Сидевшая зеркально от Ефросиньи, она заметила, что делает соперница. Насупилась. Лицо спряталось за кудряшками. Стараясь не выдать себя, царевна тоже тихо сдвинулась на запястье, а затем — решительно, как бы переборов сомнения — прямо на ладонь.
— Если выбирать между стажем и чистотой, — добавила она, — я за чистоту.
Челка перед ее глазами даже не шелохнулась.
Влажная теплота поглотила меня сразу с обеих сторон.
— И я! — несколько одновременных возгласов подтвердили правильный выбор. — Мы все за чистоту!
— Вы все за Чапу, — улыбнулась Варвара, подмигнув мне.
Вроде как польстила, но не окажись под рукой меня, любой другой вызвал бы не меньше воодушевления, тоже являясь для них единственным и неповторимым. Причем — искренне. Помню, как родители решили сделать мне подарок. «У нас есть деньги на новый телефон для тебя, а старый отдашь папе. Или можем отложить, чтоб накопить и взять планшет, как ты мечтаешь». Я с ликованием выбрал телефон, потому что нечто вещественное и сразу. И был счастлив. Журавль в небе хорош лишь в качестве пейзажа, голодный желудок всегда выберет синицу в пределах досягаемости.
Здесь так же. Я был синицей. Но какой востребованной!
Происходящее вновь стало приносить удовольствие. Ладони взопрели, пальцы провалились в сладкое никуда, их мяли и перетирали упругие жернова.
— Ой, снова брыкается! — Любава вернула внимание к моей середине. — Словно его ветром качает. Только без ветра.
— Для такого увальня ураган нужен, — со знанием дела изрекла Ефросинья.
Ее руки уперлись в мой локоть, а бедра незаметно для окружающих поерзали — медленно, мелко, но смачно. Она будто устраивалась поудобнее и никак не могла устроиться. Глаза, подернутые странной поволокой, на миг закатились, затем нехотя выплыли из невидимого посторонним тумана… и обнаружили на другом конце Ойкумены почти полное свое отражение. Разница была небольшая, в нюансах: у Кристины темные волосы кучерявились, у Ефросиньи практически такие же ровно свисали. Одна была худенькой, другая худющей. Первая робко жалась в восторженной дрожи от собственной смелости и боялась привлечь внимание, вторая действовала нагло, не вызывая подозрений именно будничным спокойствием и демонстративной обыденностью происходящего. Ее принцип: хочешь хорошо спрятать — положи на виду. Эти нюансы и делали отличие между темненькими стройняшками разительным, как между лебедой и лебедкой. Нет, даже так: как между лебедкой и лебедушкой. И не надо, думаю, пояснять, кого бы я назвал прекрасной птицей, а кого вытягивающим агрегатом.
Теперь, ревниво косясь, две конкурентки синхронно истязали поверженного меня невероятными ощущениями.
— Так я могу продолжать или нет? — симпатично скроенное недовольное «личико» надо мной повело толстыми «щеками».
Острый угол сходящихся ног, куда переместился взгляд, на самом деле не острый. Там помещается целая жизнь. Кожными складками так и написано: ж, жизнь, или — женщина. Боковые полукружья буквы «ж» — «икс» кончавшихся ног, в котором они утрачивают свое названье. Икс — тайна, загадка, решение большинства вопросов. Некоторым особо одаренным «математикам» не хватает икса, они добавляют к иксу параллельный чужой игрек, а то и не один. Бог им судья. Мое сердце требовало всего одного икса, вполне конкретного. Я хотел подарить ему жизнь. Мечтал, чтоб жизнь подарили в ответ, а со временем и не одну. Увы, не сердце правило бал. Оно замкнулось, затворилось, не смея взглянуть на творившееся. Оно умирало и плакало, одно во внезапно опустевшем организме — одинокое, запертое и всеми забытое. Командовал господин инстинкт. Перехватив бразды правления, он гнал кровь от мозга, чтоб случайно не очнулся, накачивал ее гормонами и провоцировал. И в данный момент обрел напарницу.
— Можешь продолжать, — донеслось от Варвары.
Получив одобрение, Ярослава тут же сказала «да» своему инстинкту. Тот высунулся и, увидев снизу распростертого меня, показал язык. Даже два. Они вывалились, как внутренности самурая, совершившего сеппуку, и отворили глаз в вечность.
Не мигая, мы смотрели друг в друга.
Меня уносило.
Меня рвало на части.
Меня корежило. Я улетал в темную глубину, не смея пошевелить ни телом, ни мыслью. Змей стал драконом. Дракон захотел взлететь и тоже утонуть в нависших небесах.
Все это заняло долю секунды. Глаз закрылся, язычки отпрянули, буква «ж» ужалась, как при смене шрифта, и унеслась ветром перемен вместе с перемахнувшей меня ногой. В сторону. Куда?! Почему?!!
Небо. Просто небо надо мной. Просто лица по кругу, с удивлением следившие за ареной небывалого цирка. Просто мои пальцы, плотно залепившие два других глаза вечности и дотягивавшиеся еще до двух — тоже приоткрывавших сонные веки. Темная сторона луны. Аут.
Ярослава обнаружилась за моей головой. Хитро оглядевшее подружек лицо склонилось, губы нежно прикоснулись к моим перевернутым губам и впитали, как губка лужицу. Жадно и бесповоротно. Я не смог ни отказаться, ни отказать. Мысли дезертировали перед мощью наступавшего противника. Мощные врата отворились, и крепость сдалась, обнажив гирлянды белых флажков. Вперед робко выдвинулся парламентер. Его снесла и водворила обратно ринувшаяся на захват чужая конница. Едва не затоптала. Троянский конь рассыпался по территории враждебным воинством, пораженные вероломством обитатели крепости вспомнили об обороне и постарались вытолкать супостата за пределы стен. Контратака удалось — ненадолго. Завязались бои на подступах. То осажденные врывались в осадную башню, то стальной таран проламывал выстроенную защиту и вновь переносил битву в покинутую королем Разумом и королевой Честью крепость.
Со стороны мы представляли то еще зрелище. Словно лев целовался с пантерой. Стон, рык, чавк и мычание. Языки и губы в собственном соку. Смертельный спарринг на мечах в поддавки.
Наконец, я был оставлен — вылизанный, высосанный, выжатый и выплюнутый. Едва смог вдохнуть. Резко отлипнув, пантера метнулась через меня вниз, вперед, бедра навалились на ключицы, острая грудь с лету врезалась в живот и растеклась по нему.
«Грейся!» — сказали, отдавая тепло, прятавшиеся в теплом ущелье растрепанно-зовущие язычки.
«Пей!» — сказали они, предлагая сок.
«Гляди!» — сказали они, распахивая красный глаз вечности, глаз-колодец, глаз-Черную дыру, утягивавшую и не выпускавшую. С ее гравитацией не могли поспорить ни взгляд, ни мысль, ни поступок. Все сущее завертелось спиралью, с каждым кругом приближаясь к влекущему центру и падая, падая, падая в него… Пузырь восприятия, которым Кастанеда обозвал наше личное мировоззрение, лопнул, ошметки мира поползли на зов обезволивающей бедны, глядевшей на меня, словно из дота.
«Иди сюда!» — уговаривала и звала бездна.
«Бери!» — увещевала и кричала бездна, злясь на мои недогадливость и неповоротливость.
«Я жду!» — одновременно на всем диапазоне восприятия вопила бездна всем, чем могла, и живая листва шевелилась вокруг, как волосы Медузы Горгоны.
Околдованный, я боролся с собой, одновременно жаждал нырнуть в приглашающий зев и боялся там сгинуть. Закрывал глаза… но и внутренний взор показывал ту же картинку. Щупальца Горгоны дотянулись до меня и порхали мохнатыми махаонами по щекам и прикрытым векам. Вовсе они не ужасны. Легенды врут. Обратившиеся в камень умирали счастливыми.
Аллилуйя! Или Алле — луйя! — как здесь говорят.
В дальней части меня лихая наездница вторично знакомилась с пойманным зверем.
«В тесноте, да не в обиде», — сказали ему.
Еще как не в обиде.
«Желанному гостю всегда рады», — намекнули ему.
И хозяевам низкий поклон. Долгих лет и отменных желанных гостей. Чтоб возвращалось сторицей.
«Чувствуй себя как дома, — подтвердили ему. — Чем богаты, тем и рады».
О, да. Богатство — не в деньгах. Подтверждаю. Богатство — в ощущениях. В вопиющих двойственных ощущениях конца света, наступившего минуту назад.
Я, слепой обездвиженный котенок, купался в восторге. Вспухшие губы, десны и зубы, язык и даже мокрый нос, желающий и получающий свою долю участия, вели с партнершей интереснейшую дискуссию на одном им понятном языке. Где-то вдалеке я забивал гол за голом. И здесь забивал. Крылышки колибри затрепыхались в клетке моего паха, стремясь вырваться на волю, в голове уровень переполняющегося водохранилища повысился до критической отметки, готовясь хлынуть через край плотины или вовсе прорвать ее.
Нирвана?
— Стоп! — Увидев или как-то почувствовав предстартовые конвульсии, преподавательница отложила взлет.
— Я еще не…
— Ты уже да, — оборвала Варвара тщетный плач Ярославы. — Итак, первый способ ловиласки с успехом пройден. — Увидев Клару и посомневавшись, поправилась: — На практике и на примере. На очереди самое важное, но сравнению с которым пройденное можно считать прелюдией. Переходим к «опасному» способу.
— Наконец-то, — с показным неудовольствием проворчала Антонина.
— А участвовать будут все? — одновременно прилетело от застенчиво прятавшейся Софьи.
— Да, все должны или можно опять на примере? — отметилась Клара.
Спасибо, Клара, за твердую позицию. Светлый луч в темном царстве. Пусть у тебя все будет хорошо… а у меня сегодня пусть будет все остальное, что приготовила судьба — то самое темное царство, президентом которого я столь волшебно назначен. Целое царство! Да, темное… но это если смотреть со светлой стороны.
— Сначала послушайте вводное слово, вопросы потом. — Варвара поднялась над расчирикавшейся стайкой. — Любое незнание в будущем принесет боль и большое разочарование. Умейте не только слушать, но и слышать. Из моих слов делайте выводы, решайте для себя, и большинство вопросов отпадут сами собой. Сначала: зачем вообще нужна ловиласка?
Вопрос убил. Царевны притихли, ответить на казавшееся риторическим осмелилась лишь Ефросинья:
— Для удовольствия?
— А откуда берется удовольствие?
— Кхм. — Ефросинья оглянулась на девочек. — Из этих мест. Ну, которыми мы мужчин берем.