Сначала я огляделся. Видимость со склона хорошая, нигде никого не видно. След направлялся влево, на запад, куда мы с царевнами двигались весь предыдущий день. Кто-то ушел из выбранного нами для ночевки места буквально перед нашим приходом. Или мы его согнали? Вчера, в темноте, мы чужих не видели. Но ведь — в темноте. Вот и ответ. Если это враг, он мог пойти за подмогой.
Взбудораженный, я обследовал округу еще на несколько сот метров. Итог: чужак был не один. Несколько человек тащили что-то тяжелое — в паре мест заметны следы волока. И главный вывод: они ушли еще ночью. Сами нас испугались. Если бы рыкцари — не стали бы прятаться от сборища малолеток. Может, кто-то из разбойников решил вернуться к мирной жизни и спасался теперь от всех — своих и чужих?
Неважно. Нам они не опасны, и они уже далеко, точка. Набрав в подол юбки местного гороха столько, сколько мог унести, я двинулся обратно.
Место ночлега медленно оживало. Одни царевны еще спали, вторые сонно выглядывали из лежанки, пытаясь сообразить, что, где и почему. Третьи уже встали и оправляли помятую одежду. Некоторые отходили в сторонку.
Обнаружившая мое отсутствие Варвара привстала на листвяной подстилке, взгляд искал меня и, найдя, немного успокоился и уставился на принесенную добычу.
— Что это?
— Еда. — Ссыпав на землю горку пупырчатых полосок, я присел рядом с Варварой — близко, но не слишком, оставив чисто деловую дистанцию. — Представь мне команду, за которую теперь несу ответственность.
Как у ребенка, воображающего, что стреляет из пулемета, Варварин указательный палец застрочил по ученицам:
— Александра Пелагеина, Клара Ольгина, Кристина Есенина, Амалия Фаинина, Майя Береславина…
— Тпррр, стоп, пожалуйста, — перебил я. — Память не резиновая.
— Какая?
Я мигом поправился:
— Плохая. Давай только имена. Сразу всех не запомню, но хоть что-то останется.
Теперь Варвара стала декламировать, проговаривая медленно и четко, как чтец указа о награждении посмертно:
— Александра, Кристина, Клара, Майя, Амалия, Софья, Анна, Ираида, Марьяна, Антонина, Ефросинья, Ярослава, Любава, Феофания.
— Угу.
У меня закружилась голова. Точнее, в голове закружились имена, сваленные в кучку рядом с другой кучкой — из лиц. И они никак не хотели распределяться попарно.
— Теперь еще раз, только по тем, кто встал, — попросил я.
— Длинноволосая блондинка, которая идет за деревья — Александра. Мелкая…
— Клара, помню. Кудрявую темненькую Кристину тоже знаю. Кто эта курносая, которая вчера всем помогала, хотя сама еле ноги переставляла?
— Майя. Она из…
— Без подробностей, — взмолился я.
Плотненькая царевна восторженно таращила глаза, пытаясь вспомнить, каким чудом ее занесло в предгорный лес, а вспомнив — еще больше обрадовалась. Темные волосы за ночь расплелись, одежда смялась, но девушка не обращала внимания. Дескать, мелочи. Не до них. Напевая под нос и ритмично покачивая растрепанной головой, она вылезла и с упоением уставилась на задравшийся за облака ломаный горизонт.
Вчера эта царевна отлично себя проявила. Побольше бы таких.
— А крупная, примерно моего роста?
В начале июня, когда я сам Варваре, образно выражаясь, в пупок дышал, эта ученица тоже ничем не выделялась. Теперь вот раздалась ввысь и вширь как на дрожжах. Плечам и рукам мог позавидовать кузнец, почти соломенные ярко-желтые волосы чуточку вились и едва достигали объемистых плеч. Густые брови свелись над предметом изучения: царевна рассматривала царапинку на шлеме, который не бросила вчера, несмотря на усталость. Она попыталась затереть царапину рукавом рубашки. Деловитая, основательная, ответственная.
— Антонина, — представила ее Варвара.
— Позови Майю, Антонину и Кристину, только тихо, пусть остальные отдыхают.
Собравшись в течение минуты, все расселись вокруг меня на траву: грязные, мятые, стыдливо прикрывавшие пятна на одежде. Давно не мытые головы по-заговорщицки приблизились. Довольные, что выбор остановился на них, царевны горели жаждой деятельности.
— Мы с вами пойдем в дальний лес за едой, — объявил я. — Возьмите по пустому мешку.
— Оружие брать? — поинтересовалась большая Антонина, серьезно глядя в лицо. Без страха. Вдумчивая и предусмотрительная, она просто узнавала, к чему быть готовой.
Хорошие качества для похода. Я похвалил себя за выбор.
— Обязательно. Кто-нибудь из гнука стрелять умеет?
Все сделали страшные глаза. Еще бы, запрещенное оружие.
— Берите мечи. — Я обернулся к Варваре: — Захочется пить, выкопайте ямку в самом сыром месте, будет сочиться вода.
Она непонимающе сомкнула брови:
— Разве я не иду?
— Остаешься за главную. Сидеть тихо, не шуметь, деревьев не валить, костров не разжигать. Появятся чужие — уходите от них в противоположную сторону. Если мы не вернемся до утра, идите на закат, сколько сможете, там повернете на север, к людям. Должны выйти к своим.
— А если вам понадобится помощь?
Я отмахнулся:
— Ни в коем случае не идти за нами без разрешения. Если что — пришлю связную. Или дам знак: на высоких деревьях вон в той стороне вывешу свою рубаху.
— Тогда сразу идти к вам? — уточнила Варвара.
Я на миг задумался. Какой сигнал подать, если опасность? Костер развести? Дерево свалить? Это долго, и кто-то может сделать то же самое случайно. Можно поднять два сигнальных флага. Если уже прячешься на дереве, это возможно, но поднимать два при реальной угрозе… нет, при угрозе надо делать простейшее. Меняем.
— Одна тряпка — срочно уходите. Две — идите к нам. Повтори.
— Одна — бежать от, две — шуровать к.
— Отлично.
Моя команда повеселела, Антонина широко и могуче потянулась, курносое личико Майи вскинулось на меня, ожидая приказа. Кристина даже оперлась о землю руками, готовясь вскочить всеми четырьмя конечностями. Кандидатка в стаю, понимаешь. Сам бы так сделал. Я ведь только-только начал отвыкать. Недавнее звериное прошлое не отпускало, приходилось постоянно держать себя в руках и пресекать на корню позывы, которые испугали бы девчонок. Не хватало еще привычно грыкнуть с возмущением или обратиться к кому-нибудь кратким «ррр» вместо неимоверно длинной фразы, которую нормальный человолк легко понял бы по интонации, позе и мимике. Слов человолки не знали, только радостный лай, грозный рык и вой страдания, зато остальные чувства и понятия прекрасно выражались их смесями и вариациями. Например, бывало так:
— Рррр! — опрокидывал меня грузным телом самец, которого мы с Томой прозвали Гиббоном.
Приходилось лежать на спине, подрыгивая ножками, и делать вид, что подавлен, что все понял и покоряюсь. Что именно понял? Неважно, в любом случае это по поводу вечного выяснения, кто сильнее. Гиббон имел габариты шкафа, волосатость дикобраза и вонючесть скунса. Каждый раз, когда его ставил на место вожак, Гиббон шел отыгрываться на менее значимых особях. Понятно, что это я так витиевато о себе выразился. Местный порядок напоминал нечто вроде армейской дедовщины, как о ней рассказывали. Выглядит отвратительно, но в ней имеется системообразующий стержень, на котором тоже может держаться общество. Оно и держалось.
Или такой «разговор»:
— Гав! — радостно говорила мне молодая низкоранговая самочка, оттесняя от основной стаи.
Худая и жилистая, она не имела пары. Ростом с Тому, возрастом постарше. На вытянутом лице блуждало беспокойное подобие улыбки. Волосы напоминали мои: русые, непослушные и столь же нестерпимо грязные. Хлипкие плечи передних конечностей перетекали в узкую грудную клетку. Тельце топорщилось мягким вниз, а жесткими лопатками вверх. Как штурмовик на боевом вылете: сверху крылышки, снизу бомбочки. Впалый животик нежданно проступал отчетливой решеткой пресса. Поскольку хвоста не имелось, самочка задорно помахивала передо мной тощей кормой так, будто он подразумевался. Пару раз умудрялась лизнуть в щеку или куда достанет. Я отбрыкивался, строил страшную морду, рычал, но, видно, не очень правдоподобно. Попытки подружиться не прекращались.
— Опять Пиявка приставала? — неведомым способом узнавала Тома о том, чего видеть никак не могла.
Я изображал надменное равнодушие. Типа, не ваше волчье дело, сударыня человолчица Тома.
У нее тоже завелся поклонник. Он не подходил, глядел издали истосковавшимся голодным взглядом, нарезал круги, как бы демонстрируя себя, но не навязываясь. У нас он стал Зыриком, Вуайеристом, Глазодером, Смотрюном… Каждый день приносил новые варианты.
— Как наш Смотрик? — интересовался я после любой отлучки. — Руку и еще что-нибудь предложил?
— Все смотрит, — горестно вздыхала Тома.
— Любуется, — объяснял я.
— Было бы чем, — сердито фыркала Тома. — Тут вон сколько всяких вот с такими и с вот тут о-го-го.
— Зато ты всех нежнее, всех румяней и умнее.
Перекинуться несколькими фразами удавалось нечасто. Обычно после первого же шепота где-нибудь раздавался настороженный или агрессивный рык, и мы затыкались.
Как я уже сказал, в стае, насчитывавшей десятки особей, соблюдалась четкая иерархия. Лучшее место занимали вожак и его самка (вспомнилось, что так же у волков — настоящих, не местных). Самый сильный самец держал в узде мужскую половину стаи, сильнейшая самка — женскую. Назвать их мужчинами и женщинами можно было с огромной натяжкой. Обычные на вид люди, которые превратились в зверей. Огня не знали, никаких орудий, начиная с камней и палок, не признавали. Передвигалось сообщество исключительно на четвереньках. Питались человолки добытыми в округе волками-собаками, пили их кровь, ели печень, сердца, сырое мясо. Тухлое сбрасывалось со скалы — скармливалось тем же волкам, так сказать, на откорм. Прочий рацион составляли корнеплоды, множество трав, некоторые листья, насекомые, черви и личинки. Мы с Томой сначала плевались, но с голода стали есть почти все, кроме сырого мяса. Как его усваивали луженые внутренности человолков, не знаю. Дело привычки? Или естественный отбор, работавший многие поколения? Едят же сырое мясо на северах и еще где-то.