— Машины? — удивился Мао. — Какие машины, пёссс? Где ты видишь машины? Ты же говорил, ещё одна тачка тут должна стоять!
Шашель пожал плечами:
— Непонятка, Михаил Ёсункунович. Пока мы вниз бегали, какие-то сволочи «шестёру» угнали. И из джипа разное барахло насунули.
— Какие сволочи?! — зашипел председатель Мао. — Здесь, кроме вас, нет другой сволочи! Ты что, пёссс, мозги отморозил?! Вы что, всё здесь бросили, как последние лохи? Даже машину не закрыли?
— Так не было же никого, — принялся разъяснять Шашель. — Да и заварушка такая захороводилась, что мы голову потеряли…
— Вы её не потеряли! — истерически заорал Мао. — Вы её, псссы, сейчас потеряете!
Тем временем бригада суровых «бойцов» уже по-муравьиному волокла вверх по склону тёмные мешки с телами. Вокруг, к счастью, не было ни души.
— Быстрей, быстрей, псссы! — подгонял Мао толстолобых хунвейбинов. — Всех взяли? Чужих взяли?
— Всех подобрали, Миша, — отрапортовала девица в кофейном плаще. — Как будто ничего и не было. Ребята зароют аккуратно, ни одна ищейка не найдёт.
— Алёнушка, у них семьи есть, родители! Искать будут, в милицию сунутся. В милиции опера, начнут вынюхивать, что ж они, не знают, на кого эти псссы работали?! Ой, как всё плохо…
— Миша, это что, в первый раз? — успокоила председателя Алёнушка. — Знать они могут до конца жизни. Пусть найдут и докажут. Поехали.
— Какой поехали? — отмахнулся Мао. — А джип? Покрышки менять надо!
— Без нас поменяют, — сказала Алёнушка. — Джип у дороги — не мертвецы на поляне. Я распоряжусь.
— Хорошо, — успокоился Мао. — Покажите чужих. На своих смотреть не хочется…
С характерным «вжик!» молнии мешков скользнули вниз. На председателя уставились пустые глаза Лоусона и растерянные остекленевшие глазёнки Вострикова. Мао присел, зачем-то потрогал Лоусона за нос.
— Что тебе, пёс, дома не сиделось? — укоризненно спросил он мертвеца. — Гляди, сколько из-за тебя народу покосили…
На это Лоусону нечего было возразить. Покос и впрямь выдался знатный.
Вздохнув, Мао обернулся к девице.
— Обыскали?
— Конечно, — подтвердила Алёнушка. — Приедем, поглядим, что к чему.
Кореец сунул пальцы в нагрудный карман лоусонова пиджака и выудил оттуда пластинку жвачки. Быстро развернул, хотел было сунуть в рот. Девица перехватила его руку:
— Миша, ты с ума сошёл!
— В чём дело? — недовольно спросил председатель.
— Вдруг она отравлена! Может, он её на крайний случай держал.
— У, заррраза… — злобно зашипел Мао и погрозил шпиону жёлтым кулачком. Затем аккуратно завернул резинку и передал её Алёнушке. Огляделся вокруг, жестом позвал Шашеля:
— Руки есть чем вымыть?
Шашель притащил пластиковую бутыль с водой и полил на руки председателю.
Боялся Мао не зря. Уже дважды его пытались отравить, и оба раза печальный исход предотвратила Алёнушка. Причём если первый случай оказался сравнительно безболезненным (сработали агентурные связи боевой подруги председателя, а, как говорится, предупреждён — значит, вооружён), то во втором председателю пришлось несколько дней промывать желудок и пичкать его какими-то медицинскими снадобьями. Мао похудел пуда на полтора. Он стал походить на Брюса Ли, изнурённого тяжёлыми и продолжительными боями. Алёнушка всё это время дежурила у постели Михаила Ёсункуновича, как верный доберман.
Мао дал отмашку. Шумная бригада живо разлетелась по машинам, и через минуту на дороге не осталось никого, кроме Шашеля и Салфеткина. Закурили.
— Будем ждать колёс, — сказал Шашель.
— Будем, — согласился Салфеткин.
Затянулись одновременно, по-солдатски. Вместе выпустили дым.
— Шашель, а чего Мао всё время псами ругается?
— Кореец потому что. Собак обожрался.
— И ЧТО ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ? — нервно рассуждал председатель Мао, едучи в «Мерседесе». — Образцов у нас нет, трупы у нас есть. И головная боль у нас есть. Теперь Деловой нас в покое не оставит.
— А почему нас? — возразила Алёнушка. — Вряд ли его люди наших ребят в лицо знают. Мало ли кто…
— Прекрати! — раздражённо оборвал Мао. — Кому ещё, как не нам? Он только с нами здесь дело имел.
— Положим, не только, — заметила Алёнушка. — И с властью, и с милицией, и даже с ворами. Это раз. А второе — при чём здесь «дело имел»? У него что, по делу претензии есть? Охотничьи домики в порядке, турбазы иностранцев принимают, экзотика — на высшем уровне. Какую мы реконструкцию им в этом году устроили! Побоище русских воинов с половцами… Из Дагестана группу конной джигитовки выписывала. Финны от счастья плакали. Мэр вас с Драбкиным признал меценатами года. Доходы от туризма выросли в двенадцать раз!
— Удивила, — саркастически хмыкнул председатель. — Здесь же туризма сроду не было. Только санаторий для желудочников. Можно и в двадцать раз увеличить.
— Не в том дело. Драбкин что, с тобой своими планами на химика делился? Нет. Так что он предъявить может? Ни-че-го. А подозревать — его право. Мы ещё ему и посочувствуем. Да вряд ли Аркадий Игоревич станет особо суетиться. Образцы химика у него, бойцы не пострадали. Ну, подстрелили очкарика. Мавр сделал своё грязное дело, можно его и на помойку. Ну, иностранец погиб. Служба у него такая. Сотоварищи выпьют по напёрстку виски и забудут. Они же всё равно получили, что хотели.
— Так-то оно так… — неуверенно согласился Мао.
— И никак иначе, — уверенно подытожила Алёнушка.
— Посмотрим, — вздохнул председатель. — Поглядим.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
истоптанная следами грибка и шаламандрика
КОГДА КОСТЯ КОСТАНОВ НАРИСОВАЛСЯ в экспертно-криминалистическом отделе, Семён Давидович Гольдман завершал церемонию чаепития. На засаленной тарелке высилась гора бутербродов и булочек, рядом лежал распакованный творожный сырок с изюмом. Семён Давидович ровным слоем намазал творожок на разрезанную булочку, аккуратно откусил краешек и, медленно пережёвывая пищу, внимательно выслушал рассказ следователя про обнаруженную бумажку. Затем вытер руки той же замшевой салфеточкой, которой обычно полировал лысинку, и тщательно исследовал обрывок. В результате криминалист ничего нового не изрёк:
— Костя, и чего вы с меня жаждете? Я не волшебник. Я простой русский еврейский криминалист. Работаю ломом и кувалдой.
— Скажите хоть что-нибудь.
— Ну, му, — сказал Семён Давидович. — Вы довольны?
— Бросьте прикалываться. Объясните: зачем покойнику в кулаке сжимать чистый клочок бумаги?
— Это, скорее всего, было когда-то листом из блокнота. Остальное разгадывайте сами.
— Много тут разгадаешь, — недовольно буркнул Костя Костанов. — Скинули урку с моста — а мне один только обрывок остался.
— А ты уверен, что труп скинули именно на Сельской? — спросил криминалист, шелестя промасленной бумагой, в которую заворачивал оставшиеся бутерброды. — Может, простое совпадение. Может, ночью про кекс кого-то другого у моста допрашивали. А этот тип вообще издалека приплыл. Чай будешь?
— Бутерброд буду, — выбрал Костя.
— На бутерброд ты ещё не наработал.
— Вы тоже, — заметил следователь Гольдману.
— Не хами! — погрозил тот. — А то и венскую булочку не получишь.
— Ни ф фём я не уверен, — с наслаждением жуя булочку, заметил Костя. — Но отработать версию надо. А вот что с этой погребенью делать…
Гольдман повертел обрывок, держа его за краешек пинцетом. Затем аккуратно положил на стол, глотнул чаю и задумчиво спросил:
— Костя, ты на колёсах?
— Нет, я на игле, — сыронизировал следак. — А в чём дело?
— Прокатиться надо.
— Куда? — не понял Костанов.
— Туда же, на зловещий мостик, — пояснил Семён Давидович. — С которого, возможно, убиенный Николай так неудачно нырнул.
Костанов удивлённо глянул на криминалиста:
— Семён Давидович, вам не надо есть столько бутербродов на завтрак.
— Какой завтрак? Обед скоро.
— А что, мост для обеда — самое удачное место? — поинтересовался Костя. — У вас что, лужа возбуждает аппетит? Растолкуйте мне, лапотному, зачем вас туда несёт. Там же нет ничего! А было бы, давно бы затоптали.
— Скажите, милейший Константин Константинович, — вкрадчивым голосом обратился к следователю Гольдман, — каким образом у нашего трупа в кулаке оказался обрывок листка? Смоделируйте ситуацию.
— Да кто ж его знает, — недоумённо развёл руками Костанов. — Из кармана достал.
— Сильный вывод, — одобрил криминалист. — Ясно, что не из бюстгальтера. Допустим. А зачем достал?
— У него спросите, — недовольно поморщился Костя. — Хотите, провожу?
— Вы лучше мозги напрягите! — предложил Семён Давидович. — Зачем в половине второго ночи человеку доставать из кармана листок?
— Если предположить, что там было что-то написано… Наверно, чтобы прочесть.
— Направление мысли в целом верное, — подтвердил Семён Давидович. И дополнил: — Может, хотел уточнить адрес, по которому шёл? Для чего ещё ночью листок разглядывать…
— Полемично, но логично, — заметил следак. И тут же возразил: — Хотя вариантов много. К примеру, валялся рисунок голой бабы. Он и подобрал.
— А грабители бросились за голую бабу сражаться, — ехидно продолжил Гольдман.
— Ну и что? За голую бабу не грех и шею свернуть. Может, они эту бабу потеряли.
— Костя, не старайтесь казаться тупее, чем вы есть, — посоветовал Гольдман. — Это слишком сложная задача.
— И всё-таки я не понимаю, к чему вы клоните, — продолжал упорствовать Костя.
— Вы хорошо на местности сориентировались? — спросил следака криминалист. — Помните обстановку в общих чертах?
— В общих — помню, — сказал Костя.
— Как думаете, мог этот Колян читать письмо на мосту? — спросил эксперт.
— Ну, если при нём фонарик был. Там же темно, как у негра в джазе.
— Фонарик, батенька, действительно был, — подтвердил Семён Давидович. — Метрах в двадцати от моста, на развилке, у поворота направо. Припоминаете? Я ещё отметил там суглиночек, колёр у него необычный, близко к оранжевому. Вроде как незалэжные хохлы обронили свой гордый померанчевый прапор.