— Это как?
— Узнаешь. — Ярослава толкнула в бок любопытную Любаву.
— Но было больно? — продолжился допрос.
— Ну… да. Наверное. Но… странно.
— Наверное?! А странно — это как?!
— Думаю, мне повезло. Боль забилась другими ощущениями.
— С первого раза? — хмыкнула Ярослава. — Действительно, повезло.
— Но тебе понравилось? — не унималась Любава.
Кристина смущенно опустила лицо.
— Чапа молодец. Я чувствовала, что он старается.
— Сколько говорить, — окончательно взъярилась Варвара, — что нет здесь никакого Чапы! Это пособие! Просто пособие, и ничего больше!
Что ее так задело? Своевольный взбрык моего организма? Так ему памятник нужно ставить за предварительный терпеж, когда уже совсем невтерпеж. Может, удачный опыт первой ученицы, и преподавательница теперь завидует, вспоминая неприятный свой, или что-то другое?
— Но наше пособие — Чапа, — осмелилась возразить Клара.
— Хорошо, пусть будет пособие, — согласилась Кристина, защищая Клару от резкой реакции Варвары. — Наше пособие — большой молодец.
На ее животе блестели мутные капельки. Двенадцать пар глаз, куда бы ни смотрели, упорно возвращались к ним, как пьяница к ларьку или творец к произведению.
Преподавательница обернулась к пожирательнице внимания, и протянутая рука до смешного обыденно черпнула пальцем из Кристининого пупка.
— Вкус бывает разный, — успела Варвара до созревшего цунами вопроса. — Зависит от человека и, в большей степени, от того, что недавно ел.
— Опять апельсины, — деланно нахмурилась Ярослава.
Сразу несколько рук потянулось к животу Кристины, и владелице пришлось защитить остатки собственности, накрыв ладонью.
— Почему так мало? — возмущенно хныкнула Софья, не успевшая даже посмотреть, пока пробивалась через образовавшие сплошную стену спины передних.
Хлюпнув носом, она вернулась на место.
— Мало?! — Мутные, как то, на что недавно глядели, Ярославины глаза взлучились кончиками, а губы расцвели в ухмылке превосходства. — Это много!
— Еще бы, наш Чапа столько терпел, — томно прибавила Ефросинья.
Наш. Уже. Ага.
Я вдруг совершил еще одно открытие: мой краткий уход в иные измерения не изменил диспозиции. Четыре пальца по-прежнему впивались в твердую мякоть Ефросиньи, которая фальшиво улыбалась и тем отводила от себя возможные подозрения (благо, всем было не того), а пятый лупило пульсом ее тела, будто я воткнулся в сердце. На другой ладони плескалось очарованное смущение. Оплетая тревожной паутиной, оно отталкивающе вбирало, втягивая — отстранялось, влюблялось и разочаровывалось, уходило и возвращалось.
— Кто любит попадать в неудобное положение? — совершив странный мысленный кульбит, осведомилась преподавательница.
Любителей не нашлось. Нашлись любопытные:
— А что?
Дескать, вдруг попадать в неудобное положение — приятно? Как туда попасть? Чем? Какое положение считать неудобным и положение чего?
— Поясни, — потребовала Ярослава. — А то я знаю позы, хоть и неудобные, но столь впечатляющие…
Ее взор из-под вздернутых домиком бровей вместе со всеми изучал содержимое преподавательских ладоней, которые завершали мытье.
Мне не нужно было поднимать голову и тем более напрягать зрение, чтобы узнать, что видят царевны. Привычное ежедневное зрелище: снулый угорь в траве, сосиска, забытая на солнцепеке. Натруженная кожица собралась складками внизу уставшего тельца, на самом кончике складочки получались частые и мелкие, сходные с бутоном распускающейся розы. Давно посещала мысль: нельзя ли по ним идентифицировать личность, как по отпечаткам пальцев, и использовать для прохода на секретные объекты, как показывают в кино про шпионов? Только еще не придумал, как расположить сканер. И одежда мешать будет. Хотя… В стране башен мужчины ходят в юбках, и во многом это оправдано. Как минимум — это очень удобно. Если бы в моем мире климат столь же благоприятствовал…
Размечтался. Те же шотландцы расскажут, столько трудов и нервов нужно, чтобы тебя воспринимали всерьез, а не в качестве клоуна или извращенца. В общем, мысль о паховой идентификации — глупая (как большинство гениальных идей на этапе возникновения). К тому же — допустим, идею каким-то образом воплотили — как пропускать женщин?
А почему бы нет? Наверняка у них тоже найдется что-то индивидуальное. Проблема, увы, та же: сканер.
— В некоторых позах вместе с фрицами внутрь попадает воздух, — делилась Варвара новым для учениц знанием. — Это не страшно, но неудобно, поскольку при выходе получается забавное фырканье.
— В каких позах? — заинтересовались ученицы.
— Сугубо индивидуально.
— Вечно один ответ. Зачем разговор начинать? — завела свою шарманку Антонина. — Просто проинформировать?
— Научить бороться. Сожмите внутренние мышцы…
— Какие?! — всполошились царевны.
— Ну… будто пошли по-маленькому прямо в комнате папринция, а он внезапно вошел.
Любава и Феофания всхихикнули, Майя зажала рот, Клара сдавила губы до их полного исчезновения. Все вместе царевны принялись пыжиться, взоры ушли внутрь.
— Досчитайте до пяти.
— …три, четыре, пять. Уфф! Непросто без привычки, — покачала кудрями Кристина.
— Проделывайте это останавливающее движение ежедневно раз десять, меняя позы: стоя, сидя, лежа. Увеличивайте время сжатия, доводя с секунд до минут, тогда сможете стискивать мужа с силой сжатого кулака. Ему это как манна небесная, а к вам воздух больше не попадет — просто не останется места.
Некоторое время царевны пыхтели, напрягая щеки и безмолвно считая. Пальцы Варвары в это время теребили опустошенную вещицу, столь долго проявлявшую себя в лучшем виде, но теперь пальцы были крепче и, что обидно, длиннее.
— Не больно? — спросила Варвара, каким-то образом вспомнив, что отстрелявшийся солдат вообще-то имеет командира.
— Нормально, — буркнул я.
— Если будет больно, ты скажи, — снизошла Варвара.
— Если будет больно, я крикну, — пообещал я.
Обрезанное каре Амалии с сомнением колыхнулось:
— Не крикнет. До последнего терпеть будет, разве по нему не видите?
Переставшая тужиться Антонина вдруг пихнула Варвару под руку:
— А если б ты не успела столкнуть Кристину?
Все замерли: вопрос своевременный.
— У нее зеленые дни, — напомнила Варвара. — Есть шанс, что обошлось бы.
— И тогда мы не увидели бы салют, — отметила Клара.
Она продолжала краснеть, багроветь и исходить пятнами. Причины валились на нее сразу с трех сторон. Одна измывалась напротив, вторая медленно, но упорно свершалась на главной арене, а третья происходила внизу. Бедняжка не могла ни оставить уже завоеванной позиции, на которую столь долго решалась, ни пойти дальше. Позиционная война являлась для нее началом конца, ведь вдолблено сызмальства: защита и оборона — отсроченная смерть. Чтобы остаться на месте, нужно идти. И бежать, чтобы двигаться вперед. Вечные правила. Оборона Клары трещала по всем швам, и каждый шов чувствовался моей рукой. Ее пылающее лицо скрылось за стеной локонов. Неизвестные будоражащие чувства впились зубастыми капканами, но все затмилось совершенно новым ярко-острым ощущением, когда пальцы, скользнув по ущелью, взобрались по ложбинке, а подушечка среднего нащупала сжавшуюся звездочку, погладила ее и вежливо постучалась.
«Закрыто!!!» — в панике завопили оттуда. Но из окошек глаз внутренние жители видели закатывавшую глаза соперницу-конкурентку, там тело билось в едва сдерживаемых судорогах, и кровоточили искусанные губы.
Тук-тук, снова постучался я, словно мне впечатлений не хватало. На чистом автоматизме постучался, потому что — дверца, а сегодня день открытых дверей.
Нормальная логика уже не действовала, а для новой, ненормальной, все было логично.
Тук-тук! — еще раз.
«Вам кого?» — боязливо приоткрылась малюсенькая щелочка.
«Вас, прелестное созданье». Кого же еще, в самом деле?
«Но это черный ход! Негоже столь почтенному господину ютиться в узости и тьме. Идите в парадное!»
«Я и так в парадном, подпираю дверцы, заглядываю в залы, восхищаюсь красотой и великолепием».
«Благодарю покорно. А посмотрите еще вот с такого ракурса. И вот так. Правда, замечательно?»
«Божественно!»
«Вы льстите мне».
«Ничуть. Ваш домик уютен и безупречен, полон чудес и колдовства, мечта любого гостя. Очарование течет рекой, тепло домашнего очага окутывает лучше одеяла. Здесь принимают как родного. Здесь хочется остаться. Сюда не терпится приходить, приходить и приходить, и делать это вечно».
«Вы очень любезны, но если вам так нравится холл в парадном — любуйтесь, пожалуйста, сколько хотите, располагайтесь, как пожелаете, все к вашим услугам. Зачем стучаться в запасники, если вся прихожая — вся, сударь! — ваша?»
«Зачем? Потому что мужчина — охотник и защитник. В заботе о безопасности он обязан изучить все входы и выходы. Посмотрите на соседские хоромы, видите, как им хорошо? Разве можно так радоваться жизни, не будучи уверенным в собственной безопасности?»
«Не уловила смысла, но логика бесподобна. Раз все настолько безопасно, логично и радостно… Прошу, благородный джентльмен. Нет! Только одним глазком. Нет-нет! Только в сени. Нет-нет-нет! Только полюбоваться темнотой и оценить красоту узости и величие теснины»…
У Клары порозовела грудь. Острые конусы могли проткнуть насквозь. Белые, вздутые, они шипели взбурлившим и убегавшим внутри призрачным молоком. Застучала предупреждающая крышечка. Вспузырилась кровь, взбесился пульс, открылись губы в страдальчески-сладком оскале, еще секунда — и громкий стон разнесется… и разнесет.
Я резко высвободился из плена. Только одним пальцем — тем самым. Только верхней его фалангой — той самой, но этого хватило. Качели перевернулись, и покатившийся под уклон трамвай чужого разума вновь оказался на вершине, оглядываясь ошарашено.
«Это было весьма своевременно, — сказали вернувшиеся глаза Клары. — Спасибо. Хоть вы и ушли по-английски, не прощаясь, но я на вас не сержусь»…