— Где?
— В башне, — поправился я с учетом местных реалий. — Как только придут новенькие, можно выбирать мужей.
— А сколько мужей у вас разрешено?
Наверное, не стоит сообщать всю правду о жизни в долине. Свадьбы каждые пять дней… Царевна не поймет. Даже я до конца не понимал.
— Здешняя система мне нравится чуть больше.
— А в невестории у вас там учат?
Она обратилась в слух. Я покачал головой:
— Нет. Все своим умом. На своих ошибках.
— Как думаешь… — Ефросинья замялась, — мы с тобой не родственники?
Не проясняет ли эта плюгавая пигалица насчет еще одного невесторства? А если взять и набиться в родню, сказав, что да, возможно? Помогу ли своей легенде?
Глупость. Выдам и себя, и нормально прожившего жизнь деда, сбежавшего из каменного века.
— Вряд ли, — уверенно заявил я. — Из моей родни никто к вам раньше не попадал.
— Отлично, — царевна воодушевилась. — Сейчас ты командир, а я подчиненная…
Многозначительное заявление, подумал я.
— …но так будет не всегда. Потом ты станешь обычным войником и в конце, возможно, царевичем Тамариным. Или не станешь. А я, — вскинулась гордая головка, — в любом случае стану цариссой. Я единственная дочь.
— Угу, — внес я свою лепту в беседу.
Поглядел по сторонам. Не люблю разговоров один на один. Поскольку его затеяли, значит, чего-то хотят. Если затеял не я, значит, чего-то нужного не мне.
Хрупкая царевна встряхнула головой:
— Да что же такое. У меня ощущение, что я тебя сто лет знаю.
Я вздрогнул. Но она не потянула опасную ниточку, которая звено за звеном протянулась бы до совместной учебы с царевной Василисой Варфоломеиной и получившейся цепочкой затянулась бы на моей шее. Ефросинья вернулась в главное русло:
— Моя мама, царисса Анисья, очень красивая. Я вырасту, буду такой же. Не смотри, что сейчас я мелкая, хиленькая и вроде незначительная. Ты крутишься с Варварой и похожими на нее, но кроме них есть другие.
Я понял, куда клонят.
— Ты, например.
— Да, — кивнула Ефросинья. — Хочешь меня поцеловать?
Ее ладони опустились рядом с собой на землю, лицо подалось вперед.
— Прости, но это невозможно.
— Почему невозможно?! — вспыхнула она. — Ты же целовался со всеми во время игры!
— Игры! — выделил я.
— Представь, что сейчас тоже игра.
— Но ведь не игра?
— Всё в жизни игра.
— Не всё.
Она кивнула:
— Не всё. Но это — игра. Моя игра, понимаешь?
— Прекрасно это понимаю.
— Подыграешь? — попросила царевна.
— Нет.
— Что я могу сделать, чтоб ты включился в мою игру?
— Подрасти и поумнеть.
Существует ли на свете человек, который согласится, что завтра станет умнее сегодняшнего? А послезавтра — умнее, чем завтра? Логический вывод из этой последовательности: именно сейчас ты полный нуль и ничтожество. Кто такое примет?
— Тебя смущает, что я мелкая? — закономерно услышала Ефросинья только первую часть фразы. — Я видела, ты уединялся с Варварой, потом с Антониной. Противный. Но я могу все, что могут они. Может, даже лучше.
Ну, сейчас еще сравнивать начнем.
— Прекрати, а то до такого договоришься…
— Не смотри, что я внешне маленькая. С годами выпуклая Варька начнет обвисать, а я буду все сочнее и краше. Тонька уже сейчас пухнет, как прокисшая каша, про нее даже не говорю.
— За одни эти слова не стану играть с тобой ни за какие коврижки.
Изумленные глазки хлопнули, словно в ладоши, от избытка эмоций:
— Разве я не правду сказала?
Говорил же, поумней, потом подкатывай.
— «Не враждуй на сестру свою в сердце своем, и не понесешь греха», — продекламировал я.
Цитата из их закона не подействовала.
— Я не враждую, как ты не понимаешь!
Ага, я не понимаю. Именно я. Кто же еще? Больше же никого нет, ау, есть кто?
— Я через годы буду как мама, — пылко продолжала Ефросинья, — а она такая, как сейчас любимая тобой Варька. А Варька станет как мамаша, царисса Дарья, — тяжелая, нелепая и неповоротливая.
Это Дарья-то неповоротливая? Вспомнилось, как царисса разом отмахалось от двух десятков насевших учениц с мечами.
— Есть одна вещь, которая закрывает глаза на любые недостатки, — подсказал я.
Поерзав, Ефросинья хмыкнула:
— Любовь, что ли?
— Не веришь в любовь?
— Кто же в нее верит?
Сделав едва заметный выпад ко мне, она сразу откинулась назад и красиво отбросила с лица как бы случайно упавшие волосы. Лицо запрокинулось. Ладони уперлись в траву далеко позади пяток, на которых девица сидела. Выпятились в невероятном самомнении припухлости, вообразившие себя объектом желания. Ну да, эта царевна мыслит другими масштабами, категориями будущего. А там, в далеком будущем, возможно, все так и есть, как она нафантазировала.
Я знал, что женщины предпочитают казаться соблазнительными и красивыми, а не умными, потому что средний мужчина лучше видит, чем соображает. Но думалось, что для этого им необходимо быть умными. Оказалось — вздор.
— Любовь — это игра, — очень серьезно произнесла Ефросинья где-то слышанное, — в которой один блефует, чтобы выиграть, другой — чтобы не проиграть.
Умница. Понадобилась умность — нате вам на тарелочке. Осталось только подачу доработать. Чтоб выглядело натурально, а не так, как выглядело.
— Так что любовь — тоже игра.
Я покачал головой:
— Если бы любовь была игрой, меня буксиром не оттащили бы от Варвары, Ярославы, Антонины и прочих. И от тебя в том числе.
Радость осветила лицо собеседницы:
— Значит, я тебе тоже нравлюсь?
— Да, тоже, — буркнул я. — Мне все нравятся. Возраст такой.
— Тогда не все потеряно. Ладно, не хочешь целовать, не надо. На правах женщины я сама тебя поцелую, а ты вчувствуйся и подумай потом, стоят ли такого Варьки и Тоньки.
Ее колени резво переползли вплотную ко мне. Я отстранил их обладательницу:
— Нет значит нет. Точка.
— Права мама, говоря, что любовь — торжество воображения над разумом и надежды над здравым смыслом.
— Мамы всегда правы, просто мы это поздно понимаем.
Ефросинья задумалась.
— Короче, будешь моим невестором?
— Нет, — отбрил я.
— Почему?
— По кочану.
Показная грубость не смутила девушку.
— Из-за Томы? Неужели не понимаешь, что ее пора забыть.
Словно оглоблей с размаху.
— Почему это?!
— Она в плену.
— Не обязательно. Наверняка удалось убедить разбойников, что она из другого отряда.
— Головой подумай. У тебя это не получилось, когда в пещеру лез, а у нее как-то получится? Хорошо если останется жива. Рыкцари возвращают людей за выкуп двумя способами: живыми и невредимыми либо просто живыми. Охота тебе будет выходить за пользованный быдлом мешок мяса, зараженный всеми существующими болезнями?
Ефросинья рядом — маленькая, хлипкая, пальцами переломлю. А все туда же.
— Не доводи до греха, — взмолился я. — Уйди.
— Опять на правду обижаешься?
Я ушел сам. Богатый нынче денек на устройство личной жизни. Стоило назваться выдуманным невестором, как сразу свалилось три предложили стать реальным. Если так пойдет дальше…
На душе потеплело: начал пользоваться успехом у женщин. Или… закон толпы: никто не взял, то и мне не нужно? Только наоборот.
Лагерь спал как убитый. Приятно смотреть на сонные лица, раскинутые руки, разметавшиеся тела. Снова ощутилось, что жизнь прекрасна. Я реанимировал затухавший костер, затем подготовил шлемы-котелки и крупу для сытного завтрака. Из окружающей тьмы материализовалась и обиженно заняла свое место намеренно не глядевшая на меня, но и не стеснявшаяся Ефросинья. Ой-ой, умру от стыда.
— Ааа! — раздалось вдали.
Как по тревоге, ученицы отработанно подхватились с мест с оружием в руках — школьная выучка, отлично надрессировали, именно на такие случаи. Цапнув обнаженный меч, я тоже ринулся на звук.
Врагов не видно и не слышно. Дозорной нет. Зато в десятке метров слышны возня и стон. Не от боли, скорее — от возмущения.
Амалия позвала дозорную из своей пятерки.
— Марьяна?
— Я тут! — раздалось приглушенно из темноты. — Идите осторожно.
В земле зияла дыра с рваными краями.
— Отошла по-маленькому… — пожаловалась дозорная из глубины. — Наступила на хворост. А оно ка-а-ак провалится!
Амалия, а затем все остальные, облегченно выдохнули: опасность идентифицирована, признана несущественной. Обычное происшествие, даже без особых последствий: упавшая в яму царевна цела и невредима.
Все будто разом от яблочка с Древа Познания откусили и быстро спрятались в спасительный мрак. Осталась Варвара, как старшая и ответственная за всех, несмотря на мое так называемое командирство.
— Марьяна, обрисуй, что там, — крикнула она.
— Яма. Земляная. В форме капли. Глубина метра три, не меньше. Сама выбраться не смогу.
Подойдя чуть ближе, я поинтересовался:
— Марьяна, как далеко отстоят стенки от краа-а-а…
— А-а!!! — одновременно взвизгнула Марьяна.
Я шмякнулся всем телом на сверзившуюся одновременно со мной землю, которая смягчила удар. Марьяну накрыло тоже. Первым выбравшись из-под сошедшей лавины, я судорожно глотнул воздуха.
— Марьяна?
— Ммм…
Копать пришлось на звук. Валы рыхлой земли разлетались под моими ладонями, работавшими, как крот под электрошокером.
Освобожденная ученица долго не могла отдышаться. Дыра сверху превратилась в огромную полынью. Все, что могло рухнуть, рухнуло.
— Тащите шест, — крикнул я Варваре.
Сверху раздались указания, унеслись топающие шаги. Пока я откапывал Марьяну полностью, и мы отряхивались, к нам спустился зачищенный ствол молодого деревца.
— Удержите? — засомневался я.
— Постараемся! — донеслось сверху.
— Тогда подождите. Сройте у себя угол, будет проще.
В проеме возникли несколько голов:
— Чем срыть? Лопат нет.
— Мечами!
В лицо прилетели первые комья. Мы с Марьяной отвернулись спинами и укрывали головы.