— Накидку отмыли, — едва слышно пробормотала Софья, — но она суховата. Можно, я увлажню?
— Если суховата, то нужно.
Девичье лицо быстро добралось до предмета и продолжило наклоняться.
Наклоняться.
Наклоняться.
На моих глазах менялись законы физики и представления о трехмерном пространстве. Последние сантиметры стали совсем невыносимы. Кончится ли это когда-нибудь?!
Кончилось. Лоб и подбородок уткнулись в живую преграду.
— Это как?! — Ученицы вскочили, желая рассмотреть вблизи.
Все, кроме Клары и Феофании. Переглянувшись, обе просто выгнулись в нужную сторону.
— Теоретически так может каждая из нас, — с явной завистью проговорила Варвара.
— У меня не такой большой рот! — авторитетно заявила Антонина.
Она первой вернулась на место, звучно шлепнувшись задом на траву и вновь сложив рукина груди.
— Размеры ни при чем, и я сказала «теоретически». — Видя, что многие ученицы пооткрывали рты, пытаясь сымитировать процесс, преподавательница объяснила фокус. — Чтобы пустить ключ дальше, нужно избавиться от рвотных позывов. Это практически невозможно. Даже без слова «практически». А тот факт, что у Софьи получилось… В жизни всякое бывает. У кого-то невообразимая для остальных растяжка, кто-то перемножает цифры в уме, а у кого-то открываются способности в других областях.
Пока суть да дело, Софья привстала на корточках и столь же медленно и тягуче наполнилась в другом месте. Одуревшего от пережитого, меня поприветствовали новые гостеприимные стены, обняли по-дружески мягко, словно прижавшись щекой к щеке и трижды поцеловав с разных сторон. Потом, крепко сжав, приподняли радостно: «Вот и встретились, старина!» Будто всю жизнь знакомы.
А не водятся ли черти в этом тихом омуте? Допустим, не было никакого насилия — ведь Софья его не подтверждала. Была… или есть? однажды вспыхнувшая неудержимая страсть. Где-то. С кем-то. Как у Карины с Никандром. А урок позволяет реабилитироваться, не доводя проблему до рассмотрения в сестричестве.
И Ефросинья, кстати, та еще штучка. Теперь о каждой думалось по-другому, в каждой открылось нечто новое, что могло оказаться правдой и перевернуть представление о них.
А Варвара?! Как же забыл про главную возмутительницу спокойствия?
Похоже, урок устроили столь поспешно по той же причине, а не из-за всего, что перечислял прежде. Я в восхищении, королева. Так тонко выбрать место и время, нужным образом подогнать события, организовать общий настрой и провернуть масштабный проект, когда ничто, как говорится, не предвещало…
Браво, первая валторна.
А Софья продолжала удивлять не соответствовавшей внешнему виду страстностью. Она «возлюбила ближнего» со всей мощью, на которую оказалась способна. Честно говоря, не ждал, что совершенно никакая забитая царевна так заведет меня. Или ощущение идеально накладывалось на два других, где Феофания соревновалась с Кларой в открывшейся жадности. Помноженные на невероятные способности Софьи, их усилия быстро и верно толкали меня за черту.
— Хватит! — Варвара ускорилась и почти подлетела, когда меня выгнуло радостной радугой. — Софья, свободна. Нет, сиди! Не шевелись! Не вздумай двинуть ничем внутри!
Я завис между жизнью и смертью, трижды пойманный и столько же раз неописуемо окольцованный. Надо отвлечься. Но куда? На изучавшие меня лица, второй половиной сознания купавшиеся в недавних ощущениях? На колдовские выпуклости, никогда не виданные собранными вместе в таком количестве и разнообразии? На вкусившие рты, спрятанные за кроваво-алыми, красными, бледными и почти белыми губами, приотворенными в повышенном внимании и душившими в чудовищных воспоминаниях? Только не это. Хватит. Лишь теперь я смог оценить частую присказку взрослых: «Хорошего — понемножку».
— Успели? — склонилась ко мне преподавательница.
— А надо было?
Варвара заглянула мне глубоко в душу, секунду поковырялась и объявила:
— Успели. Урок продолжается. Софья, слезай осторожно, иначе тебе не простят. Кажется, ты произвела впечатление.
Не знаю как и почему, но стало вдруг все равно. Налетевшие события происходили столь нелогично и шикарно, столь вопиюще-чудовищно и безобразно в своей притягательности… Повторяемость в не самых лучших вариациях сделала их дежурно-обыденными. Софья была лучше Антонины, это бесспорно. Ефросинья — дерзновенней. Феофания — наивно-восторженнее. Любава — отважнее. Майя — слаще. Кристина… Даже слов не найти. Кристина была Кристиной. По-настоящему первой, потому что категорически не хотелось считать за чудо коварно-нежданное нахлобучивание Варвары.
Приближалась очередь Клары. То, что несговорчивую царевну будут изо всех сил подталкивать на решительные действия, можно было не сомневаться. И еще я не сомневался, кто займет место Клары, как только она встанет: Ефросинья нетерпеливо возилась на месте, а от сжатых губ словно морозом веяло. Она могла привлечь к нам общее внимание и разом прекратить невидимые игры. Могла, но не делала. Отсюда вывод: надеялась вернуться на утраченные позиции.
Между тем тревожный взгляд преподавательницы окинул место действия… точнее, взаимодействия.
— Чапа, с тобой все нормально? — вдруг спросила Варвара.
— Грех жаловаться.
Это да, не поспоришь. Никто и не спорил.
— Странно. — Варварины пальцы пробежались по бесчувственной налитой мертвенности. — Не понимаю. С одной стороны, это замечательно, когда так мощно и без всякой пульсации…
— Это бывает, если мужик морально устал, — осведомленно сообщила Ярослава. — Мозги заклинило. Он и хочет, и не хочет.
— Давайте чуть-чуть отвлечемся, чтоб мысли нашего пособия вернулись к его желаниям…
— Зачем? — перебила Ярослава. — Пока работает, надо пользоваться!
— Не повредим?
Ярославу подобные проблемы не волновали.
— Александра, давай! — подтолкнула она следующую очередницу.
Переполненный уверенностью тон знатока убедил всех, в том числе Варвару, кивнувшую застывшей в ожидании златовласой статуэтке.
Александра. Чудесная, солнечная, почти как Зарина. Но, конечно, не Зарина. Волосы длиннее, рост выше, грудь… гм, другая. Тоже выпуклая, тоже достойная. Но разве округлость, вздернутость или диаметр играют роль, когда смотришь в душу?
Включение десятоеЗарина
Плечико вдруг дернулось. Потом еще раз.
Плачет. Худшее, что может произойти, когда ты с девчонкой. Что делать? Как спасать? Какой подвиг совершить? Подтереть глазки платочком? Вытереть носик? Вспомнил сценку в торговом центре: «Девочка, не плачь, мама слышит, она сейчас придет» — «Отойди! Я не тебе плачу!»
Поколебавшись, я придвинулся грудью к напряженной спине, свободная рука нежно и очень осторожно обняла. Нос зарылся в волосы.
Сработало. Судорожные всхлипы прекратились.
Я чувствовал ее пульс. Она слышала учащенное биенье моего сердца. Мы молчали. Через пять минут теплой тишины оба дыхания выровнялись. Заячья барабанная дробь сердец утихомирилась, став солидной дождевой капелью. Кажется, она уснула. И я бы уснул, если б не первая в жизни такая ситуация: прекрасная принце… царевна умиротворенно дремлет в моих объятиях. Что я отдал бы за это в прежней бессмысленной жизни? Все бы отдал.
Примите, распишитесь. Все в обмен на это. Как заказывали.
Верилось, я не прогадал.
Только когда тело совсем затекло, когда терпеть стало невмоготу, я высвободил руку и откинулся на спину. Стада живых колючек побежали по чреслам.
Зарина. Заря. Зорька. Зоренька. Солнышко. Наивная, доверчивая, ласковая, общительная, очаровательная, шаловливая, нетерпеливая, неподражаемая… Нескучная. Лучистая и сияющая, как звездочка в ночи. Иногда по-детски беззастенчивая и бесцеремонная. Но очень мило бесцеремонная и, к моему стыду, столь легковерно, но привлекательно беззастенчивая… Всегда жизнерадостная. Невероятно заботливая. Последнее даже не с чем сравнить. Разве что с мамой.
Мы лежали на сдвинутых лежаках в своей комнате, мир за стеной существовал далеко в параллельной реальности и жил собственной жизнью, а у нас была своя: странная, трудная, но чертовски насыщенная. Я бы ни с кем не поменялся.
Среди тишины вдруг раздалось решительно:
— Так нечестно.
Красивые глаза отворились слепящими вратами в небо и уперлись в потолок с несокрушимой твердостью.
— Что? — тревожно спросил я.
Намечавшийся сон порвало в клочья. Она все-таки собралась сдать меня. Не выдержала мук совести.
Понятно, заботится о себе. Ради чего ей рисковать жизнью? Что я могу предложить, кроме хорошего отношения? Надо срочно что-то предпринять. Только выкинуть вон навеянное телевизором «свидетеля ликвидировать, труп сжечь».
— Подумай, прежде, чем что-то сделать, — только и смог вымолвить. — Решение затронет не только тебя.
— Знаю, — сурово кивнула она. — Но иначе нечестно.
Мой вздох был слишком выразительным. Зарина попыталась обернуться ко мне, но по дороге лицо смущенно опустилось.
— Ты видел меня безо всего, — с огромным усилием вылепили ее губы. — А я тебя — нет.
Сначала не понял. Потом облегчение от одного перемешалось с безумием другого.
— Что предлагаешь? — тупо вопросил я, хотя какого-либо развития событий кроме единственного ситуация не предполагала.
Девушка съежилась. Руки набросили простыню на лицо.
— «И да воздастся справедливым», — еле слышно донеслось оттуда.
В голопузом детстве я очень похоже обиделся на Тому. Причем — до смерти, непрощаемо, до самого завтрашнего утра. Играя в «доктора», девчулька совершила полный осмотр еще более мелкого карапуза в лице меня. А в ответном отказала. На год старше, невообразимо сильнее, не менее упрямая — что я мог с ней поделать? Перебесился, на следующий день еще раз напомнил, а получив второй отказ — смирился. Больше с «нарушительницей слова» в такие игры не играл. А маленькая, но уже по-женски умная Тома считала правой себя: об очередности исполнения роли доктора договоренности не было. Правила детских игр придумывают сами дети, и если перед игрой внести пункт о взаимности я не о