Переждав хиханьки и перешептывание учениц, Варвара продолжила:
— Взрыв у мужчин всегда сопровождается салютом, даже если ничем не стреляет — в тех случаях, когда они сумели взорваться повторно, а семя еще не выработалось. Стрельба сопровождается толчками. Это их удовольствие. Наше совершенно иное. Никто не знает заранее, у кого как оно проявится, откуда придет и куда выкинет в момент вознесения. Взорваться можно как от внутренних взрывных работ, так и от внешних. Все способы ловиласки могут привести к взрыву, просто не все умеют или не всем дано.
— Поясни про не всем дано, — потребовала Антонина.
— Если не дано — это болезнь? — присовокупила Александра.
— Это данность, с которой желательно не смиряться, — ответила Варвара. — Как не все любят сладкое, так и…
— Не все?! — Глаза Феофании выпучились.
— Не все получают одинаковые удовольствия от похожих процессов. Изменить что-то могут лишь время и любимые люди.
Как же меня корежило от их множественного числа священного понятия. «Любимые люди»! Однако… Несмотря на возмущение мозга словами, происходящее перед глазами почему-то неприятия не вызывало. Странно все же утроен мозг. Ладно-ладно, уточню: мужской мозг. Нетерпимый к нелогичной женской логике, он абсолютно толерантен к собственной противоречивости.
— Нам повезло, что наши организмы столь многогранны, — продолжала вещать Варвара. — К примеру, мы можем наслаждаться взрывом мужчин почти так же сильно, как они сами. Мы получаем удовольствие и от самого факта погружения, и от завораживающего процесса фрицев, и от непредсказуемого взрыва. Кстати, взрыв — важный, но лишь отрезок долгого пути удовольствия. В отличие от наших любимых, мы способны к множественным взрывам. Первое удовольствие лишь пробуждает, усиливая жажду следующего. Наша вершина в отличие от мужской — не конечная точка краткосрочной кампании, куда гордые воители водружают свое захватническое знамя победы, а огромный хребет из многих вершин, которые возвышаются все выше и выше и уходят за горизонт.
Преподавательница говорила, ученицы сосредоточенно внимали, а я чувствовал себя восточным правителем в гареме, окруженный возбужденными лицами и тем нежным, стыдливым, обычно прикрытым, что сейчас в немыслимом виде и количестве пялилось на меня со всех сторон. Большие, средние и мелкие. Красноносые, темноглазые, кареокие. Шары и конусы, капли и капельки, пышные и литые. Торчащие, висящие, глядящие вперед, вверх, вниз, в стороны. Серьезные, удивленные и вовсе обескураженные. Дыни и яблочки; грейпфруты, апельсины и мандарины; много и сразу. Полный пипец. Сон. Ведь что же это могло быть, как не сон? А во сне — да, во сне бывает всякое. Даже такое, чего быть не может.
Варвара сменила тон с лекторского на командирский:
— Прежде, чем перейдем к практическим занятиям, всем сходить в кустики по большому и маленькому и помыться.
Антонина буркнула:
— Так уж и всем? А если что-то из этого комплекта не хочется?
— Поднатужься. Знаешь такое слово — надо?
С тяжелым вздохом Антонина и еще несколько царевен исчезли из поля зрения. Остальные пока остались — держать.
— И воды принесите, — крикнула Варвара вдогонку. — Поставьте поближе.
— Это обязательно? — подал я голос, пока ученицы методично исполняли распоряжения, и первые потихоньку сменяли вторых.
Пока рядом не было главных оппоненток — ни всем недовольной Антонины, которая нашла бы, к чему прицепиться, ни быстро восходящей звезды — Ярославы, ни въедливой Амалии — моя всадница-наездница повела себя вполне доброжелательно.
— Что — это? — хмыкнула она.
Ее влажное тепло по-прежнему окутывало мои бедра, плыло по ним, вокруг них, пробирало насквозь, впитываясь в кожу, в вены и в нервы.
— Вот это все. — Мой подбородок обвел происходящее.
— Девочки, может, отменим урок? — повысила голос Варвара, обращаясь в заждавшейся первой и уже подтягивавшейся второй смене.
— Нет! Как можно?! Почему?!
— Командир считает его необязательным. Давайте проголосуем. Кто за продолжение?
Я даже не считал вскинувшихся рук. Где все равны, здравый смысл постепенно умирает. К примеру, можно вспомнить шляхтичей, оклеивавших туалет приказами короля. И где теперь та Великая Жечь Посполита, известная у нас как Речь?
— Подавляющим большинством принято. — Варварин взор пробежался над головами, тоже не сочтя нужным подсчитывать. Потомственная интриганка знала, что делала. — Переходим к собственно упражнениям. Погладьте лампаду счастья над райской дверцей. Можно сначала смочить.
Буквально через секунду — испуганный вскрик Феофании:
— А если ее нет?!
— Есть, просто прячется.
— Ну нету же!
— Иди сюда. Остальные выполняют задание!
Бледный силуэт царевны возник рядом с сидевшей на мне преподавательницей. Плотно сбитая фигурка за время плена и похода растеряла округлость, зато сохранила жизнерадостность. Сейчас и она покинула всегдашнюю хохотушку, глаза мелко моргали, там опасно заблестело.
Начались общие занятия. Кристина и некоторые другие, кто прижал меня бедрами, чуть приподнялись, перехватив одной рукой, чтоб не сбежал. Прятали действующие руки и глаза Любава и Александра, где-то на задках села с твердым намерением добиться результата невзрачная Софья. Вовсе отвернулась сосредоточившаяся Амалия. Выставляла напоказ бурную деятельность цинично-взбалмошная Ярослава. На отшибе, согнувшись и скукожившись, смущенно трудилась Клара. Лица менялись на глазах: освещались изнутри, напрягались, уходили в себя, выплескивались возникшим накалом. Лишь у одной все оставалось по-прежнему — у Антонины. Она продолжала упражнение ровно, задумчиво, серьезно, точно так же, как начала.
Я обалдело наблюдал за занятиями. Это не может быть не сон. Или меня закинуло в чью-то фантазию. Двенадцать пар глаз беспокойно косились по сторонам, ненадолго зажмуривались и даже закатывались. Большую же часть времени почти все глядели прямо и не мигая, как живые мертвецы, на занимательный предмет, собравший вокруг себя небывалую компанию. «Занимательный» — поскольку именно он занимал мысли и воображение тех, чьи примявшие растительность руки искали счастья. Как можно на такое смотреть спокойно?!
Стоп, я — пособие, не забывать. Меня нет, я как ровз в царстве Вечного Фриста — говорящий зверек. Никто не стесняется хомячка или аквариумной рыбки, когда идет в туалет или встречается с любимым человеком. Тем более никому не придет в голову на уроке стыдиться пособия — одноразового инструмента, вещи, годной лишь для того, к чему определили.
— Фаня, покажи, как делаешь.
Варвара собиралась поставить Феофанию перед собой, то есть, чтоб царевна шагнула одной ногой через мой живот и продемонстрировалауспехи прямо над полыхавшим пожарищем. Мне бы достался подробный вид снизу. Я даже успел поймать тень ухмылки на любезно улыбнувшихся губах преподавательницы, улыбка предназначалась неумелой практикантке, ухмылка — мне. В последний момент низенькая царевна застопорилась и сумела разместиться рядом, бочком. Варвара не любила, когда что-то идет не по ее, но виду не подала; инструктаж, который стоило назвать показом, пошел своим чередом.
— Это слишком слабо, — донеслась ее оценка усилий Феофании, — а теперь сильно, ты же не огонь добываешь. Хотя… плохое сравнение, как раз огонь — живое пламя, чтоб вулкан взорвался, и лава потекла. Чтоб дым из ушей, и душа в небеса. Вот видишь, все, что нужно, и проявилось. Да, почти незаметно, а кто сказал, что у всех должно быть одинаково?
В этот момент Варвара заметила отсутствие эмоций Антонины:
— Тоня, получается? Что-нибудь чувствуешь?
Та вдруг охнула, плечи передернулись… Беззвучный выдох вернул ее взгляд к жизни:
— Что?
— Ничего, все в порядке. Итак, все готовы. Сейчас будем более плотно знакомиться с предметом. Ваши тела должны привыкнуть, что это нормально, не стыдно, не неприятно и абсолютно естественно. Подходите по очереди. Ярослава, ну, раз уж вскочила, давай. Остальные, распределитесь пока.
— Почему Ярослава? — Антонина перегородила путь.
Вызывающе-крупная и мясистая, она перешагнула меня одной ногой, заставив дышавшую ей в грудь крепкую, стройную, но более низкую Ярославу беспомощно отступить.
— Это нечестно, — заявила Антонина. — У нее есть опыт. Предлагаю отстранить, чтоб не мешать тем, кому нужнее.
— Тоня, по-своему ты права. — Варвара постаралась развести учениц. — Но сейчас необходимы именно умения. Ярослава, сможешь показать правильно, не стесняясь и не пугаясь?
— Легко.
Некоторое время соперницы поедали друг друга взглядом, и количество уступило качеству. Точнее, выдававшему себя за качество. Изрезанная ущельями белая гора сдвинулась, на сложившихся руках надменно устроились в ожидании зрелища глазастые облака.
— Прошу. — С облегчением, что все утряслось, преподавательница уступила место победительнице.
У моих коленей появилась новая хозяйка.
— Как говорила мама, повторяя за кем-то древним, — мурлыкнула Ярослава, плотно впечатываясь бедрами и наклоняясь вперед, — в жизни существуют три вещи, имеющие значение. Первая — ловиласка. О двух других до сих пор ничего не известно.
Главный инструктор в это время расположился позади моей головы лицом к происходящему. Мои кожа и волосы ощутили прикосновение чужой кожи, но другие ощущения многократно перебивали верхние.
— Познакомься с ним, — упала следующая команда, — прикоснись, покажи, что это нисколько не страшно и не противно.
— Да я рождена для этого!
Словно полушария мозга выпали из вскрытого трепанацией черепа. Удержанный натянувшейся уздечкой джентльмен галантно поклонился даме. Дама с улыбкой заставила кавалера поклониться еще раз.
— Выскочка, — хмуро прошипела Антонина. — Софья и Ефросинья — в хвост очереди! Сначала пройдут новички. Если успеют.
— Но я… — Софья в возмущенье вскочила… и опустилась на место. Губки сморщились, глаза намокли, и лицо плаксиво расползлось, готовое прорваться зимней теплотрассой.