Через десять минут снаружи сообщили:
— Готово!
— Теперь сделаем уклон у себя. Марьяна, помогай.
В четыре руки мы накидали пологую насыпь, по которой уже не так страшно ползти по шесту.
— Давай. — Я подсадил бедовую стражницу, одетую в передававшиеся друг другу доспехи.
Она вырвалась:
— Ты первый!
— Лезь, говорю, а я помогу.
Царевна насупилась:
— Я стесняюсь.
— Ты?! — вскипел я. — Ты стесняешься?! На мне ничего, а на тебе доспехи!
— А под ними ничего.
Дурдом.
— Как знаешь, — отрезал я, взбираясь по шесту не хуже обезьяныи отправляясь отмываться.
Но это другая история. И вообще, трудно думать о Марианне, не забывать о Зарине и тревожиться за Тому, когда с тобой творит невообразимое совсем другая. Не притягательно-симпатичная, не любимая и не родная.
Но такая умелая…
Часть третья
Это был звездный час Ефросиньи. Она показала себя во всей красе. Вернее, все еще показывала. В несколько ее движений я снова оказался на орбите. Еще чуть-чуть — и дальний космос. Вернула на землю ехидная усмешка-ухмылка: мол, видал, что могу?
Однажды спорил с Томой, какая подруга жизни лучше: неопытная или наоборот. Ответ лежал… сидел передо мной. Даже на мне. От непередаваемо-выверенных колдовских умений Ефросиньи желание не вырастало, а, наоборот, потихоньку пропадало. Невидимое приложение к умениям оказалось весомее самих умений.
— Софья! — очень вовремя последовала команда Варвары, следившей за действом.
Ефросинья еще раз прощально жамкнула пальчиками и встала. Нога переносилась через меня столь медленно, словно паршивка смотрела «Основной инстинкт». Разрезная сдобная булочка плямкнула, послав воздушный поцелуй.
Все еще не веря в свершившееся, Софья опустилась на колени. Лицо избавилось от остатков холодной бледности. Щеки раскраснелись. Округло-сливочная мякоть почти касалась моей кожи на бедрах — так низко склонилась царевна в жажде знаний.
Действовала она простовато, но с душой. Думала обо мне. Забота выражалась в небывалой нежности касаний и сказочной томности движений. Чтоб снова не поплыть, я принялся считать. Нет, не овец, перед глазами имелись другие представители фауны.
Софья — одиннадцатая. Всего их пятнадцать. Трое в дозоре. Значит, веселье подходит к концу. Не знаю, чего теперь хотел я как личность, а как мужчина просто визжал о счастье выплеснуться. Побывав в стольких руках — игривых, жестких, эмоциональных, пугливых, отзывчивых, легких, невыразимых, стыдливых, напористых, заботливых, всяких — грезил устроить такой салют, чтоб даже космос показался задним двориком. Чтоб не улететь, а взорваться, а если улететь, то сразу на Землю, откуда прибыл в этот странный, невыносимый, неправильный, но иногда такой чудесный мир. Очень иногда. Очень чудесный. Очень невыносимый и неправильный.
— Софья, свободна. — Варвара осталась на месте, глядя, как тихая царевна покидает свое.
Эскимо, которое совсем не эскимо, стремилась ввысь, вены и мысли надулись, как больные метеоризмом. Еще касание, любое, и я не сдержусь.
— Внимание. — Варвара обвела взглядом сосредоточенных задумчивых учениц. — Расскажу о мужской фишке, о которой большинство мужчин даже не подозревает. Поднимите пособию колени и разведите.
Указание выполнили раньше, чем фраза закончилась — энтузиазма грызунам науки было не занимать.
— Смотрите. — Преподавательница склонилась из-за моей головы. — Между выходным отверстием и кузницей жизней имеется… назовем это выпуклостью, хотя больше напоминает нежную равнинку между сопками. Резко надавливаем…
По моему телу как волна прокатилась. Непонятная — ни приятная, ни наоборот. Зацепив все уголки, она ушла куда-то в район затылка.
— И что? — не поняли царевны.
— Доведенное до точки пособие собиралось устроить незапланированный выброс, который был пресечен на корню.
Точно. Я по-прежнему оставался возбужден, но уже не перевозбужден. Буду знать.
— Правда, работает? — Сонм головок полез посмотреть поближе на куда давить.
— Чапа? — окликнула преподавательница.
— Работает, — нехотя признал я.
— Нажимать нужно в момент, когда процесс почти запущен, но еще не выстрелил. Тогда салют останавливается. Скажем так: при своевременном правильном применении имеется шанс, что остановится. И не усердствовать с частотой: для здоровья совсем не полезно.
— С этого факта начинать надо! — вскипел я.
Варвара просто отмахнулась, как от мухи.
Первых сменила вторая, затем третья смены. Если о неизвестной точке даже я не догадывался, то ученицы подавно.
— Вы все ощутили в ладони вот это движение. — Деятельная преподавательская ладонь еще раз обнажила улыбавшегося кашалота. — Запомните его, представьте, что оно происходит внутри.
— Где? — захотела подробностей Ярослава.
— Внутри. — Вскинутое на нее лицо Варвары сделало «ай-я-яй», а голос вновь обратился ко всем слушательницам. — Это движение — основа погружной ловиласки, называется «фриц и я», или попросту фриц.
— Ой. — Ефросинья прикрыла рот ладошкой. — Значит, когда дедушка говорит «Сто фрицев мне в задницу!»…
Я взбудоражился. Интересный у Ефросиньи дедушка, все-таки надо познакомиться. Только сначала узнать, как он напишет эту фразу. Если Фриц с большой буквы — наш клиент. Впрочем, в годы Второй Мировой, а затем в советских фильмах фрицами обобщенно называли всех фашистов. Тогда… Из долины ли Ефросиньин дедушка?
— Вопросы по пройденному есть? — Варвара выпрямилась. — Ни у кого не вызвало страха, брезгливости, неприятия? Вот что значит правильно выбрать пособие. Переходим к упражнению номер два. — Варварина поясница чуть расслабилась, спина прогнулась, и сладкая тяжесть легла мне на голову ушами Чебурашки. Теперь я чувствовал ее волосами. Сложив руки у меня на груди, девушка продолжила: — Как уже знаем, способы ловиласки делятся на бесконечное количество поверхностных и три погружных, два из последних вместе с поверхностными не имеют третьей составляющей, и каждый имеет множество вариаций. Мы рассмотрим основные. Опасный способ несет свое имя по третьей составляющей, и он, собственно, единственно правильный и необходимый. Остальные, как говорится, на любителя, а также они могут заменить опасный в белые и красные дни. Начнем с простейшего из погружных, которое иногда называют другим именем — от старинного слова «орало», что означало рот. Внимание, показываю!
Пока я внутренне хохотал над версией о старинном слове, преподавательница склонилась прямо из-за меня и по мне.
— Вот. — Из далекого далека донесся ее голос, объяснивший происходящее взбунтовавшимся чувствам. — Не кидайтесь сразу как дитя на леденец, просто подключите воображение и делайте все, что хочется и как хочется. Никаких запретов и ограничений, кроме возможного физиологического отторжения, здесь нет.
И их не было. Все, о чем в горячечном бреду нашептала ей собственная бурная фантазия, преподавательница жадно и с удовольствием демонстрировала притихшим ученицам. А я…
Я. И все. Просто я. Человек, вместивший мироздание и почувствовавший каждую клеточку как единственную. Кто был никем, тот станет всем — вот, оказывается, о чем эта фраза.
Выставившееся над лицом тело разошлось увлекательнейшей книжкой, переплет поразил неожиданным многоцветьем. Книжка раскрылась настолько, что стало возможно заглянуть в самую глубину сюжета. Стиль нисколько не интересовал, хотелось просто тискать обложку, листать страницы — до изнеможения. Пряный запах букв притягивал, звал читать, читать, читать и читать, проникнуть материализовавшейся мыслью в коварный замысел автора…
Глаза закрылись. Но продолжали видеть. Розовое на белом. Тонкое в плотном. Зовущее в отталкивающем. Набухшее в спрятанном. Бездонное в сказочном. Это сводило с ума — который уже отсутствовал. Но передавал привет. Просил вспоминать иногда. Я внутренне падал и тонул, захлебываясь в водовороте ощущений: исчезли верх, низ, мысли, память, сознание… Остались лишь обостренные до предела чувства, сбрендившие от происходящего. Словно попал в настоящий водоворот, и нет сил выбраться.
«А поцеловать?» — некстати (или весьма кстати?) вспомнился анекдот про корову и проведшего осеменение ветеринара. Образ, закинутый во Вселенную, нередко улавливается окружающими, и я как в воду глядел… хотя — совсем не в воду. Раскрытая надо мной книжка вдруг опустилась до моего носа и влажно поцеловала самым сердцем переплета, обняв щеки страницами.
Как описать произошедшее словами? Невозможно, небывало? Полная хрень. Скорее, атомный взрыв и вынос мозга. Небеса разверзлись и пролились дождем нечеловеческих эмоций. Или я не прав, и — очень-очень человеческих?
Что там ощущала Варвара, не знаю, но самообладания она не теряла. Урок продолжался:
— Запомните, что слишком много — тоже плохо. — Чуткие пальцы пробежались по моей коже, по вскипающим рецепторам и по взъерошенным чувствам. Не зря Варвара остановилась, ох, не зря. — Умейте почувствовать, когда прекратить и перейти к чему-то другому. Например, можете принять ключ между молочных горок — даже если их нет, настоящих. Мужчине нужны такие, какие есть — не большие или маленькие, а ваши. Именно ваши. Прижмите. Покатайте. Ощутите.
Я тоже ощутил. Новое. Нежданное. Небывалое.
— Сделайте несколько фрицев грудью.
Словно кошка на мне выгнулась и потянулась. Неизведанное набежало толпой и взвопило хором.
— Мужчина, который вас любит, попадет в сказку именно от ваших прелестей, поскольку они — неотъемлемая часть вас. А от ваших сомнений про их форму или размер может не только не попасть, но и вообще пропасть из вашей жизни.
— А можно не загораживать? — Любава чуть пополам не сложилась, опустив вывернутую голову почти до уровня действия.
— Важны не детали процесса, а общее впечатление, — важно ответствовала Варвара.
— А вот это… — раздался возглас снова не выдержавшей Антонины, — то, что он тебе там, сзади… Это вообще что?