по-другому. Оно совместило все известные смыслы и наполнилось ими по горлышко так, что дыхание перехватывало. Был фильм по известной книге — «Опасные связи». После всего, что мне известно теперь, название звучит глупо. Опасность — неотъемлемое свойство связи. Зачем нужны солнце, которое не светит, или, скажем, театр, который не дает спектаклей? Безопасная связь — не связь, а недоразумение. Либо брак. Либо дружба. Либо использование доверившегося человека в корыстных целях. Но не связь.
Тишину нарушила переживавшая за меня Кристина:
— И ничего не поделать?
Варвара развела руками:
— Просто нужно быть аккуратнее в движениях.
— А если э т о уже произойдет? — не унималась Кристина.
Между голов на миг вновь мелькнуло короткое каре Амалии — застенчивая царевна как губка вбирала в себя информацию о сложностях будущей совместной жизни с таким непонятным противоположным полом. Как же повезет ее мужьям! Если мне суждено навеки остаться в этом мире и подчиниться законам, не оставляющим мужчине права выбора, то я хотел бы оказаться под крылышком щепетильной, в любой момент думавшей не только о себе, заботливой и эрудированной Амалии.
Или самоотверженной Майи.
Или с минуты знакомства так выделявшей меня среди остальных Кристины.
Или…
Да ведь список можно продолжать и продолжать! Перевод отношений в горизонтальную плоскость сблизил нас с царевнами за одну ночь больше, чем смогли самые невероятные приключения. Или… я переношу на окружающее исключительно свое видение? Именно для меня все они, от щедрой в своей нежности Кристины до самонадеянной остервенелой Ефросиньи, стали ближе и понятней. Даже изощренно-расчетливая Варвара не вызывала отторжения. Из-за неописуемости казавшегося сном случившегося (и продолжавшего случаться — в кинологическом смысле этого термина) меня влекло к ней не меньше, чем к остальным. Умение в нужный момент отойти в сторону и терпеливо ждать своего часа хотелось вознаградить. Объект вознаграждения сулил ответную награду, причем такую, что предыдущие экзерсисы могли показаться детскими игрушками. Обстоятельства не позволяли царевне Дарьиной развернуться во всю мощь, но то, что развернуться есть куда, ощущалось каждым нервом. Эту мысль до меня доносили едва не прямым текстом — взглядами, намеками, действиями и созданием ситуаций. И сам урок был, по-моему, такой специально созданной ситуацией, чем бы ни прикрывала его новоявленная преподавательница для идущих на поводу наивных царевен. А пренебрежение, с которым Варвара относилась к пособию, легко объяснялось — технически я и был инструментом, возможностью или, как здесь говорят, функцией. Отношение к инструменту, который обязан выполнять свою роль беспрекословно и безоговорочно, как машина, не могло быть иным. В то же время — не величайшее ли благо для любой особи мужского пола оказаться таким инструментом?
Варвара знала, что делала. Когда машина стоит в гараже, она ржавеет. Машины созданы ездить, и если они за что-то пеняют нерадивым водителям, то скорее за редкость и скучность поездок. Любая возможность выбраться приветствуется, и чем чаще машину выгуливают, чем больше разных интересных мест стальной конь со своими попутчиками посещает, тем более он счастлив. И тем более счастлива владелица, которая сидит за рулем. А кто у нас сейчас за рулем? То-то и оно.
Рулевая продолжала вещать случайным пассажиркам, без которых ее поездка тоже не состоялась бы:
— Срочные меры в таких случаях — холодный компресс на полчаса, тугая перевязка, чтоб обеспечить неподвижность, и немедленный вызов врачевательницы. Восстановление под ее наблюдением займет от недели до месяца, а срок зависит от того, насколько быстро вы обратились за помощью.
— А крови нет! — заметила вдруг Антонина и злобно вскинулась на зависшую между мирами, еще не отошедшую от процесса Ефросинью.
Мысли не сразу переключились. Не только я, царевны тоже сначала поняли неправильно и явно собрались возразить, что перелома-то не было…
— Кровь не обязательна, — ответила вникшая первой преподавательница. — Я говорила, что преграда может растягиваться либо быть уже порванной при чрезмерном мытье или на активных занятиях. Можно просто не заметить, если не знать. Или разрыв настолько маленький, что крови не видно. Очень много причин.
— Обман — тоже причина? — не утихомирилась Антонина.
Варвара вопросительно покосилась на Ефросинью:
— Не исключено.
— Зачем это мне? — вспылила та, быстро отходя от пьедестала.
Она попробовала вернуться на прежнее место, но Феофания вцепилась в мое предплечье обеими руками и всем видом давала понять, что без боя не отдаст, и что выгрызть ее отсюда можно только вместе с моей плотью. Сузившиеся глаза царевны с вызовом смотрели на пришелицу, а тело ниже талии дерзко и емко покачивалось.
Былого не вернешь, и что-то там про дважды в одну реку. Бывшая владелица недобро зыркнула и смирилась. Феофания показала ей язык. Клара просто отвела взгляд в сторону: ваши разборки, вы и разбирайтесь, а своего не отдам. Назло бывшей сопернице она тоже показала, что не лыком шита. Мне почудилось, что из пальца стали добывать огонь трением. Внутри. Как такое возможно?!
А вот. Главное — не вспыхнуть.
С позором изгнанная Ефросинья разместилась среди остальных, поле боя осталось за новичками.
— А мне… дозволено? — послышался срывающийся голосок.
Пальчик из-за чужих голов указал в мою середину.
— Софья? — обернулась Варвара к быстро спрятавшей лицо зажатой царевне. — Твой замочек детства взломали… без разрешения?
Софья еще больше сгорбилась.
— У тебя… нет настоящего опыта? — поправилась Варвара.
Софья отрицательно помотала головой. Упавшие вперед волосы скрыли ее до самой поясницы.
— Хочешь открыть его еще раз — правильным чистым ключом?
Хлипкий занавес пошел взметавшимися вертикальными волнами: «Да».
Варвара обратилась ко всем, глядя в первую очередь на надувшуюся шариком Антонину:
— Думаю, возражений не будет?
Самая пышная грудь нашей поляны надменно вздыбилась над сложенными руками. Ее хозяйка недовольно вздохнула, но не взяла на себя смелость решать за всех.
— Пусть, — сочувственно пискнула Клара.
И напряглась от ужаса, что привлекла внимание. От этого напряжения меня чуть не выжало и едва не оторвало.
Тоже связь из тех, которые упоминал чуть раньше. И еще какая. Несмотря на то, что в горизонталь не переведенная. Теория о сближении душ через интим дала трещину, ведь если брать в расчет интим из разряда «интим не предлагать», который здесь не просто предлагали, а навязывали, то в отношении Клары это не работало. Она не предлагала, а, наоборот, категорически отказывалась. С другой стороны, как назвать то, что творилось между нами в эти самые минуты? В языке даже слов подходящих нет.
Но сближало не это. Это было следствием сближения.
Сближала обоюдность желания нового. Новое сегодня выступало на чувственном поле, против него играли стыд, воспитание и совесть, а таких противников чувственность научилась побеждать давным-давно, получая результат еще до начала соревнований. К финальному свистку принципиальная троица обычно валялась с переломанными хребтами, а чувственность кланялась зрителям и принимала поздравления. Все правильно, это закон выживания: побеждает сильнейший. Только почему-то обидно жить по таким законам.
Некогда у дворян и служащих было понятие чести. Они давали присягу и умирали за сказанное. Они дрались на дуэлях, если задевалась честь — их или тех, кто нуждался в защите. Честь или жизнь — никто не сомневался, что выбрать. «Спасай свою задницу» и «своя рубашка ближе к телу» — пришедшие позже правила хапуг и маргиналов, людей без чести, которые легко ставят на чаши весов чемодан денег и родину. Смыслом жизни в их понятии становится не дело, а отдых, а единственным действительно неприкосновенным правом — право на удовольствия. Право на любые удовольствия. А единственным неприкосновенным — потому что основополагающим. Все остальные завоевания цивилизации, которыми гордится новый мир — равные возможности, права и свободы человека — существуют для галочки, в виртуальном виде, поскольку без них народ ополчится на тех, кто управляет им с помощью упомянутого главного права — законно жить без чести ради выгоды, чувственной или материальной. Хитрость в том, что любимым толпой правом на любые удовольствия могут пользоваться только те, кто не имеет принципов. Хочешь удовольствий — выкинь моральные рудименты на помойку. Не можешь — гляди со стороны, как другие отжигают, и чувствуй себя обделенным.
Для удовольствий требуются деньги, соответственно, они и стали главным мерилом человека. Больше всего денег у американцев (сами их для всего мира печатают), и это как бы дает им право всех поучать и всеми командовать. Ну, Америка — страна без корней, где никогда не знали дуэлей, не выполняли ставших невыгодными договоров, а слово «герой» ассоциировали со Спайдерменами-Бэтменами. «Работайте, братья» — этого они просто не поймут.
С американцами понятно, остальные люди произошли от обезьян, а они — от англичан. Исключительная, как вдалбливают всему миру, нация. И в плане жизни ради удовольствий действительно исключительная. Но что же остальные — те, кто еще помнит свою историю?
От размышлений отвлекли восклицания поддержавших Клару Амалии, Кристини и Майи:
— Конечно, пусть.
— Спасибо! — Софью сдуло попутным ветром.
Время то останавливалось, то вновь разбегалось. Сейчас оно полетело. Два девичьих «аха» от холода и жара слились в один, и не успели расположившиеся в первом ряду ученицы вернуться к изучению предмета, как пришлось сдвигаться и пропускать.
Рядом с моим бедром остановились тоненькие ножки. Над ними — выступ редко поросшего треугольника, удрученный свес животика, пипка пупка, худые ребра, пугливые остроносые выпуклости, угрюмо свесившиеся под грузом сгорбившихся плеч.
Закончившая с приготовлениями Варвара усадила печальное создание перед собой.