— Я… не хочу. Я же говорила. Хочу, чтоб потом, с мужьями и только с ними, — учащенно посыпалось из царевны.
Красная, как флаг над Рейхстагом, она изо всех сил не смотрела в сторону моего лица и всего распростертого тела. Ефросинья презрительно скривилась.
А Варвара застопорилась. Внимательный взор пробежался по ученицам, словно пересчитывая.
— Амалия? — Преподавательница вспомнила про другую скромницу, упорно державшуюся в тени. — А ты?
О, как. Никто даже не заметил, что одна очередь пропущена.
Серьезное личико образовалось среди раздвинувшихся голов. Локоны темного каре загибались на пухлые щеки. Переплетенные под подбородком руки своим продолжением вниз прикрывали с ее точки зрения меня не касающееся.
Не касающееся?! И это после всего предыдущего?! Пронеслась череда картинок: до сих пор вспоминавшийся поцелуй в игре на сплачивание… любопытный нос в моем междуножье, постоянно скошенный туда взор и, главное, чуткие пальчики, когда исследовательский интерес пересилил стыдливость… и открывшиеся глазам и губам створки перламутровой раковины, наполнявшие уши хрустальным звоном, а душу — счастьем… и чувственное ерзанье в двухэтажном валетике, и — венец эмоций! — изучение нового предмета на вкус и объем! Я могу нарисовать глобус ее родинок!
Не касающееся?! Забыв о стыде и приличиях, для меня здесь выставлялись мясисто-наваристые окорока Антонины и с трудом находимые достоинства Софьи, сладкие колокола Ярославы и тугие звоночки Майи. Подрастающие арбузики Любавы посмеивались над надменно вздергиваемым хлипким имуществом Ефросиньи, а Кристина витала в облаках, одаряя взгляд брызжущей солнцем мякотью белых апельсинов, нелогичным шедевром природы. Над этим паноптикумом царила ведьмовская роскошь Варвары, годная для обложки любого мужского журнала. Феофания и даже вечно застенчивая робкая Клара, впитавшие в себя руки, назойливо лезли в глаза расцветшей женскостью, как верхней, так и нижней. Да-да, и нижней, и не только у них. Сегодня меня касалось все. Сегодня я вещь, которой пользуются. А своей вещи хозяева не стесняются.
Царевны по определению были хозяйками и просто не смогли бы иначе. Здесь так учили с младенчества, из поколения в поколение. Только Софья, Феофания и Любава подобно Амалии прятались за спинами первого ряда, и то не полностью, и вовсе не от меня, просто места в партере не хватило. Антонина расположилась на земле, равнодушно расставив ноги, и сеновальчик над вскрытым подвалом невольно притягивал взор. Перехватив его, пышнотелая царевна даже не подумала свести колени, только покачала головой, как бы с укоризной, в уголках рта при этом прятался откровенный сарказм. Кристина, которая по примеру большинства присела на корточки, тоже чувствовала себя полностью в своей тарелке, даже с крышечкой, чтоб не расплескалось. Ее не волновало, что вторая серия кудряшек смотрится с не меньшим удовольствием, чем первая, и личико под ней тоже сияет, растягивая губки в задумчиво-мечтательной улыбке. Также и Ярославу нисколько не заботило выглядывание интимности из треугольника между соединенными коленями и широко расставленными опорными ступнями. Над облизывающимся зевом примялись скрутившиеся завитки, более темные, чем окаймлявшие активно крутившуюся голову локоны. Живые жгучие глаза пожирали сцену как лев полезшего с ним фотографироваться туриста. Майя сидела на вмявшихся в попу пятках, то сводя лежащие перед собой колени, то разводя их ненадолго, словно для вентиляции. Создавалось ощущение, что напоровшийся на вышку самолет все еще дымится глубоко внутри и готов вот-вот вспыхнуть вновь. Ефросинья расселась по-турецки, скрестив ноги. Колени ей пришлось чуть приподнять, чтоб не мешать жмущимся, как и она, к центру действия соседкам. Внутренности бедер распахнулись, словно крылья у бабочки, предоставляя любоваться вдохнувшим свободы организмом. Курчавые усики подчиняли взгляд как сержант новобранца и насильно загоняли в темноту низа, где бабочка превращалась в осу и жалила фантомными ощущениями. Втиснулась на прежнее место Александра, только что показывавшая всю себя обстоятельно снаружи и упоенно-радостно изнутри. Теперь у нее секретов от меня не было. Знакомство прошло бурно и познавательно. Состоявшийся обмен любезностями долго не сотрется из памяти. Пахарь подготовил поле под благодатный засев, ему большое спасибо. Поле тоже произвело на пахаря неизгладимое впечатление. Занавес. Занавес волос упал на плечи, скрыв две вертикальные трети тела. Но огибающий лицо центральный пробел ниспадал до самого низа, волнуя полунамеками, игрой плоти с полумраком и ублажая душу золотом вырытого клада. После Александры, еще не справившейся с дыханием, трудно смотреть еще на кого-то. Но надо. Клара и Феофания, одинаково повернутые фронтами, ушли вместе со мной глубоко в себя. Два персиково-нежных пушка ласково терлись о подушки ладоней, гладкие животики в запупочной вселенной приветствовали гостей и искали с пришельцами чуждой галактики общий язык. Вроде бы нашли. Теперь делились знаниями, умениями и способностями творить чудеса. У Варвары вообще видно все, что обычно скрыто, постольку она откинулась назад с упором на ладони, чтоб предоставить очередницам больше пространства. Подбритая щетка задралась ввысь, под ней немо вопил в голодном призыве спрятанный в человечьем теле Чужой. Его воплю вторил недавно упеченный в златовласое чрево другой чужой, теперь оставленный на ненужной воле. На нем сходились большинство взглядов. Я не возражал.
…И после всего этого — не касающееся?!
Амалия в две кратких фразы поставила меня на место:
— Я как Клара. Целиком поддерживаю.
Меня вновь испуганно-сладко сжало под упомянутой царевной и одновременно перекрутило в противосидящей.
— Тогда весь негатив первого опыта останется в семье… — попыталась переубедить Варвара отказчицу.
Амалия пожала плечами:
— Пусть остается. — Обчекрыженные волосы колыхнулись, выставившаяся на вид грудка быстро спряталась за спину восседавшей на корточках Антонины, за которую поочередно все прятались — ибо за кого же еще, если нужен быстрый и эффективный результат. — И никакого особого негатива я сегодня не заметила.
— Только благодаря последовательности построения занятия и правильности настроя.
— Зря, — бросила Ярослава Амалии. — Не понимаешь, от чего отказываешься. Вот я, например…
— Может, она как раз, чтоб не быть похожей на тебя, — обрубила Антонина.
В этот момент глубокие задумчивые глаза Амалии встретились с моими — и спросили мнения.
«Зря?»
— Не зря, Амалия, — поддержал я решение царевны.
На меня сошел сель непонимания:
— Почему?!
— Для разнообразия.
А как объяснить, чтоб дошло? А никак.
Меня поняли по-всякому. Антонина саркастически хмыкнула. Кристина наморщила лоб, уже жалея, что осталась на будущее без подобной «фишки». Варвара не отошла от разрыва шаблона. Ярослава искала в сказанном логическую прореху.
— Спасибо. — Покрасневшая Амалия полностью скрылась за чужими спинами.
Преподавательница решительно потрясла головой:
— Значит, переходим к следующему этапу. Кто готов?
Желающих первыми броситься амбразурой не нашлось. Царевны переглядывались, исподтишка подталкивали друг на друга локтями, косились назад и с детским хихиканьем пихали в спины передних. Жажда новых ощущений никуда не делась, в глазах блестело неугасимое любопытство, тела переполняла одержимость сотворить еще что-нибудь запретное, пока остались без надзора школьного руководства и вездесущего сестричества. Но никто не вызвался. Каждая ждала, когда другая сделает первый шаг.
Среди волосато-физиономийного купола мой взгляд поискал отстоявшую собственное мнение царевну. Грубо подрезанного ножом каре видно не было. Жаль, мне хотелось поддержать ее, объяснить, что я на ее стороне, ведь что бы ни говорил мужчина женщине, любимой и\или желанной, как бы ни восхищался ее телом и умениями, он не изменит своей натуры. Мужчина — собственник. Кому-то нужно многое, кому-то лучшее, кому-то — единственная и навсегда, но каждый хочет исключительно в единоличное пользование. Газировка, некогда открытая другим, тоже вкусная, но это сладкая вода, а не газировка. Машина б\у, сменившая хозяина — шикарная машина, если с ней обращались бережно, украшали обвесом, не брезговали грунтовкой и аэрографией, а так же постоянно тюнинговали и умело водили. Даже битая — все равно хорошая, но спросите любого, если дать выбор, что он предпочтет: убитую по неизвестным дорогам, которая в любой момент откажет из-за скрытых болячек, или только что сошедшую с конвейера, пахнущую свежестью и не знавшую гаечного ключа? Не зря многие мужчины делят женщин на с кем гулять и на ком жениться, второй случай предполагает стремящееся к нулю количество предыдущих хозяев. А если случаи совпадают, то вряд ли взаимные обиды насчет прошлого ни разу не потревожат счастливую жизнь новобрачных в последующие годы.
С другой стороны: а приняла бы Амалия знак моей поддержки — вот такого, которого могут взять все желающие? Мужчина-тряпка. Мужчина-подстилка. Оказывается, женщины умеют нас иметь, а мы не всегда отказываемся. А потом кроем женщин последними словами за то же самое.
Возможно, я переношу на этот мир неизжитые комплексы своего. А если нет? Кто-то интересовался у мужской половины… даже трех четвертей местной семейной ячейки, каково им пить сладкую воду, не зная шипучего покалывания пузырьков на языке и вызывающей слезы отрыжки в нос? Нехорошее сравнение, но сравнивать не с чем, да и невозможно. Первый раз ничем не отличается от других, кроме осознания, что он — первый.
Варвара была далека от моих размышлений как логопед от устройства роторного грунтокопателя, ее дары природы кругло глядели по-птичьи в разные стороны, но видели, уверен, исключительно меня, поскольку двигались одновременнос моим взором, словно сопровождавшие цель радары.
— Ну что, нет готовых? — повторила преподавательница. — Тогда скажу еще несколько общих слов, чтобы вы лучше разобрались в определениях.