– Еще как может, – захихикал старичок. – Каждые две с половиной минуты.
– Катаклизм унес слишком многих, – сказала Мария. – Потому и предоставлены души в чистилище сами себе, пока «Синие стрелы» без перерывов отвозят пассажиров на конечную станцию.
– Каждые две с половиной минуты, – повторил старичок и поднялся, вмиг оказавшись человеком слегка за тридцать, высоким и худым, с длинными красивыми руками и пальцами музыканта. Глаза цвета вороненой стали глянули прямо, вынули душу, разглядели ее, вертя так и эдак, но, удовлетворившись увиденным, вложили обратно в тело и оставили в покое. Мужчина тряхнул иссиня-черными волосами и, насмешливо хмыкнув, сказал:
– Ну, попытайся, если так угодно.
Симонов кивнул машинально, так и не поняв, о чем говорит этот человек, теперь одетый совершенно иначе, чем раньше: в водолазку болотного цвета и черные узкие брюки. Ботинки с узкими мысами – в таких не побегаешь по туннелям! – сверкали на солнце. Только теперь Влад осознал, что полоса ясного неба расширяется!
– Две с половиной минуты, – в третий раз произнес бывший старичок низким красивым голосом с едва слышной хрипотцой, и Влад вздрогнул. Огромная силища, природу которой точно не вышло бы определить или осознать, сквозила в обертонах, играла на неслышимых обычному уху звуковых частотах и потешалась над глупым человечком, мало на что способным, но упрямым. Вот именно упрямство вмиг помолодевшему старичку и нравилось. На мгновение парню подумалось: «А с человеком ли я говорю?..» Однако в следующее мгновение, видать, сообразив, что толку от него не слишком много, мужчина указал в сторону и велел: – Смотри!
Влад не заметил их вначале, но теперь отчетливо видел электронные часы над туннелем. Повернув голову, он убедился – точно такие же находились и над противоположным. На них истекали те самые две с половиной минуты. В тот миг, когда отсчет остановился на нуле, поезда синхронно встали.
– Осторожно, двери открываются, – разнеслось по станции.
Двери, действительно, раскрылись, и из них повалили люди: молодые и старые, но совсем не похожие на тех, кого Симонов привык видеть вокруг. Они словно вышли из совсем иного времени и метро: спокойные, гордые, ничего не боящиеся, чувствующие себя хозяевами положения. На мужчину, Марию, Влада, черноглазого продавца колбасы и челноков они даже не смотрели. Словно и не видели. На них оглянулась лишь девочка лет четырех в коротком розовом платье и с огромными белыми бантами на голове, которую вела за руку стройная высокая женщина в синей узкой юбке. Женщина поразила Влада. Но вовсе не этой юбкой удивительно яркого цвета, светло-желтой блузкой с коротким рукавом или высокой прической, в которую заколола светлые волосы. На ее ногах были желтые лакированные туфли на невообразимо высоком и тонком каблуке. Он с ужасом представлял, как на таком можно ходить даже по ровным, до блеска отчищенным плиткам станции, не говоря уж о туннелях. Впрочем, создавалось впечатление, что эти пассажиры в них никогда и не были, разве что сидя в вагонах скоростных поездов.
– Смотри, ма! Какие странные, – девочка ткнула пухлым пальчиком в сторону челноков.
– Не стоит обращать на них внимания, – ответила молодая женщина, охватив мимолетным взглядом всю компанию целиком. – Эти, сидящие на полу, – бомжи.
– А кто такие бомжи? – спросила девочка.
– Те, кто не любил ходить в детский сад, плохо учился и не слушался родителей, – ответила женщина. Кажется, она говорила еще что-то, но парень уже не расслышал – слишком уж быстро мать и дочь прошли, спеша к заработавшим эскалаторам.
Некоторое время он тупо смотрел им вслед, пока Мария не сказала, завладевая его вниманием:
– Пойдем? Нам пора.
Она, оказывается, совершенно не отличалась от остальных пассажиров: ухоженная, с чисто вымытыми волосами (потому они и казались светлее). И на ногах у нее были не сапоги, а маленькие и аккуратные бежевые туфельки.
– Я… не хочу, – ответил ей Влад.
– Наконец-то, – похвалила она. – Я уж думала, не выберешь, – и отступила, а затем, развернувшись, заспешила к эскалатору.
Бывший старичок тронул его за локоть. Влад повернулся к нему и тотчас отшатнулся, еще не поняв, почему испугался. Темный взгляд снова вынимал из него душу, но подобное больше не тревожило, беспокоило совершенно иное. Внимательно глядя ему в лицо, рассчитывая понять хоть что-нибудь из случившегося, парень проронил:
– Зачем?
Ведь ясно же: все происходит на самом деле, хоть и не наяву. И не просто так ему показали Конечную станцию. Или вовсе не в знании дело, а в решении? Только его Влад уже принял, и отступать не собирался.
– Выбрал – молодец, но я не стану ради тебя одного держать время до бесконечности, – сказал тот и демонстративно, оголив запястье, глянул на часы – старинные и очень красивые, механические, с темно-синим циферблатом, на котором выделялись только двенадцать, три, шесть и девять, остальные цифры указывались серебряными рисками. Стрелки тоже были серебряными, как и корпус, и браслет. Над ним на бледной коже красовалась татуировка: черный змей оплетал руку и кусал себя за хвост.
Симонов поднял взгляд, намереваясь спросить. Точно такую же татуировку он видел на руке Кая. Однако мужчина зло и весело посмотрел на него и сверкнул глазами, и на этот раз в том точно не был виноват шальной лучик, отразившийся от какой-нибудь глянцевой поверхности.
– Лучше поспеши, – и бросил черноглазому: – Проследи за ним, Серый.
– Давай-давай, – тотчас подхватился тот, цапнув Влада за локоть и швырнув к центру платформы, где неожиданно возникла палатка. Она казалась чем-то чужеродным на этой станции, неправильным, причем сразу и для этого странного мира, и для реальности. Вначале Влад никак не мог понять, что же именно в ней не так, и лишь потом увидел небольшие разноцветные звездочки, пришитые к обычному брезенту, и цветные ленты над входом.
«Зачем? Кому это понадобилось?» – размышлял парень, пока Серый не подтолкнул его в спину и не проорал возле самого уха:
– Ходу давай!
Почти все пассажиры ушли к эскалаторам, потому два бегущих человека в видавшем лучшую жизнь камуфляже, да еще и с оружием, никого не напугали. Серый чуть ли не пинками гнал Влада к палатке, повторяя: – Давай-давай, поторопись.
– Кто это? – едва не задыхаясь, все же спросил тот.
– Много будешь знать – скоро состаришься.
С этими словами они нырнули внутрь. Влад – первым, Серый – чуть погодя, прикрывая от яркого света, показавшегося невыносимым даже сквозь плотно закрытые веки, и пребольно наподдав локтем под лопатку.
Парень стиснул зубы, но не удержался от стона.
– Вот ведь глиста живучая, – прошипели над ним, растягивая слова. – Я уж думал, прибил. И не приказать, чтобы сам полз… скотина малолетняя.
Конечная станция словно бы отдалилась, но не стала менее яркой, как многие сны и кошмары до нее. Влад помнил все до самой мелкой детали и мог слово в слово повторить разговоры. Они не были бредом! Но и явью – тоже. А вот тащивший его куда-то по темному туннелю Алексей являлся самой что ни на есть неприятной реальностью, и противопоставить ему Симонов пока не мог ничего.
Глава 2
Тяжелые шаги и шуршание гулко отдавались в темноте туннеля. Алексей явно нервничал и ругался так, как никогда не позволял себе на станции, луч фонаря в его руке метался из стороны в сторону. Беседовать с ним не хотелось, Влад молчал. Вспоминался Кай и то, как он заговорил кривоногого, да и носатый отвечал ему, пока не свихнулся окончательно. Вот только Симонов точно не сумел бы так. Сын казначея уж скорее вырубил бы его снова, чем начал посвящать в свои планы. Терять сознание вновь не хотелось, несмотря на что-то очень неприятное, ожидающее впереди.
– Ну ничего, – пропыхтел Алексей, – недолго осталось.
«Привычка разговаривать с самим собой распространена у смельчаков, решающихся в одиночку вступить во тьму подземки. Людям сложно в почти полном информационном вакууме, и они пытаются вытеснить его хотя бы звуком собственного голоса», – объяснял когда-то Винт. Сам он и на станции порой бурчал чего-то под нос.
Кай в их первую встречу насвистывал мелодию, чем-то неуловимо напоминавшую звучание туннеля, открывшееся Владу перед нахождением мертвой Марии. Вот и сын казначея начал говорить сам, без каких-либо наводящих вопросов. Симонову осталось лишь слушать, запоминать и в бессильной злобе кусать губы. Увы, ни вывернуться из рук врага, ни убить либо обезвредить Алексея он не мог: руки и ноги были надежно скручены проволокой, а в теле поселилась чудовищная слабость. Очень хотелось прикрыть глаза, ускользнуть в очередное видение, в котором точно не будет черноты, тошноты и головной боли. Парень держался, не позволяя себе отключиться. Холод и сырость, проникая сквозь ткань комбинезона, наверняка, местами уже превратившуюся в лохмотья, помогали ему в этом. Алексей тащил его, как придется: то волок, подхватив под мышки, то за ноги, спиной по полу.
«Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы», – невольно вспомнилась детская считалочка. В том, что они отклонились от основного туннеля, имелись свои плюсы: железнодорожных путей на полу не было. Владу хоть и доставалось от неровностей и камней, но с постоянным битьем о бетон и металл подобное, разумеется, не шло ни в какое сравнение.
– Почему же мне так не везет? – проговорил сын казначея, цедя слова сквозь зубы. – Вроде ж немного народу на станции, а неподдающихся – уйма.
«Неподдающиеся – это те, кто обладает иммунитетом к ментальному воздействию», – догадался Симонов, а Алексей тем временем принялся перечислять:
– Сталкеры, что один, что второй: к ним и приближаться-то стремно. Этот… прости хосподи, дозорный… Маша…
Он умолк на пару мгновений, прислушиваясь к невесть откуда возникшему звуку: то ли свисту, то ли шепоту. Если б Влад и сам его не расслышал, решил бы, будто сын казначея окончательно поплыл мозгами.
«Впрочем, мог и двинуться на почве возникновения симбиотической связи», – решил парень, поскольку Хрящ-младший умудрился различить в неясных звуках слова и даже ответить на них.