Новый день. Сказать «еще один» язык не повернулся, для меня и царевен он однозначно навсегда останется новым и незабываемым. День, когда правильное стало неприемлемым, неправильное — желанным, а невообразимое — востребованным.
Как ни странно, сменившая темноту освещенность никак не повлияла на серьезно подошедших к уроку учениц. Они не хотели останавливаться, жажда знаний и ощущений толкала к покорению новых вершин… и к закреплению старых, к более уверенному их использованию. Взбудораженный настрой не снижал накала, всем хотелось чего-то еще, пусть и неизвестно, чего, и выжигавшая нервы феерия сумасбродств продолжалась.
Приближавшиеся сзади семенившие шаги заставили купол лиц и прочего с любопытством раздвинуться: состоялось торжественное возвращение Ефросиньи. Она аккуратно переступила ногу потеснившейся Антонины и весело развернулась тылом на пятачке у моих бедер.
Тугие ягодицы сжимали букетик. Несколько лиловых, в тон макушек кланялись мне от имени копчика, а листья топорщились павлиньим хвостом. Эти цветы встречались повсюду: мясистые листья, чахлые лепестки, шероховатый стебель. Там, откуда я родом, такие не растут — это все, что мне было известно.
Оказалось, что не только мне, местные царевны тоже пребывали в недоумении.
— Цветок маслюхи пригодится для… Впрочем, сейчас сами все увидите, — объяснила Варвара.
Приняв из… кхм, у Ефросиньи цветы, преподавательница помяла листья, и густая масса потекла матово-мутным маслянистым соком.
Резко поднялась Ярослава.
— Меня отстранили от предыдущего упражнения. — Она откинула белые локоны за спину и гордо выпятилась; по преподавательнице, а затем по каждой из окружавших девушек скользнул ее пронзительный жгучий взгляд. — Думаю, возражений не будет, если оставшийся способ покажу я?
Варвара не удержала недовольного сжимания губ. Видимо, ломались какие-то неизвестные планы. Как и прежде, хотела быть первой? Имитация процесса — тоже неплохо, но это не замена процессу, поэтому не верится, что такая хитрая продуманная особа вновь согласится на надкусить вместо полакомиться.
— У тебя имеется опыт? — придирчиво осведомилась она.
— Неважно.
— Важно, — не согласилась Варвара. — В этом способе — очень важно.
— Не было, так теперь будет, — уже менее уверенно наседала платинововолосая царевна.
— В любом другом случае можно было согласиться. — Тон Варвары уже ответил Ярославе, осталось дождаться, чем преподавательница закончит. Надо мной установилось «затишье перед бурей» — временный абсолютный штиль, когда даже взгляды боялись шелохнуться, чтоб не пропустить чего-то важного. — Будет лучше, если во избежание эксцессов эту процедуру покажу я.
Все же сама. Странно. На ее месте я сначала провел бы обязательную программу, где каждый покажет себя и в меру возможности повлияет на прежде несговорчивое пособие, до сих пор периодически жалевшее, что назначено пособием, а потом, когда предварительные цели будут достигнуты, ввел бы произвольную программу. Как с успешно (для зачинщика) закончившимся тимбилдингом: строго расписанные, оговоренные четкими условиями поэтапные действия приводят к нужной организаторше неразберихе, где она ловит рыбку в мутной водичке. Уверен, что у Варвары просчитан и этот вариант, или она не Варвара, а я чистопородный ангел с крылышками и без пупка.
— Нет уж, — громко раздалось со стороны моей левой ноги.
Антонина, готовая грудью защищать справедливость, как ее понимала, поднялась, кулаки сжались, мохнатые брови мрачно сдвинулись. Вид получился суровый и грозный, как у бетонной девушки с веслом — не самой симпатичной из особ женского пола, но такой, с которой лучше не связываться. Вместо весла у Антонины был непробиваемый характер. Врежет, даже морально — мало не покажется. Сейчас она явно готовилась врезать — если возомнившая о себе руководительница проекта в очередной раз решит стянуть одеяло на себя.
— Только не ты, — продолжила Антонина. — Нас много. Если останется время — пожалуйста.
Варвара с удовольствием пошла на попятный:
— Хорошо, пусть будет так.
Кажется, даже Антонина поняла, что произнесла то, чего от нее хитроумно добивались. Выиграв битву, она проиграла войну — теперь преподавательница тоже оказалась в законной очереди, на основаниях, к которым уже никто не придерется. А когда дорвется до желаемого, Варвара еще что-нибудь придумает, чтоб выжать из ситуации максимум. На то она и Варвара.
Антонина хмуро уселась обратно, свела голени и обхватила их пухлыми руками. Полнота бедер едва не спрятала от меня обиженно надувшуюся Антонину номер два. Но не спрятала. Из окошка под мясистыми ставнями продолжила недовольно обсуждать происходящее разбуженная чувственность. Это что же — царевна готовится опробовать и этот способ?! Несмотря на все страшилки, которые, вообще-то, совсем не страшилки? Забыла про «недержание кишечной продукции, внутренний зуд, опухоли, трещины на выводной кишке и кровотечение изнутри и цветение букета других болезней»? Все было выкинуто за ненадобностью, сейчас Антонину, как и некоторых других царевен, волновал другой внутренний зуд.
И ведь это я его разбудил — в техническом плане. Во всяком случае, помог проснуться. Не окажись меня в составе добиравшихся домой учениц, не случилось бы урока, и жизнь пошла бы по-другому…
— Тогда… — взор преподавательницы побежал по ученицам.
Она все еще выискивала наилучшую кандидатуру, как вдруг…
— Я хочу!
Все с изумлением оглянулись на потрясенную собственной дерзостью, прикусившую язык Клару.
— Ты серьезно? — с видом бывалого перестраховщика переспросила Варвара.
Еще бы, в это не верилось никому. Решили, что Клара брякнула, не подумав.
Ей самой тоже не верилось, но отступать поздно. Поспешно выпихнутое «да» попыталось развеять свои и чужие сомнения. Мысли и тело поплыли. Механически переставляя ноги, Клара выдвинулась на позицию.
Варвара приподнялась на коленях, и ее лицо оказалось в уровень с лицом вставшей рядом царевны.
— Помнишь обо всем, что здесь говорилось?
— И хочу, чтоб все произошло как можно скорее.
Мои невидимые посторонним дополнительные развлечения нарушили спокойствие царевны и поменяли знак ее желаний на противоположный. Интересно, предусматривала ли Варвара подобный поворот?
Я успел отметить быстро отведенный взгляд преподавательницы, что как бы невзначай скользнул по сидевшим на моих пальцах ученицам. Ах, паршивка, делает вид, что в упор не замечает. Как в свое время дядя Люсик с Тайным Кругом Школы. То, что нельзя запретить, нужно возглавить и обратить себе на пользу — давний девиз любого успешного управленца.
Клара внимательно прислушивалась к себе, ресницы бессмысленно хлопали, не понимая, как же дошло до того, до чего дошло. И никак не доходило. Взгляд метался, щеки пылали. Обратного пути не было — решение высказано, вызов судьбе брошен. Осталось надеяться, что подхватившее течение промчит через опасные пороги и не даст захлебнуться. Ее мышцы напряглись, по твердости соревнуясь с железом. Сталь стучалась в сталь. Сбоку Феофания по-прежнему стискивала нагло приватизированное имущество и с открытым ртом наблюдала, как на другой стороне мира Ефросинья, прикарманившая оставшийся без присмотра аналог, еще более нагло обращалась со своей долей выпавшего счастья. Вернее, не выпавшего (это не снег, свалившийся на голову по прихоти природы), а бессовестно урвавшей это «счастье». Ощущенческий апофеоз близился к апогею и грозил полным коллапсом. В глазах плясали солнца, и шло трещинами мироздание, небо качалось на плечах Атласа, накренялось звездной тяжестью и ударяло краем содрогавшуюся землю. У державших планету слонов подкашивались ноги. Они зычно трубили, чем пугали плывшую под ними вселенскую черепаху — она от страха забивалась в свой панцирь и оставляла реальность плыть по воле течения или тонуть — это уж как повезет. Мировой порядок трещал и осыпался мелкими осколками.
«А как же Зарина?» — вновь пропихнуло отправленное в анабиоз сознание.
А никак. Она тоже царевна этого мира. Тоже мечтала о трех мужьях и с удовольствием посетила бы подобный урок.
Это я так себя успокаиваю и убеждаю. Что-то внутри знает, что лишь придумываю малодушные отговорки, но молчит. Кажется, это «что-то» называлось совесть. У некоторых совестей имеется подружка честь. Но я прибыл из мира потребления, ничего другого не умел, потому делал единственное, что часть обидевшейся на меня души считала нормальным: потреблял. Всю жизнь, как и велели. Как можно больше. Как можно слаще. Мое общество научило меня потреблять, описав этим понятием смысл жизни: покупать, брать, менять старое на новое, хватать, что плохо лежит. Общество царисс примерно тому же учило царевен в отношении мужчин, только мужчины для них не были существами равными. Для них мужчина не человек, а функция, и они потребляли мужчин, как еду, когда голодны.
Короче, вот мы и встретились, умеющие брать и не доросшие до другого. Не представляющие другого. Сборище берунцев. Фестиваль потреблянства. Только бы совесть с перечеркнутой честью больше не высовывались, отравляя сладость момента.
А если как-то отрешиться от впечатлений (хотя как от них отрешишься?) то урок давал немалую пищу для размышлений, а главное — знания, которым в этом мире по-другому взяться неоткуда. У меня Дома такая информация приходила в разном виде из разных мест, причем была пересыпана либо заумной нудятиной, либо абсолютной беспринципностью и отсутствием рамок. Бурлящий тестостероном организм не знает опасностей или не верит в них, считает взрослыми пугалками, придуманными, чтоб застращать и не пущать. А когда что-то случается — уже поздно.
Клара еще только репетировала готовое свершиться безумие, на которое не могла решиться, а на моих ступнях уже ждала безрассудной очереди следующая царевна. Кто-то нетерпеливо бурчал, недовольный заминкой. Кто-то кривился. Кто-то обсуждал. За всем этим наблюдала Варвара, усмехаясь уголками губ. Знала, негодница, что когда дойдет дело, она получит меня с потрохами в не меньшей степени, чем другие, и что ничего я теперь не отчебучу, не уроню авторитет и послушно сделаю все так, как задумала она. Именно так и не иначе. И ведь сделаю. Лежащий крестом, я нес свой крест, презирая себя, как последнего человека на свете. Увы, мне было хорошо. От этого было плохо. Так плохо, что еще больше хотелось быстрее насладиться хорошим — пока не от меня зависит дальнейшее. Пока ситуация сделала меня вещью, а я не смог… или не нашел сил возразить.