Володя подумал: действительно, нужно было встречаться не на футболе, а настоять на встрече в похоронном доме у Толкунова. Но это почему-то не пришло ему в голову. Кроме того, Володя замечает, что врученный ему хот-дог остыл.
Толкунов объясняет, что сегодня матч, который нельзя пропустить. Его любимая команда, «Торпедо», ведет борьбу за попадание в премьер-лигу. Это последний матч сезона. А потом Толкунов улетает на Крит. Потом навещает родственников в Калуге. Словом, встреча откладывалась бы на неопределенный срок.
— Болею за «Торпедо» с десяти лет, — говорит Толкунов. — Как бы это сказать: я жертва рекламы. Помнишь, с утра до ночи крутили по телеку такую рекламу?
«Черно-бе-елый, черно-бе-елый, — стал напевать Толкунов. — А дальше не знаешь как?»
Володя не знал.
— Черно-белый — это же два главных похоронных цвета. Как бы это сказать: получается, это судьба.
— А что в вазе? — спрашивает Володя. Володя пытается вглядеться в восточный узор из ярких цветов: невозможно даже приблизительно расшифровать, что он обозначает.
— Не в вазе, а в урне. Это Игорь Петрович, — говорит Толкунов. — Врач-гастроэнтролог 54 лет.
— Ого, — произносит Володя своим усталым и флегматичным голосом.
— Как бы это сказать: жизнь непредсказуемая штука. Кстати, чего это у тебя синяки под глазами? С животом нормально?
— Вроде нормально, — отвечает Володя.
— Такие мешки под глазами бывают, когда гастрит. Игорь Петрович не даст соврать, — тут Толкунов несколько фамильярно щелкнул по крышке урны.
Володя хмурится, как бы задумавшись, хотя в голове ни одной мысли нет. Он достает из кармана бумажку с вопросами. «Как вы пришли в похоронное дело?» — таков первый вопрос. Оказалось, что Толкунов принадлежит к династии похоронщиков. Похоронщиками были его отец и дед, и прадед, и так далеко в глубь веков. Его прапрапрадед, львовский еврей, состоял в погребальном братстве «Хевра кадиша». Толкунов — энтузиаст похоронного дела и прогрессист. Нужно легализовать бизнес, бороться с серыми схемами и со «сливами» от скорых и от полиции, внедрять новые технологии, переходить на более экологичные способы утилизации трупов. Девиз Толкунова: «Чтобы жить достойно, надо научиться достойно умирать».
С какими трудностями сталкиваетесь в работе? Трудностей много. Коррупция, инертность рынка и тотальная глупость в сочетании с жадностью. В России люди не уважают себя: и это проявляется в том числе в том, как они отправляются в землю. «Как бы это сказать: хоронятся как собаки», — говорит Толкунов, имея в виду, что средний клиент экономит на всем. Но скупость сочетается с суеверностью. На батюшке россиянин сэкономить боится, полагая, что тот из вредности осложнит почившему загробную жизнь.
«Пока хоронишься как собака, нельзя себя уважать», — резюмирует Толкунов, отправляя в рот последний кусок хот-дога.
Речь Толкунова плавная и хорошо структурированная. Толкунов как будто декламирует наизусть — ни единого лишнего слова, из которых (сплошных лишних слов) обычно и состоит устная речь. За исключением постоянной присказки Толкунова — «как бы это сказать». Но ясно, что он может обойтись без нее. Толкунов искусственно загрязняет речь, чтобы собеседник не чувствовал себя ущербно рядом со столь искусным оратором.
Говоря, Толкунов неотрывно глядит на поле. События долго не развивались, но внезапно Толкунов издает крик, как будто от резкой боли: «Сука!» Володя оглядывается на поле и видит, как вратарь «Торпедо» очень тоскливо, как бездомный из мусорки, выгребает из сетки мяч. Часть футболистов «Шинника», с головы до ног перемазанная в грязи, обнимает того лысоватого мужчину с лицом чиновника, а часть — уныло бредет на свою половину поля, как будто это они пропустили гол.
— А почему наши люди себя не уважают? — с опозданием спрашивает Володя.
— Как бы это сказать: потому что нет традиции. Каждые несколько лет все меняется, — заговорил Толкунов деловито, но гримаса боли еще не сошла с лица. — Возьмем для примера футбол. С детства я болею за две команды — «Торпедо» и лондонский «Арсенал». Я болею за «Торпедо» около 20 лет, и чего я только за это время ни видел. «Торпедо» боролось за призовые места и играло в еврокубках. Потом мы стали середняками. Потом появилось второе «Торпедо» — абсурдный двойник первого. Сначала они назвались «Торпедо-ЗИЛ». Потом переименовали в «Торпедо-Металлург». Потом почему-то стали ФК «Москва». И все это время претендовали на то, что это они — истинное «Торпедо», а самозванцы — мы. Затем у этих двойников кончились деньги, и клуб исчез. А скоро и само «Торпедо» вылетело из чемпионата России. А потом вылетело даже из первого дивизиона. Потом лишилось профессионального статуса. Потом с трудом вернулись в первый дивизион, который к этому времени тоже изменился и стал называться ФНЛ. Где «Торпедо» до сих пор и болтается. Вот сейчас нам необходима победа, чтобы вернуться в премьер-лигу. Простая домашняя победа над аутсайдером. А мы пропускаем. Завтра руководство скажет: надоело, закрываем «Торпедо». И все скажут: о’кей. А что лондонский «Арсенал»? Сейчас у него дела тоже не то чтоб отлично. Закончил чемпионат восьмым в премьер-лиге. Но это худший результат за 120 лет. 120! То есть они 120 лет не опускались ниже седьмого места. Вот что такое традиция!
Володя кивает. Он вспомнил ту затасканную поговорку про английские газоны, которые такие ровные, потому что их подстригают каждый день в течение 300 лет. А потом он подумал: материал не получится. Алексей Михайлович будет сильно разочарован. Никакого колорита. Нужно отвлечь Толкунова от футбола, нужно спрашивать не про бизнес, а что-нибудь интересное, неожиданное. Немного подумав, Володя спросил: «Как вы находите новых клиентов?».
— Новых клиентов? — солнцезащитные очки у Толкунова непрозрачные, но Володе вдруг показалось, что под очками с глазами у Толкунова что-то произошло. Зрачки резко расширились, разрослись во все стороны, как ядерный гриб, а потом схлопнулись, превратившись в две маленьких точки. Но Володя этого видеть никак не мог — было вообще непонятно, почему ему так показалось.
— Как бы это сказать. Я не ищу клиентов специально. Обычно они находятся сами собой.
В голове опять зазвучал Алексей Михайлович, который тоном артиста детского театра пытается нагнетать страх: «В этот момент очки Толкунова сползли на нос, и на мгновение я увидел его глаза, меня обуял ужас. Я не увидел зрачков! Два пустых бельма уставились на меня, как две сосущих дыры из бездны небытия, прорвавшихся в нашу реальность!» Нет. «До такого бреда не додумался бы и Алексей Михайлович», — рассудил Володя, и ему стало не по себе. Он подумал, что проработай он еще пару-тройку лет под началом Алексея Михайловича, и он превзойдет своего учителя по части вычурности и бредовых идей.
Володя наконец вспоминает, что ему купили хот-дог. Он смотрит на этот хот-дог. Хот-дог выглядит на редкость неаппетитным: это был самый неаппетитный хот-дог из всех, что ему доводилось видеть. Бледная сморщенная сосиска. Липкий слайс огурца, резиновый кусок помидора. А жареный лук напоминает пепел, который хрустит на зубах. На секунду Володе показалось, что он жует пепел из урны. Володе захотелось сплюнуть, но из уважения к Толкунову он сглотнул.
Володя возвращается к своему списку вопросов. Рука у него дрожит, а речь замедлена, все вопросы однообразные и не вызывают ни малейшего энтузиазма у Толкунова. Вместо ответов тот начинает рассказывать смешные случаи из своей практики: про двух гробовщиков, которые заспорили и не заметили, как у них загорелся гроб с бабкой — прямо на глазах родственников. Про мужчину, которого нашли мертвым в одних чулках, перед экраном с многочасовым порно. Про миллионерку, которая убедила батюшку отпеть ее кота по имени Владик.
Володя не улыбается. Он чешет руки и голову и пытается сосредоточиться, но ничего не выходит. В ключевые моменты работы интервьюера, когда следует реагировать быстро, направлять беседу в нужную ему сторону, в голове у Володи что-то щелкает, и им овладевает тупая вялость, и все слова собеседника начинают просачиваться мимо него.
— Сука! — снова кричит Толкунов.
В этот раз Володя успел увидеть гол. Атака «Шинника». Примитивный проход по флангу, примитивный навес: защитник «Торпедо» головой выбил мяч на ногу нападающему «Шинника». Снова тому самому, с лицом чиновника. Тот пробил как-то коряво — кажется, он бил в дальний угол, но мяч полетел в ближний, медленно-медленно, а вратарь смотрел завороженно, как мяч ударился в штангу и отскочил в ворота. 2:0.
— Все кончено, — торжественно объявил Толкунов и как будто сразу забыл о футболе. — Спрашивай, чего ты еще хотел спросить.
Володя долго молчит. Со стороны может показаться, что Володя впал в летаргический сон, но он судорожно размышляет. Он понимает, что это последний шанс спасти интервью. Толкунова это молчание несколько раздражает. Он нетерпеливо стал потирать урну с восточным орнаментом. Володя вспомнил, что в ней лежит прах Игоря Петровича, мужчины 54 лет. Игорь Петрович — единственная стоящая деталь, единственный шанс вытащить материал. Нужно спросить что-нибудь про этого Игоря Петровича. Володя перебирает возможные вопросы. А Игорь Петрович любил футбол? Глупо. В какой клинике он работал? Зачем мне это! А как зовут его жену? Боже мой, да какая же разница!
— От чего умер Игорь Петрович? — наконец озвучивает вопрос Володя.
Толкунов задумывается и снова глядит на поле. Теперь он гладит урну, как будто это его домашний питомец. С этого ракурса виден левый глаз Толкунова. Обычный, вполне человеческий.
Футболист с залысинами и круглым лицом чиновника снова рванулся вперед с мячом, но увлекся так называемым дриблингом и выбежал за пределы поля.
— Как бы это сказать, — говорит Толкунов. — Как это всегда и бывает. Шел, упал и вдруг умер.
И именно в этот момент на поле происходит одно из тех жутких, необъяснимых событий, которые способны навсегда изменить жизнь их наблюдателей. Побудить к вере в то, что находится за пределами человеческого разумения. Событие это совершенно невероятное, но все же оговоримся: невероятное в меру — не настолько невероятное, чтобы поколебать веру закоренелого скептика, привыкшего оправдывать странные совпадения теорией вероятности.