— Умница! — воскликнул я.
— Вообще, это была моя идея, — раздалось сбоку.
К нам потихоньку подтягивались принявшие обычный вид ученицы. Некоторые смущенно опускали лица, другие, наоборот, глядели с вызовом.
Девочка, чью мысль присвоила Варвара, смотрела укоризненно. Прямой взгляд был смел и говорил о решимости всегда стоять на страже справедливости. Не склонное к полноте тело прекрасно уживалось с припухлыми щечками, которые не ввалились даже в плену. Отчекрыженное ножом каре темных волос заканчивалось чуть ниже ушей. Молодец. Не все рискнули в плену драгоценными локонами, продолжая мучаться с ними.
— Амалия, это не важно, — отмахнулась Варвара. — Мы сделали это!
— Молодец, Амалия, — восстановил я справедливость. — Побольше бы таких идей. Может, придумаешь, как в полевых условиях вылечить перелом?
— Какой перелом? — напряглась Варвара. — У кого?
— Здесь апельсины! — донесся ликующий вопль.
Кто-то нашел оставленное мной и недоеденное Майей.
— Поделите на всех и ешьте, — крикнул я в ту сторону. Потом к Варваре: — Кристина подвернула или сломала ногу.
— Готовы? — в тот же миг обернулась она к ученицам. — Выдвигаемся!
Кажется, у меня забирают лидерство. С одной стороны, это хорошо, меньше ответственности, больше соответствия местным традициям. С другой — мой опыт выживания в полевой жизни на порядок превышает опыт девчонок.
— Издали мы выглядели настоящей стаей, — продолжила Варвара хвастаться подвигами. — Передвигались на четвереньках.
Мне продемонстрировали расцарапанные грязные ладони. То же самое сделали еще несколько царевен. Все были в восторге от удачно закончившегося приключения.
— Одежду в свертках несли, прижимая одной рукой. Было сложно, — гордо продолжила Варвара. — Но мы справились. Увидев стаю на марше, рыкцари отступили.
— С человолками никто не связывается, — подтвердил я.
— На это мы и рассчитывали.
Довольная Варвара бодро вышагивала рядом со мной, иногда криком подгоняя девочек. Некогда на ум пришло сравнение ее с быстроходным фрегатом, равно готовым как сразиться с вооруженным до зубов линкором, так и броситься от него наутек, но никогда не дать спуску ни одному более мелкому, чем сама, суденышку. Ничего не поменялось. Кроме взгляда. Покровительственно-колючий раньше, теперь он стал у девушки вдумчиво-осторожным, примеривающимся, прощупывающим. В данную секунду он был ироничным, в очередной раз упав на мою голую грудь. Губы ехидно растянулись:
— Как же получилось, что Майя уснула без штанов, а проснулась в твоей рубахе?
Майя шла сзади, но все слышала:
— Думали, что это последний миг жизни!
— Извиняемся, что заметили вас слишком рано, — съязвила Варвара. — Нужно было дать еще часик.
— Ты все не так понимаешь!
— Неважно, как я понимаю. Не оправдывайся.
— Да, Майя, — серьезно поддержал я. — Никогда не оправдывайся. Не унижай себя. Пусть думают, что хотят. Мы-то знаем правду.
Майя вздернула носик и величественно понесла его, глядя на подруг свысока. На нее стали смотреть уже не жалостливо, как на предмет придирок Варвары, а завистливо.
Правильно говорят, счастье — внутри нас. Чтоб жить и радоваться, нужно всего две вещи: во-первых, жить, во-вторых, радоваться. Ферштейн?
Часть седьмая
И вот теперь…
Легкий босой топоток принес курносое создание к сцене — освободившейся, с отмытым и подготовленным инструментом. Предыдущая практикантка уже взгромоздилась на свое прежнее место. Поджав губу, Антонина в отрешенной задумчивости резко вдохнула полной грудью, подскочившей от неожиданности, а выдохнула уже спокойно и вполне удовлетворенно. Облизала губы. С превосходством оглядела других, не столь смелых.
Я смотрел на Майю. Ее отделяли от меня всего два шага.
Раз.
Два.
Третий — ногой через живот. Крепкое тельце заискрило от внезапного касания, как садившийся самолет о вышку диспетчерской. Вышку качнуло, самолет взмахнул крыльями, выравниваясь по горизонту, и пошел на второй заход. Из люка, помахав на прощание ручкой, выпрыгнул пилот. Лайнер садился на автоматике. Надвигался неотвратимо и бесконечно долго, как в замедленном кино.
Все замерло. Самолет вспорол фюзеляж и застыл недвижимо. Глаза-иллюминаторы смотрели в мои, и вместе с моими смотрели сквозь себя туда, где искрило, жгло и дымилось. Словно паяльником водили в куске канифоли.
Немыслимо. Невыносимо. Непередаваемо. Не-не-не-не-не и еще сто тысяч таких же «не».
Столько сладости не бывает. Но было.
Волна внезапной неловкости сотрясла Майю… и отступила — растаяла в бездне раздирающих на части новых эмоций. Глаза вспыхнули искрометной радостью:
— Всего-то. А я боялась…
— Хорошо, — кивнула Варвара.
— Хорошо, — согласилась Майя. — Вот теперь — очень хорошо.
Странное ощущение: ощущать человека сразу снаружи и изнутри. Смотреть с двух точек зрения. И с обеих — с удовольствием.
Складывалось ощущение, что жизнь прекрасна. Жизнь — полна. Жизнь — воплотившаяся сказка. Вход в которую видят не все, не там и не всегда. Попасть в сказку трудно, но можно, сегодняшний день тому подтверждение. И все же…
Находиться в сказке — волшебно, но о чем она? У Колобка тоже все было чудесно до самого конца.
Я не режиссер и не сценарист этого действа, потому сказка, в которую попал, определенно не моя. Меня взяли в нее на роль пирожков, которые Красные Шапочки несут бабушке, по дороге присев на пенек и отведав парочку-другую. Пирожки кончатся, и актер-инвентарь станет не нужен. «Мужчина — функция» — уверено местное общество. Если у функции возникнут проблемы — это будут ее собственные проблемы, никого не волнующие. А проблемы будут. Достаточно задать себе несколько вопросов. Как аукнется мне этот «урок» со всеми его последствиями? Как потом смотреть в глаза «практиканток» (теперь, после бесстыдно тесного знакомства, трудно вообразить это слово без интонационных кавычек), как сложатся с ними дальнейшие отношения? Что будет со мной, как Томиным невестором, если слух о бытии пособием для целого поколения местной аристократии распространится дальше, чем хотелось бы? Каковы должны быть в отношении меня ответные действия Томы, если происходящее здесь как-то затронет ее честь? Что будет в таком случае со всей нашей земной компанией?
И самое страшное. Допустим, кто-то из царевен солгал насчет чистоты. Я унесу отсюда болезнь, которой Тома в будущем страдать не будет — это может вскрыть фиктивность нашего сожительства. Да о чем я, в Томе ли дело, если такое случится?! На кого падут подозрения, если заболеют царевны, воспользовавшиеся случайным пособием? Кого назначат разносчиком и виновным во всем?
Это все правильно, но то, что видели глаза, и ощущало тело, отправляло правильные мысли в чулан с ненужным хламом. Там уже покоились гордость и совесть. Теперь вот умных мыслей прибавилось. Хорошая компания. Когда главный инстинкт уймется, второй по важности — инстинкт самосохранения — приоткроет дверцу: «Эй, горемыки, выходь на прогулку! Ваше время пришло!»
Это время придет. Позже. А пока…
— Кто следующий? — вопросила преподавательница в глазевшую тишину. Видимо, кто-то откликнулся или кивнул. — Готовься. Стоп!
Последняя команда предназначалась Майе. Наклонившись и сочно поцеловав меня в губы, курносый позитивчик соскользнул с пьедестала.
Мозг снова вышел на антракт: Майю сменила исходящая паром очередница. Чуткий носик шмыгнул, перебираемые пальцы хрустнули. Стрельнув по сторонам взглядом ребенка, которому всегда все было нельзя и вдруг стало можно, Любава осторожно приблизилась. Шаги стали шажочками и даже шажульками, лишь бы продлить время приближения. С тревогой и осторожностью шлепали по траве загорелые ноги, слегка изогнутые внутрь и тем подчеркивавшие растущую пышность бедер.
— Смелее, — подтолкнула ее Варвара.
Как говорится, глаза боятся, руки делают. Но глаза-то — боятся. Любава остановилась в позе предыдущих сбрасывательниц негатива и повисла между небом и землей. Пальцы вновь хрустнули. Руки нервно откинули за уши непослушные пряди.
— Я слышала, — тихо произнесла царевна, — бывают такие нервные сжатия мышц, и если такое случится…
— Чтоб этого не произошло, не нужно бояться, — перебила Варвара. — Проблема не в мышцах, она в извилинах. Ткни пальцем в глаз, и он моргнет, здесь почти то же самое — организм реагирует на вторжение, не понимая, что это для его же блага. Лечится массажем, нежностью и специальными упражнениями.
Любаву объяснение не устроило.
— Около нашей башни забили палками двух волков, которые не смогли разъединиться, — рассказала она. — Я знаю, что такое бывает и у людей. Сама видела. Тогда было смешно. Сейчас — нет. Они кричали от боли и ничего не могли сделать.
— Я думала, что речь о проблеме входа, а оказывается, что о проблеме выхода. То, о чем ты говоришь, называется склещивание, — понятливо кивнула Варвара, — сокращение мышц промежности и бедер, которое возможно у женщины во время опасного способа. Оно происходит внезапно и абсолютно неконтролируемо. Мужской ключ остается в плену, зажатый, будто кузнечными клещами. Это бывает из-за ожидания боли, появления посторонних или угрозы их входа в помещение, где вы занялись ловилаской. В общем, из-за некой опасности или просто из-за непривычной обстановки.
Когда я был маленьким, то вместе с другими детьми тоже смеялся над «слипшимися собачками», удрученно бегавшими по двору после «собачьих свадеб». В более сознательном возрасте не поленился, загуглил, и выяснилось, что проблема это исключительно звериная. С человеческой не имеет ничего общего. У кобеля продольная косточка на завершающем этапе становится поперечно и не дает прекратить случку досрочно. У людей костей в аналогичном органе нет, в основе «залипания» лежат только страх и нервы. Статистика утверждала, что подобное происходит минимум один раз на каждую тысячу. Я сразу подсчитал, что, к примеру, человек, у которого хотя бы раз в неделю бывает чувственный праздник с партнершей, обязательно должен попасть в эту веселую ситуацию в течение двадцати лет отношений. А чем больше «праздников», тем чаще. Если он «празднует» ежедневно — то каждые три года как минимум. Вывод напрашивался любопытный: либо со статистикой что-то не в порядке, либо живут где-то особые невезунчики, благодаря которым статистика оперирует именно этими цифрами.