Ваня Круглов и Лена Панченко рано выпорхнули из родного гнезда. Случилось это через несколько лет после того, как скоропостижно скончался Сергей Антонович Круглов — отец Ивана и отчим Лены. Сергей Антонович представлял собой законченный тип мастеровитого работяги: и столярничал, и слесарничал, и штукатурил, и красил, и плитку клал. Заказы сыпались со всех сторон, шабашил Круглов с бригадой на ремонтах квартир, не покладая рук. Пока было здоровье, семья ни в чём нужды не знала. Лена даже поступила на экономфак Самарского университета, хотя и с третьего раза: на коммерческое обучение не желала из принципа, а на бесплатном её упорно «валили».
Но всё закончилось в один миг. Отошёл Круглов-старший тихо: просто присел у стены, которую оклеивал обоями, положил рядом щётку и закрыл глаза. Говорят, Господь так прибирает к себе хороших людей — без мук и страданий.
Лена училась тогда на третьем курсе, а восемнадцатилетний Ваня, не попав в армию из-за астмы, начинал карьеру в игорном бизнесе: окончил школу крупье и в белой сорочке с бабочкой вертел «колесо фортуны» или ловко метал карты в «блэк-джек». Казино крупное, деньги на карман падали неплохие, учитывая «чай». Отец этого дела не одобрял, незадолго до смерти у него с сыном было несколько крупных ссор. Сергей Антонович хотел видеть Ваню таким же мастеровым человеком, как и он сам. Но у Вани душа к ремеслу не лежала.
— Папаня, ты на пальцы мои погляди, — говорил он отцу и вытягивал вперёд тонкие длинные персты. — Мамино наследство. В таких руках тяжелее карт ничего держать не рекомендуется. — И Ваня радостно смеялся.
Пальцы его и впрямь более подходили музыканту, шулеру или карманнику, нежели каменщику или столяру. Но к музыке у Джонни способностей не наблюдалось, а ремеслом «щипача» он заниматься опасался, памятуя афоризм Остапа Бендера о том, что на свете существует множество сравнительно честных способов отъёма денег у населения.
У Алёнушки к тому времени закрутилась любовь с подающим надежды спортсменом — гимнастом Владиславом Опенченко. Быстро сыграли свадьбу, хотя родители Владика к выбору сына отнеслись холодно: красивая, конечно, но ведь с лица воду не пить, а девица не их круга, плебс. Алёнушка чувствовала себя не в своей тарелке, но мирилась. Скоро Владик станет самостоятельным, к нему даже присматриваются на Западе; лишь бы только выпорхнул из-под родительского крыла, а там… Увы, «а там» ничего хорошего не ждало. Одной тяжёлой травмы оказалось достаточно, чтобы мечты Алёнушки развеялись в пыль. Дальше — история пошлая до отвращения: запои, мужские истерики, стенания о потерянном будущем… Исполнять одновременно роль няни и декабристки Лена не желала. Она просто хлопнула дверью.
Пришлось бросить учёбу и вернуться к матери, где вовсю «зажигал» молодцеватый брат. Он тем временем уже стал пит-боссом и оказался у руководства на особом счету — ловкий, шустрый, сообразительный, понимающий всё с полуслова. Джонни без проблем обеспечивал мать и сестрицу, однако с каждым днём ему хотелось всё больше. Он видел себя не по эту, а по ту сторону стола, швыряющим без счёта фишки и огребающим из кассы пачки зелёных купюр. Эти видения пылали у него в мозгу, не давая покоя. Но работникам казино игра была категорически запрещена в любых заведениях города. И Джонни это раздражало.
Алёнушка снова вышла замуж, надеясь восстановиться в университете и получить заветный диплом. Новый муж, утончённый художник-модернист Сёма Шпигаль, оказался милейшим скотом и патологическим распутником. Он вытворял в постели с женой такое, что через несколько дней Лену начало мутить. А ещё через неделю Сёма притащил на ночь глядя в свой обшарпанный пентхауз (попросту говоря, наскоро облагороженный просторный чердак) трёх ослепительных девиц из модельного агентства и с обезоруживающе нежной улыбкой сообщил, что сегодня Алёнушка познает всю глубину «науки страсти нежной». Разъярённая Лена Шпигаль попыталась снова хлопнуть дверью.
— Дурочка, она не понимает своего счастья, — сокрушённо вздохнул Сёма и сделал знак трио своих длинноногих ангелов…
Что было дальше, Лена помнила смутно. Она пыталась отбиваться, но девицы и муженёк крепко знали своё неприличное дело. Причём их познания были так глубоки, что Алёнушка почувствовала себя вывернутой наизнанку. После этой бурной ночи на её теле не осталось ни одного непорочного места, ни одной сокровенной точки. Но что хуже всего: время от времени она действительно испытывала безумное блаженство, и это было самым грязным её унижением. В конце концов она потеряла сознание и очнулась утром на свежезастеленном супружеском ложе, вымытая, душистая, пахнущая лавандой. Гнусные извращенки удосужились даже украсить пальцы Алёнушки изящным маникюром и педикюром. Да, это были настоящие мастерицы красоты.
В этот день Алёнушка напилась вдрызг в уютном уголке центрального городского рынка в компании милых, но вонючих бомжих. Ночевала она в милицейском обезъяннике вместе с новыми подругами. Больше никогда в жизни ей не было так хорошо… Ну, разве что тогда, когда она стояла рядом с председателем Мао и наблюдала, как вопит и корчится в огне утончённый художник-модернист Сёма Шпигаль.
Но это случилось много позже. Она уже сделала аборт после «залёта» той жуткой ночью, встретилась с Мишей Паком и постоянно помогала денежными переводами непутёвому братцу. В «игроцких» кругах он был известен как Джонни. Джонни уже давно выгнали из нескольких казино, он втянулся в игру и в горячке мотался по городам России, бешеными глазами следя за шариком рулетки и спуская всё, что успел выиграть или выманить у случайных знакомцев и попутчиков.
СКОРО РАССВЕТ. Надо что-то делать. Сейчас бы самое время закурить, но Джонни не курил — из-за астмы так и не пристрастился к этой заразе. А когда подлечился, уже и желания не было.
Он выглянул в окно из-за края шторы. В колодце двора — никого. Ещё недавно за столиком сидела парочка аникушинских «бойцов». Видно, отошли — ноги поразмять. Да и то: куда объект денется с тринадцатого этажа двадцатичетырёхэтажного дома? Не альпинист же. Ну что же, поглядим. Нужда заставит, и в горные стрелки запишешься.
Джонни вышел на лоджию, раскрыл створку стеклопакета и выглянул. Налево бесполезно, квартира в том же подъезде. Остаётся направо. Правая лоджия, к счастью, не застеклена. Но до неё ещё нужно добраться. Как? Сначала — на коробку сплита, выведенную на улицу. Затем ниже — на выступ, вполне удобный, чтобы стоять, держась за хоботок — от того же сплита. А дальше? До соседской лоджии не дотянуться. Забросить бы крюк какой-нибудь… Нет никаких крюков. Остаётся надеяться на чудо.
Он пошёл в кухню, достал несколько маленьких хрустальных рюмок и рассовал их по карманам брюк. Больше ничего в голову не приходило. Затем снова появился на лоджии, опасливо и аккуратно ступил на кронштейны, державшие сплит. Кронштейны затрещали. Джонни быстро перебрался на нижний цементный выступ прямо под лоджией соседей. Одной рукой он держался за резиновый хоботок, торчащий из стены, другая была свободна. Свободной рукой он вынул из кармана рюмку и швырнул её на соседскую лоджию, пытаясь попасть в окно. Рюмка, видимо, угодила в деревянную раму и даже не разбилась. Хотя шум вроде был.
Джонни подождал. Тишина. Холодный порывистый ветерок то и дело подталкивал парня с выступа. Правая рука, державшая хоботок, слабела и дрожала, как в эпилептическом припадке. Колени то и дело норовили подогнуться, а в промежности было странное чувство. Только теперь Джонни ясно понял, что значит выражение — «хрен согнулся в калачик». Даже не понял — ощутил.
Он вынул вторую рюмку и швырнул сильнее. На этот раз она попала точно в стекло. Раздался лёгкий звон, вскрик, топот. Кто-то босиком выскочил на лоджию, шаги явно женские.
— Что же это такое?! — достаточно громко, но не истерично прозвучал возмущённый девичий голос. Следом над Джонни возникла девичья же голова.
— Ой! — вскрикнула голова, неожиданно обнаружив висящего в воздухе постороннего мужчину. — Вы кто?! Вы что?!
— Не кричите, — умоляюще прошептал Джонни. — Я ваш сосед. Круглов моя фамилия.
Фамилия успокоила девицу неожиданно быстро. Хотя несколько странно представляться девушке по фамилии, болтаясь за её окном.
— А вы зачем там? — так же тихо спросила хозяйка лоджии.
— Может, вы мне какую-нибудь верёвку дадите? — жалобно попросил Джонни. — Или простыню…
— Да-да, конечно! — всполошилась девица и мгновенно исчезла. Джонни показалось, что прошла вечность, прежде чем она появилась снова. Он даже подумал, что незнакомка вызывает милицию.
На самом деле девица крепко связала вместе две простыни да к тому же сделала на них узлы для удобства. Один конец она закрепила вокруг своей тонкой талии, другой спустила Джонни. Руки Ивана мандражировали, он боялся глядеть на что-либо, кроме стены и простыни.
— Не бойтесь, я вас вытяну, — ободрила его смекалистая деваха.
Действительно, всё обошлось благополучно, хотя спасительница едва сама не вылетела с лоджии под тяжестью Иванова тела.
Несколько минут Джонни лежал на дощатом полу, пытаясь унять дрожь. Потом поднялся, передвигая ватные ноги, прошёл за девушкой в кухню.
— Ну, и что всё это значит? — строго вопросила незнакомка, заваривая кофе для нежданного ночного гостя.
— Это значит… — сказал Джонни и поперхнулся. — Это значит, что вы меня должны спасти.
— А что я, по-вашему, только что сделала?! — возмутилась девушка.
— Значит, вы должны спасти меня ещё раз…
ЧАСТЬ ВТОРАЯЭНДШПИЛЬ ИМЕНИ ФЕЛИКСА МУНДЕЕВИЧА
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
в которой опера Серёга и Миша пополняют свою коллекцию жмуриков, а также знакомятся с капитаном Врунгелем
СЕРЁГА СТЕПЦОВ ОСТОРОЖНО ВОШЁЛ во двор Лерки Копцевой, держа «Макарова» стволом вверх. Сделал несколько шагов по дорожке, посыпанной гравием. Никого. Следом зашуршал по гравию Миша.