом, рукава не закрывали запястий, брюки — лодыжек.
— Пациент скорее мёртв, чем жив, — отрапортовал медик, потянулся и противно хрустнул суставами.
— Ценное наблюдение, — заметил Костя. — Я надеюсь, он умер естественной смертью?
— Совершенно естественной, — подтвердил Зуб. — По крайней мере, для его образа жизни. Ему свернули шею. Подробнее скажу, когда вытащим.
— Знаете, как Манька-Облигация говорила Жеглову? — напомнил Зубу Костя. — «Ты кто такой, чтобы за мой образ жизни на людЯх рассуждать?». Может, мы имеем дело с вполне приличным человеком.
— Ну, конечно, — презрительно хмыкнул эксперт. — Мало я этих приличных перевидал… С его рожей — только в палату лордов.
— Чего стоим, кого ждём? — вмешался дежурный прокурор городской прокуратуры Игорь Сергеевич Полторак — грузный мужчина лет сорока с гаком. Свою массивную фигуру он наивно пытался скрыть от дождика, держа над головой тощую папку. Раньше Игорь Сергеевич был следователем в том же райотделе, где сейчас рыл землю носом Костанов, и за ним закрепилось прозвище «следак Полторак». Да так и не открепилось после ухода на повышение. Полторак этого страшно не любил. Так же он не любил ночные дежурства, особенно под дождём. Ему не терпелось скорее расплеваться с этим делом, а не искать чёрную кошку на ночной помойке. Тем более кошки здесь нет, а есть какой-то утопший козёл.
— Семён Давидович, вы во всех позах запечатлели эту героическую личность? — поинтересовался Костя Костанов у мелкого субъекта лет шестидесяти, который, словно лысый ястреб с фотокамерой, нарезал круги вокруг утопленника.
Эксперт-криминалист Семён Давидович Гольдман отмахнулся:
— Да погодите вы! Значит, головою на тридцать градусов к юго-востоку…
— Начинается, — буркнул опер Серёга Степцов. — Давыдыч, ты ещё к звёздному небу привяжи. «Меркурий в созвездии Псов под знаком Козерога»…
— Мусьё Серж, не надо тАту бумзен лернен, — недовольно буркнул Гольдман. — Ферштейн?
— Нихт ферштейн, — признался Степцов и поинтересовался: — Это по-каковски?
— На идиш это значит — не учите папу половым извращениям, господин намоченный опер, — перевёл Семён Давидович. — Я своё дело делаю, вы займитесь своим. Ваш крест — по дворам народ опрашивать. Всё, можно вытаскивать! — дал отмашку криминалист двум «формовым» сержантам.
Неведомого пловца выволокли на берег. Он лежал, широко разбросав руки в стороны. Луч света от фар милицейского «уазика» вырывал из тьмы черты довольно гнусного лица, особо приметного мясистым носом, который напоминал крупную картофелину, попорченную жучком-медведкой. Физиономия незнакомца раздулась и оплыла, что придало ей неожиданно добродушное выражение. Голову мертвяк задумчиво склонил вправо, чему способствовали умело сломанные шейные позвонки.
— Дык я вам больше не нужна? — неуверенно спросила Дуся.
— Нам вы и меньше не нужны, — пояснил бабусе Костя Костанов. — Вы нужны Отечеству. В качестве свидетеля этого безобразия.
— Дык я в доме подожду, если что.
— Только очень ждите, Евдокия Матвевна, — попросил Костя. — Как никто другой.
«От же дурень на мою голову», — нетрезво вздохнула баба Дуся, топая калошами одиннадцатого номера по непролазной грязи до родимой хаты.
А члены опергруппы скорбно склонились над телом, обсуждая ситуацию. В стороне остался только местный участковый, который мирно прикорнул, присев на корягу.
— Скажи: откуда ты приплыл? — уныло поинтересовался опер у безвременно почившего гражданина.
— У него есть право не отвечать на ваши бестактные вопросы, — заметил криминалист Гольдман и вытер лысинку тряпочкой из мягкой замши.
— Судя по сопутствующим травмам, товарищ пикировал свысока, — вмешался в разговор судебный медик Зуб.
— И свернул себе шею? — с робкой надеждой спросил Костя Костанов.
— Даже не мыльтесь. Когда он падал, ему уже было не больно. Так что на парашютный спорт не спишете. Помимо свёрнутой шеи рекомендую принять во внимание удар в область виска с правой стороны. Как водится, тупым тяжёлым предметом.
Опер с обоими следаками нестройным трио изобразили стон разочарования. На ментовском жаргоне «парашютистами» называют самоубийц, которые имеют обыкновение нырять с крыши головой в асфальт или же совать шею в петлю и некоторое время весело дрыгать ножками. Подобные дела расследовать приятно: составил протокол, снёс в архив — и забыл, как страшный сон. Таинственный незнакомец этой радости доставлять опергруппе не собирался.
— Значит, расставание тела с душой, если таковая имелась, не обошлось без посторонней помощи? — уточнил Полторак.
— Как и ныряние в бурные воды, — добавил Зуб.
— А как давно гражданин не дышит?
— Гражданин не дышит часа четыре. Максимум пять.
— За это время он мог отмахать порядочную дистанцию, — заметил опер Степцов.
— Как сказать, — возразил Зуб. — Вон там, посередине речки, валун огромный. Скорее всего, тело столкнулось с ним и изменило направление движения. А у берега поперёк течения лежит здоровенный ствол. Он нашему трупику дистанцию и преградил. Прибило болезного к древу, а позже к бережку снесло. Так что мог издалека приплыть, а могли его и где-то рядом скинуть. Если есть подходящее местечко.
— Сдаётся мне, местечко имеется, — заметил Полторак. — Мы же мост проехали перед тем, как налево свернуть. Метрах в ста, параллельно этому переулку. Надо глянуть.
— Как же, углядишь при таком дожде… — недовольно буркнул Серёга Степцов. — Сейчас пойдём здешних бабуинов будить, может, кто слышал или видел чего.
Костя снова склонился над трупом, взял его за руку нежно, как невесту. Посветил фонариком. Неотвратимо наступало утро.
— Да, Колян, приплыли… — вздохнул следак.
— Бредишь, Константин? — удивился старший коллега Полторак. — Среди нас ни одного Коляна!
— А среди покойных встречаются. К примеру, эта глиста во фраке.
— Ты что, знаком с ним?
— Я читать умею.
Костя осветил лучом фонарика кисть левой руки мертвеца. На фалангах пальцев с внешней стороны красовалось имя — «КОЛЯ». Повыше, ближе к ногтям, были наколоты цифры — «1952».
— Фамилию он ни на каком месте не написал? — поинтересовался Полторак.
— В морге поглядим, — сказал Костя. — А вообще по всему видать — наш человек. Разбойник. — Он направил луч на другую руку. С вытатуированного на мизинце синего перстня сиял добродушной улыбкой веселый черепок, проткнутый кинжалом.
— Суровый экземпляр, — уважительно оценил усопшего неслышно подошедший сонный участковый и зевнул в рукав. — Кулак внушительный… Но кто-то покруче нашёлся.
— Не ваш? — спросил участкового Полторак.
— Не, своих ублюдков я наперечёт помню, — и участковый снова распахнул рот в зевке. Слева вверху недоставало двух зубов. На память от ублюдков, решил Костя.
— А почему только одна рука сжата? — задумчиво вопросил он в никуда. — Обычно при драке сжимают обе.
Он снова осветил кулак мертвеца и всмотрелся пристальнее. Попробовал разжать пальцы трупа.