Алекс сказала не так. Алекс настаивала – она настаивала, – что я никак не могла любить ее, что я не хотела ее, а просто хотела обладать ею. Это было настолько… несправедливо, так жестоко и бессердечно несправедливо, словно прошедший год наших отношений ничего для нее не значил.
Я морщусь:
– Я знаю. Знаю, что не убивала ее, – не совсем. Но… мы боролись. Я была все еще так… так сердита на нее. И может быть, если бы я не отвлеклась, может быть, если… если бы я уделила больше внимания…
Может быть, я бы смогла спасти ее.
Я не могу знать наверняка. Как я могу доказать это, даже самой себе?
Я знаю, что я не душегуб, но разница между душегубом и убийцей иногда кажется иллюзорной. Я несла ответственность за ее смерть.
Сейчас наша ссора кажется смехотворной. Мы сцепились из-за того же, что и всегда: Алекс назвала меня испорченной, говорила, что я не ценю то, как мне повезло, что я выросла в таких условиях. Этот комментарий никогда мне не нравился. Особенно когда мы были в Колорадо, у моей матери, с ее пустыми винными бутылками и бессодержательными словами.
Если бы мы с Алекс не подрались, возможно, я бы сделала другой выбор.
Или упала бы вместе с ней.
– Ты не могла спасти ее, – говорит Эллис. – Это был несчастный случай.
Она вздыхает, должно быть, понимает, что не убедила меня. Она снимает с меня шляпу и откладывает ее в сторону, словно хочет хорошо меня видеть.
– Это было давно, – говорит она. – Сейчас уже все закончилось.
Для меня ничего не закончилось.
Кажется, больше не имеет значения, использует ли Эллис меня для своей книги. Я могу думать лишь о пропасти между тем, что я только что сказала, и теми признаниями, которые не прозвучали.
Как я смогла бы объяснить, что несчастный случай с Алекс был точкой в конце очень длинного предложения – отдачей давно просроченного долга.
Я боюсь закрыть глаза и оказаться снова там, год назад, при свечах, зажженных благовониях и с шепчущими на ухо ведьмами. Снова погрузиться в тот ритуал, что мы с Алекс пытались совершить. Ритуал, который она прервала. Ритуал, сделавший нас проклятыми.
– Мы поднимались на пик Лонгс, – говорю я. – Мы отправились домой к моей матери. Знаешь, на… Рождество. Мы долго упрашивали ее отпустить нас совершить восхождение в одиночку. Алекс была… очень убедительна. Был декабрь, и ожидались бураны, но…
Закрывая глаза, я все еще вижу белизну. Все вокруг было белым, снег слепил глаза.
Вот только буря пришла позднее.
– Они так и не нашли тело и не смогли провести вскрытие, чтобы быть уверенными, но нас обеих учили распознавать отек легких. Когда поднимаешься на высоту, иногда… Легкие начинают отекать. Вот это и случилось с Алекс. Ей было очень больно, и она начала задыхаться, поэтому мы… В этом случае самое важное – это спуститься на безопасную высоту как можно скорее…
Глупо, так глупо. Нам следовало повернуть назад, как только у Алекс стали проявляться симптомы. Но мы были безрассудны и, как нам казалось, бессмертны.
К счастью, Эллис хранила абсолютное молчание.
– Ты должен подняться на вершину пика Лонгс до полудня или рискуешь попасть в буран – именно так там погибают люди. А мы продолжили подъем слишком поздно. К тому времени, когда мы стали спускаться… началась буря. Везде было так много снега, было невозможно разобрать что-либо, и мы… Я приняла неверное решение. Мы спустились со скалы. Или я имею в виду… Алекс. Она повисла в воздухе. А я оставалась на горе. Я не могла… У меня не хватило сил вытянуть ее. Она была слишком тяжелой – она забирала мой кислород.
Я кусаю щеку изнутри. Резкая вспышка боли помогает мне продолжать.
– Буря была ужасной. Снег… он менял направление. Мы обе были… Мы слишком много весили вместе. Снег мог обрушиться в любой момент. А мы обе – упасть. – Я киваю, один раз. – Поэтому я перерезала веревку.
Эллис берет меня за локоть. Я вздрагиваю. Я не осознавала, что она подошла и теперь стоит совсем рядом, так близко, что я могу сосчитать ее ресницы. Пенсне вновь исчезло.
– Она кричала, – шепчу я. – Все время. Она кричала, чтобы я вытащила ее.
Признание вспыхивает в пространстве между нами как зажженный фитиль. И вот она: омерзительная правда.
– Алекс умоляла меня не делать этого, но я все равно перерезала веревку.
Эллис неглубоко, но слышно вздыхает. Ее ладонь по-прежнему лежит на моей руке, в конце концов – она не отшатнулась с отвращением.
– Я не понимаю, – говорит она. Я тоже не понимаю. Я не понимаю. Я прерывисто дышу и отворачиваюсь, чтобы она не увидела моих слез.
Эллис сжимает мою руку и переступает в направлении моего взгляда, так что я не могу не смотреть на нее.
– Я не понимаю, – повторяет она. – Алекс не погибла на горе. Она умерла здесь, в школе. Она утонула.
Глава 10
Слова Эллис тяжело оседают в моем сознании, я отшатываюсь назад, подальше от ее прикосновения.
Она утонула.
Алекс все еще в моей памяти, я вижу ее посиневшие губы и дрожь руки, сжимающей ледоруб. Я все еще чувствую холодный ветер, треплющий мои волосы, и тающий на щеках снег. Ощущение, словно та реальность прижалась к этой, чтобы я могла дотянуться до пыльного воздуха, разорвать его и оказаться вновь на вершине горы. Мы были там. Мы…
– Я прочитала об этом в документах, – говорит Эллис; я едва ее слышу, с трудом вижу ее. – Она упала с выступа у озера. Во всяком случае, так ты сказала полиции. Ты сказала, что она не умела плавать.
Нет.
Произошло совсем не это. Я перерезала веревку. Она была толстая, почти невозможно разрезать – под конец у меня онемела рука. Алекс кричала все время, пока падала.
– Произошло совсем не это, – говорю я каким-то чужим голосом. – Я была там. Я… Нет…
– Фелисити, – говорит Эллис. Она осторожна – так же осторожны были доктора в больнице, осторожны, словно я сумасшедшая. – Чем ты перерезала веревку? Ножом? Ты где его взяла?
Я задумываюсь, приоткрыв рот и затаив дыхание.
Эллис отпускает мою руку, и в том месте, где она прикасалась, теперь холодно. На той скале кожа Алекс тоже была холодной, скользкой от слез, ее тело сверкало, как полированный кварц.
Нет.
Это неправильно. Я никогда не прикасалась к ней. Она упала.
Она упала.
– Вы были там, – говорит Эллис, медленно и абсолютно уверенно. – Помнишь? Ты сказала, что она потеряла равновесие. Ты вернулась в кампус, промокшая до нитки, и сказала, что она упала в озеро.
Я помню. Я помню, как стояла в фойе Годвин-хаус, с холодной ночью за спиной и в грязном платье, прилипшем к ногам. Ледяная вода стекала на пол. Я помню, как МакДональд звонила в полицию. Помню, как они собирали рыжие волосы Алекс, спутанные, зацепившиеся за мои пальцы.
О, боже.
Это был несчастный случай. Я повторяла это снова и снова, как литанию[16].
Где Алекс, Фелисити?
Что случилось с Алекс?
Я больше не выдержу; ноги кажутся мне хрупкими, как цветочные стебли, и я опускаюсь на землю. Меня трясет, и Эллис наклоняется надо мной, нерешительно касаясь пальцами моей спины между лопатками.
– Ее не нашли, – шепчу я. Теперь я знаю. Эллис права. Я помню. Я…
Эллис качает головой.
– Ныряльщики осмотрели все озеро и половину побережья Гудзона. Постепенно полиция пришла к выводу, что ее тело, возможно, уплыло в море.
Почему я думала, что она погибла при восхождении? Это было неправдой. Я никогда не ходила в горы с Алекс – я даже не знаю, как это делается.
Выходит, та история проще, чем правда?
Почему она проще?
Может быть, я хотела верить, что Алекс погибла, занимаясь тем, что любила. Я не хотела, чтобы это было там, на том выступе, где мы вдвоем ссорились из-за… из-за…
А потом она упала.
Я наклоняюсь вперед, прижимаюсь лбом к коленям.
Я не могу убежать от воспоминаний, поднимающихся во мне, как соленый прилив.
Алекс, ее щеки пылают от гнева.
Она кричит.
– Я пыталась спасти ее. – Я рыдаю. Я не знаю, когда начала плакать. Я задыхаюсь, ощущая соленые слезы, когда они попадают на губы, на язык. – Я пыталась. Я пыталась. Я плыла за ней, но она… она уже…
Она, должно быть, очень сильно ударилась головой, когда падала; сразу потеряла сознание. Не было никакой отчаянной борьбы, чтобы не утонуть, никаких машущих конечностей или брызг воды. Только ужасная тишина. Я ныряла снова и снова, искала, напряженно вглядываясь в черную воду. Я водила пальцами по илистому дну озера. Я изрезала руки о каменистые края той скалы, цепляясь за нее и хватая ртом воздух, пока не поняла, что слишком поздно.
Алекс пропала. Озеро поглотило ее и унесло очень, очень далеко. Она никогда не вернется.
– Это была не твоя вина, – говорит Эллис.
– Я этого не знаю, – отвечаю я и смеюсь. Я понимаю, как сейчас выгляжу – возбужденная и неуравновешенная. Та самая ненормальная, какой меня все считают.
Эллис хочет верить именно в это. Я хочу в это верить, и именно поэтому Алекс не отпустит меня. Она преследует меня, потому что знает, впрочем, и я знаю, что если бы все пошло по-другому… если бы я спустилась за ней быстрее, если бы мы не поругались, если бы Алекс не пила…
Губы Эллис кривятся, но она не отстраняется. Вместо этого она легонько берет меня за запястье и держит.
– Как она упала?
Эллис говорит так нежно, что я хочу ей верить. Я хочу доверять ей больше всего на свете. Я хочу, чтобы в этом ужасном и извращенном мире был хоть кто-то, кому я могу верить.
– Она поскользнулась, – шепчу я. – Она была… Мы обе были очень пьяны. Понимаешь, мы были на вечеринке в Болейн по случаю окончания семестра. И мы…
Алекс в черном, расшитом бисером платье, в волосах жемчужины. Кончики ее пальцев пахли сигаретным дымом. Губная помада была размазана.