— Верно. Оставшиеся пути еще более греховны, за них сестры налагают строгую епитимью. Давайте перечислим, кто что думает.
— По влюбленности, — логично предположила Кристина, выстрелив в меня взглядом.
Спрятанная за распахнутыми створками дырчатая занавесь, судьба которой стараниями преподавательницы висела на волоске, активно сотрудничала с моей ладонью на предмет знакомства, и кудрявая царевна этого уже не стеснялась. Взор конфузливо сиял, лицо словно хлебнуло варенья. Работали так называемые окна Овертона: маленькими шажками человек в конце концов приходит к тому, что изначально считал неприемлемым. Ох, Варвара, ох, манипуляторша…
— Правильно, по порыву, то есть с потерей самообладания. Еще. — Варвара подбадривающе взмахнула вверх открытыми ладонями, словно что-то подкинула.
Александре она подкинула мысль.
— По любви.
— Хорошее уточнение, но по смыслу совмещается с первым, ведь настоящая любовь умеет ждать.
— За компанию, — цинично ухмыльнулась Ярослава.
— Бывает, — согласилась Варвара. — Так называемое стадное чувство. Еще?
— Просто чтоб узнать, каково это и что это там делают другие. — Ефросинья не стала стыдиться своей версии. Глаза-бусинки глядели несколько вызывающе, словно предлагали оспорить. Никто не рискнул.
— Это называется — по любопытству, — уточнила Варвара. Поняв, что варианты иссякли, она продолжила сама: — А также: по уговору, когда мужчина подластился, затуманил мозг и уговорил; по дружбе, чтоб, так сказать, приятно проводить время; по-родственному, что абсолютно неприемлемо и карается особенно страшно; по проигранному пари; по желанию не выделяться в некотором сообществе, то есть, стать как все и влиться в компанию таких же. И последний, не менее греховный, но по которому грех все же отпускается — через насилие.
Все покосились на Софью, но спросить не осмелились. Варвара вернула общие мысли в прежнее русло:
— При упоминании опасного способа в голову сразу приходит первоболь. Мы выяснили, что ее можно снизить или вообще обойти, но ожидание боли хуже, чем сама боль. Избавиться от него можно единственным способом: действием, скидывающим отрицательные эмоции на нечто постороннее. Сегодняшний урок позволяет сделать это без проблем.
«Нечто постороннее». Дождался. Спасибо на добром слове. Впрочем, слыша, что собираются делать с этим посторонним, язык отказывался возмущаться вслух. Пусть. Хоть бревном.
— Чапа разве посторонний? — не смогла смолчать Кристина, некоторым образом уже чуть-чуть сроднившаяся со мной.
— Нет здесь никакого Чапы! — снова взорвалась Варвара. — Это пособие! Я же говорила, относитесь к нему именно так и только так!
Она встала, возвышаясь над моим лицом, почти касаясь щиколотками ушей. Грудь вспыльчиво раздувалась, даже отсюда видно. Руки — на боках, пальцы напряжены. Не пальцы, а когти, вцепившиеся в белое нежное мясо. Затем ладони сместились с боков на ягодицы и принялись их машинально потирать. При каждом движении передо мной кривлялся и ежесекундно менял пол символический человечек, каким его рисуют на дверях «комнат с удобствами». Движение вверх — точка с треугольником становились широкоплечим господином. Это было понятно, «только для джентльменов», здесь логика не вступала в спор с влекущим выбить дверь инстинктом. Но… ладони вниз — и абстрактная фигурка превращалась в значок женщины, где в районе груди вдруг открывалась вся глубина ее души. Бессмысленность существования доводила душу до слез; покраснев и распухнув, она утирала редкие слезки во время последующих превращений. Пока под действием чар я тупо лежал в наблюдениях за свершавшимся колдовством, преподавательница, остановив руки, прекратила мучить абстрактного человечка и решительно сместилась вперед. Она развернулась ко мне фасадом, напряженные бедра оставили тело, зависшее женской гордостью над мужской, парить в воздухе, и между дикой порослью молодого леска и тщательно ухоженной лужайкой пролегла вертикальная дорога.
— Говорить можно бесконечно, а время не ждет. Внимание. Упражнение три, способ «опасный», цель урока — извести негатив от первоболи для последующей счастливой встречи с мужьями. Показываю!
Никто охнуть не успел. Только я. «Ох!» — и выпал из сознания, как кошелек из профессионально взрезанной сумки.
Включение пятоеСтирка
Вечно вторая при ком-то, Варвара и в этом походе оказалась в роли моего заместителя, а не командиром. Хотя местные законы настаивали на обратном. Но ее устраивало. Власти она не утратила, а ответственности не несла. Зато превосходно пользовалась организаторским талантом — в сочетании с врожденным интриганством. В умениях ее матери вертеть ситуацией я убеждался не раз, а дочка прекрасно переняла науку добиваться целей обходным путем, нежданно для остальных участников процесса.
Когда мы только разбивали лагерь в этом уютном местечке, будущая преподавательница уже плела козни, строя планы внутри планов и заставляя окружающих действовать по своему хотению. Проведенная игра по сплочению команды имела подозрительные причины и окончилась не совсем ожидаемым результатом. Варвару это не удручило. В ее красивой светловолосой головушке уже зрел другой план.
Когда в образе человолчьей стаи мы изгнали неприятеля (наверное, позднее все же расскажу об этом событии подробнее), меня, за которым следовали вновь ставшие двуногими Варвара, Майя и Ярослава, встретил восторженный гомон — искренний, ликующий, с юморным подкалыванием и задоринкой:
— Наш четвероногий защитник! Гроза крепостных! Да здравствует человолк Чапа — лучший командир среди человолков, и лучший человолк среди командиров! Хвала командиру! Алле хвала за такого командира!
Возвращение вышло триумфальным. Косясь и посмеиваясь, одевшиеся ученицы воздавали нам хвалу, а затем, словно сговорившись, скопом бросились на меня. Конечно, сговорились. Как ни отбивался, я оказался схваченным, пятнадцать всегда поборют одного, если этот один не имеет права убить или покалечить напавших. Меня принялись качать, три прибывших со мной соратницы тоже подключились. Особенно усердствовала Варвара.
— Ра-аз… два-а… три-и… — скандировал забавлявшийся хор.
Я подлетал и падал в подставленное море рук.
— Четы-ыре… пя-ать… ше-эсть…
Меня переворачивали в воздухе, подкидывая то так, то эдак.
— Се…
Кто-то не удержал, кольцо рук прорвалось. Хорошо, обошлось сотрясением земли, а не мозга.
— Аааа-а!!! — Проказницы разбежались в разные стороны, едва я начал подниматься.
Варвара, Майя и Ярослава улепетывали вместе со всеми. Где-то за деревьями им отдали одежду. Моя стопка по-прежнему лежала у пригорка. Сквозь деревья за мной наблюдали десятки озорных глаз.
Одеваться пришлось на виду, повернувшись спиной. Жизнь в стае приучила не обращать внимания на подобные мелочи, это ведь мелочи, если не имеют последствий. А какие последствия у веселого подглядывания? Девушки хоть и вышли из детского возраста, но в стадию унылой взрослости не вошли, ребячливость и желание пошалить проглядывали в каждом поступке. Представляю, что творили бы в прежней школе мои одноклассницы, если бы тоже учились одни, без мальчиков. Вплоть до одиннадцатого класса. Затем в институте — без парней. Интуиция и полученное за последнее время знание людей подсказывали, что игривым любопытством, как у местных, дело бы не ограничилось. Ведь «жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы».
Ну, любят у нас выдергивать из контекста. И не только у нас, это общемировое заболевание — перевирать масштабное чужое, чтоб подкрепить авторитетным мнением корыстное и куцее свое. А что было у Николая Островского? «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». В цитировании окончание фразы, как правило, убирали, оно не вписывалось в новые реалии. Зато активно следовали продолжению: «И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее». Обидно, что призыв к достойной жизни подняли на стяг сиюминутных удовольствий.
Облачившись в замызганные юбку и рубаху, я обул сапоги и опоясался портупеей с оружием.
— Не обижаешься? — Пряча улыбку, ко мне подошла Варвара. — Девочки от радости. От всего сердца.
Позади нее сбилось в кучку виновато переглядывавшееся стадце.
— Понятно, от радости, — ворчливо ответил я. — Не для забавы же, в самом деле.
Вернувшись в рощу у озера, первым делом все бросились к апельсинам. Пальцы рвали, выжимая в подставленный рот, зубы выгрызали мякоть из разодранных половинок, звуки стояли, словно стая волков лакомится человечинкой. Но до чего ж завидно и аппетитно. Разум все еще обиженно бухтел, а рука не удержалась. Сладковатая кислота брызнула в нёбо, обтекла язык, разлилась по пищеводу и подбородку. Остановиться удалось, только откинув третью корку. Тогда я встал посреди полянки, упер руки в бока и выдал во всеуслышание:
— Нужны дрова. Кто не принесет — всыплю по мягкому месту похлеще ваших четверодителей. Ну, чего стоим?!
Прозвучало совсем не шутливо — я еще не отошел от проделки со мной.
— Не имеешь права! — заявила в ответ Антонина.
— Мы в походе, здесь правила устанавливаю я. Объявляю, что теперь у нас есть телесные наказания.
Я был зол. Не позволю больше над собой насмехаться.
Варвара подхватила Антонину и увела с глаз долой. Царевны занялись костром. Я подготовил для него удобное место, наковыряв и притащив камней для установки «котлов», то есть оставшихся у нас четырех шлемов.
— Не отдам, — внезапно встала в позу Антонина, когда Варвара по моему приказу попыталась изъять девайс. — Он закоптится, а подшлемник испортится.
— Нет проблем. — Я равнодушно пожал плечами и продолжил раскладывать хворост. — Апельсинов много, с голода не помрешь.
— Не поняла.
Я пояснил свою незатейливую мысль: