Общая теория относительности ничего не говорит нам о значении космологической постоянной. В квантовой теории поля, однако, мы можем вычислить плотность энергии вакуума – и она оказывается бесконечно большой. Но в отсутствие гравитации это не важно: мы все равно никогда не измеряем абсолютные значения энергий, мы измеряем лишь разницу энергий. В Стандартной модели без гравитации мы можем, таким образом, использовать нужные математические процедуры, чтобы избавиться от бесконечности и получить физически осмысленный результат.
Но в присутствии гравитации бесконечный вклад становится физически значимым, ведь он вызвал бы бесконечное искривление пространства-времени. А это определенно не имеет смысла. Дальнейшая проверка, по счастью, показывает, что энергия вакуума ничем не ограничена, только если экстраполировать Стандартную модель в область бесконечно высоких энергий. А поскольку мы ожидаем, что эта экстраполяция будет нарушаться при планковской энергии (самое позднее), энергия вакуума должна быть степенью планковской энергии. Уже лучше – теперь энергия вакуума по крайней мере конечна. Но все же слишком велика, чтобы согласовываться с наблюдениями. Такая огромная космологическая постоянная давным-давно разорвала бы нас в клочья или схлопнула бы обратно Вселенную.
Впрочем, мы можем просто выбрать в общей теории относительности свободную константу, так чтобы при добавлении ее ко вкладу квантовой теории поля (каким бы тот ни был) результат согласовывался с наблюдениями. Стало быть, ожидание, что сумма окажется где-то вблизи от планковской энергии, опять-таки основано на аргументе о естественности. Если бы мы могли проделать вычисления, так гласит легенда, мы вряд ли нашли бы два больших числа, которые почти, но не точно друг друга уничтожают, оставляя после себя только то маленькое значение, что мы наблюдаем.
Следовательно, космологическая постоянная неестественна, если выражаться языком физиков. Она требует тонкой настройки. Ее маленькое значение некрасиво. С ней все в порядке – просто физикам она не нравится.
Казалось бы, константа – самое простое допущение, какое теория вообще может иметь. Однако вера в то, что значение космологической постоянной требует объяснения, служит для теоретиков предлогом, чтобы изобретать новые законы природы. Вайнберг задал тон с антропным принципом – и теперь часть физиков занята тем, что придумывает распределения вероятностей для мультивселенной. Другой часто применяемый способ объяснить значение константы – сделать ее динамической, чтобы она имела право меняться во времени. Если динамическая константа удачно определена, она может предпочитать маленькие значения – и это может что-то объяснять. Подобные обобщенные версии космологической постоянной называются темной энергией.
Если темная энергия – это не просто космологическая постоянная, то ускорение расширения Вселенной должно чуточку меняться со временем. Доказательств тому нет. Зато есть обширнейшая литература о предполагаемых полях темной энергии, таких как хамелеоновые поля, дилатонные поля, модули, космоны, фантомные поля и квинтэссенция. Эксперименты разрабатываются.
И это не все невидимые поля, в которые играют космологи. Есть еще инфлатонное поле – раздувшее раннюю Вселенную.
Инфляция – стремительное расширение Вселенной сразу после Большого взрыва – это смелая экстраполяция в прошлое, назад во время, когда плотность вещества была гораздо выше тех плотностей, что мы когда-либо исследовали.
Чтобы строить предсказания, связанные с инфляцией, надо прежде указать, что делает инфлатонное поле, придуманное для ее осуществления. Для этого необходимо придать инфлатонному полю потенциальную энергию, которая будет зависеть от нескольких параметров. Как только потенциал поля выбран, можно из инфляции рассчитывать распределение флуктуаций плотности в ранней Вселенной. Результат зависит от параметров потенциала, и для некоторых простейших моделей вычисления хорошо согласуются с наблюдениями 175. Те же инфляционные модели неплохо согласуются еще и с другими наблюдаемыми свойствами реликтового излучения[105].
Таким образом, инфляция помогает соотнести наблюдаемые параметры с базовой математической моделью. Правда, предсказания зависят от потенциала инфлатонного поля. Мы могли бы выбрать один потенциал, который согласуется с имеющимися на сегодня данными, и дорабатывать его по мере необходимости, но тогда у космологов оставалось бы много свободного времени. Поэтому они усердно штампуют инфляционные модели и в каждом случае высчитывают предсказания для измерений, которые еще не были сделаны.
При учете 2014 года насчитывалось 193 инфлатонных потенциала, и это только для случая с одним полем 176. Однако способность теоретиков чеканить модели, предсказывающие любые возможные будущие наблюдения, продемонстрировала лишь, что те не в состоянии ничего предсказать. Эти модели сильно «недоопределены», как сказали бы философы; у нас недостаточно данных для однозначной экстраполяции 177. Можно построить модель, исходя из имеющихся наблюдений, но не получится надежно предсказывать результаты будущих измерений.
Эта ситуация побудила Джо Силка заметить, что «всегда найдутся инфляционные модели для объяснения какого угодно популярного на данный момент феномена»178. А в статье, опубликованной недавно в журнале Scientific American, космологи Анна Иджас, Ави Лёб и Пол Стейнхардт посетовали, что из-за огромного количества моделей «инфляционная космология, как мы ее сегодня понимаем, не может быть оценена с помощью научного метода»179.
Рискуя напугать вас, скажу, что существует бесконечное число инфлатонных потенциалов – для дальнейших исследований. И конечно же, никто не запрещает брать сразу несколько полей или вообще какие-то иные поля. Безграничные возможности для творчества!
Согласно современным оценкам теорий, это исследования высшего уровня.
Краеугольный камень наук
Середина апреля, Вупперталь, город в нескольких милях к северу от Кёльна (Германия). Я ожидала, что окажусь у отеля или институтского здания, но адрес привел меня к жилому дому где-то на окраине. Перед ним разбит маленький цветник. Плющ взбирается ввысь по бокам от двери. Я нажимаю на кнопку звонка, и мне открывает женщина примерно моих лет.
– Да?
– Здравствуйте, – говорю я. – Э-э-э… Я Сабина.
На ее лице написано непонимание.
– Я ищу Джорджа Эллиса, – объясняю я.
Она явно в замешательстве.
– Это мой отец. Но он сейчас в Кейптауне.
Она приглашает меня в дом и звонит отцу.
«О боже, – кричит Джордж в телефон из какого-то автобуса, – она приехала на две недели раньше!»
Конец апреля, Вупперталь. Та же улица, тот же дом, тот же плющ. Звоню в дверь в надежде, что не потратила снова четыре часа на дорогу только ради того, чтобы всполошить незнакомого человека и поехать обратно домой.
К моему огромному облегчению, дверь открывает Джордж. «Приветствую», – говорит он, приглашая меня войти, и провожает на залитую солнцем кухню. На стенах висят детские рисунки.
Джордж Эллис, почетный профессор Кейптаунского университета, – одна из главных фигур в космологии. В середине 1970-х годов вместе со Стивеном Хокингом он написал книгу «Крупномасштабная структура пространства-времени», на которую все в этой области до сих пор ссылаются 180. Уже в 1975 году он изучал вопрос о том, что в космологии проверяемо, – задолго до того, как мультивселенная привлекла к этой проблеме всеобщее внимание181. Но интересы Джорджа космологией не ограничиваются. Он также исследовал эмерджентность в сложных системах – не только в физике, но и в химии с биологией, – а еще его не напугать и философией. Он любит смотреть на вещи широко. Однако последнее время ему не нравится то, что он видит.
«Что вас тревожит?» – начинаю я с вопроса.
«Сейчас есть физики, которые говорят, что нам не нужно подвергать их идеи проверке, ведь эти идеи так хороши», – отвечает Джордж. Он подается вперед через стол и устремляет на меня взгляд. «Они говорят – открыто или косвенно, – что хотят ослабить требование, согласно которому теории должны подвергаться проверке». Он замолкает и откидывается назад, словно желая убедиться, что я осознаю всю серьезность ситуации. «По-моему, это шаг назад на тысячу лет, – продолжает он. – Вы писали об этом. То, что вы говорите, очень созвучно моим мыслям: такой образ действий подрывает саму суть науки. Мне не нравится это по ряду причин – часть совпадает с вашими, а остальные чуть отличаются».
«Причины, как мне кажется, у нас с вами общие, состоят в том, что сейчас науке в мире приходится сложно из-за всех этих разговоров, демонстрирующих скептицизм по отношению к ней: о вакцинации, изменении климата, генно-модифицированных сельскохозяйственных культурах, ядерной энергии. От теоретической физики ждут, что она будет краеугольным камнем, незыблемым основанием наук, показывая, как безраздельно ей можно доверять. И если мы начнем ослаблять требования тут, думаю, последствия будут крайне серьезны и для других наук».
«Но есть и совсем иные причины, почему все это меня занимает, причины, которые, полагаю, могут быть вам не столь близки: каковы пределы науки в том, что касается человеческой жизни? Что наука может и чего не может? Что может она сказать о человеческих ценностях, о смысле и цели жизни? Думаю, это очень важно для взаимоотношений науки и широкой общественности».
Как же мне может быть это не близко? Я слушаю не перебивая.
«Одна из основных причин, по которым люди отвергают науку, связана с тем, что такие ученые, как Стивен Хокинг, Лоуренс Краусс и другие, утверждают, будто наука доказывает, что Бога не существует и тому подобное. А ведь наука не в силах это доказать. Вот что порождает враждебность к науке, особенно в США».