Я боюсь, что, если сделаю это, пути назад не будет. Я навсегда потеряю контроль над собой.
«Но именно поэтому ты должна это сделать», – шепчет внутренний голос, подозрительно похожий на голос Эллис Хейли.
Мне нужно прикоснуться к темноте так, чтобы она меня не поглотила.
Приглашения в виде трех записок, написанных от руки на бумаге, которую Эллис вырвала из корешков нелюбимых книг, мы подсунули в щели под дверями комнат Годвин-хаус:
Встретимся здесь в полночь. Никому не говори, куда идешь. Затем координаты места и подпись Эллис.
Время Эллис указала разное, чтобы, выйдя из дома, ни с кем не пересечься, – каждая обитательница Годвина думает, что она идет одна.
Я выдыхаю и заставляю себя открыть дверь. Эллис ждет меня внизу, уже в маске. В тусклом свете она видится худым черным скелетом, с нечеловеческим черепом и дырой вместо рта. Трудно представить, что в глубине этих пустых глазниц существует душа. В ковене Марджери нам говорили, что, когда посвященный надевает маску, его душа покидает тело; ее место занимает дух ведьмы из Дэллоуэя. Одной из Пятерки.
Я прижимаю руку к груди, в мою ладонь стучится сердце. Мое сердце?
Или чье-то иное?
Это ошибка.
Что, если Марджери хочет именно этого? Ее дух мог наблюдать за мной, терпеливо ожидая случая, чтобы сломить мою волю. И она смогла бы овладеть мною, когда я не защищена, уже одной ногой во тьме. Она бы заставила меня плясать под ее дудку. Убивать, пока мертвые не будут довольны. Погибнуть, чтобы ее призрак смог обрести покой.
Может быть, меня никогда и не преследовали призраки. Возможно, всё это время и Марджери, и Алекс знали, что им не придется охотиться на меня.
Они знали, что я приду искать их сама.
Темнота дает ощущение близости, важности. Мы идем сквозь нее словно привидения, молча – мы становимся частью Годвин-хаус, проросшими из неровного пола и темных углов потомками и дочерями ведьм, умерших несколько веков тому назад.
И вот мы уже вне дома, в лесу, заходим по тропе ведьм так далеко, что дом проваливается в раскрытый зев ночи, и тьма под деревьями такая плотная, что даже наше дыхание звучит приглушенно. Где-то рядом ухает сова, предупреждая о нашем приближении. Греки верили, что ведьмы могут превращаться в сов, чтобы преследовать своих жертв. Я постоянно думаю о том, что увидела Эллис в моей чашке: птицу, опасную ситуацию.
– Они не придут, – говорю я, когда мы доходим до поляны. Кажется, что лес, голодный и зубастый, приблизился к нам. Я снимаю маску; я больше не могу чувствовать себя полуслепой и не знать, что происходит вне поля зрения.
– Они придут, – отвечает Эллис.
Я не верю ей, но все равно готовлюсь. В моей сумке есть всё, что нужно, извлеченное из дыры в стенке шкафа: свечи и благовония, флакон с кровью козла, которую я купила в городе у мясника.
Услышав треск ветки, я резко выпрямляюсь, почти готовая увидеть ее, Алекс. Но это всего лишь Каджал, появившаяся из-за деревьев, с грязным пятном на коленке и недовольным выражением лица.
– Морроу, – говорит она. – Что ты здесь делаешь?
Я понимаю, что она замечает Эллис, по тому, как напрягается ее спина, и Каджал рефлекторно отступает на полшага назад. Я оборачиваюсь в тот самый момент, когда Эллис снимает с лица козлиную маску.
– Это я, – говорит она.
– Что за хрень, Эллис!
Эллис вытаскивает из кармана портсигар. Она довольно долго молчит, закуривает и выдыхает дым к звездам, затем говорит:
– Я объясню, когда придут остальные.
Я торчу между ними – Эллис, бледной и невозмутимой, и Каджал, переминающейся с ноги на ногу и явно обдумывающей, не вернуться ли в Годвин. Но нет. Она остается, наблюдая в настороженном молчании, как я заканчиваю строить круг из свечей и черных турмалинов. Может быть, Эллис права – нет никакой опасности от Марджери или ее родственников, – но все равно под защитой кристаллов я чувствую себя лучше.
Клара и Леони появляются в течение следующих пятнадцати минут, Леони идеально причесана, совсем как кандидат в президенты, словно она приехала в лесную чащу на такси, а не тащилась по сучьям и камням. Клара выглядит довольно потрепанной, но не жалуется. Она, наверное, очень рада, что ее вообще позвали.
Эллис стоит рядом со мной, сжимая пальцами мой локоть: бережно, успокаивающе. Не думаю, что она осознает, насколько мне необходима сейчас такая поддержка.
Леони узнает маску Эллис. Я определила это по тому, как она, увидев ее, чуть замялась, но не дрогнула: череп козла пугает меньше, если вы видели его раньше. Возможно, она одна из новеньких членов ковена Марджери, включенная туда, пока я гнила на больничной койке.
Если так, она знает, что я тоже была одной из сестер?
И что была отлучена от ковена?
– Эллис, – медленно, осторожно говорит Леони, – это что?
Эллис, докурив сигарету, уже надела маску обратно, но сейчас отодвигает ее от лица:
– Это маска, Шуйлер. А на что она похожа?
– Где ты взяла ее?
– У меня, – вмешиваюсь я. – Она взяла ее у меня. Я была частью… Эмм… – Я не могу сказать это вслух; пусть даже я была изгнана из ковена Марджери, чувствую, что связана его правилами. Леони не сводит с меня темный пристальный взгляд, твердый и проницательный. – Я дала ее, – говорю я.
– Я подумала, что мы могли бы немного поиграть, – произносит Эллис, наконец-то полностью отбросив маску и улыбаясь нам, своим послушницам, собравшимся для проповеди. – Я полагаю, вы слышали про Пятерку из Дэллоуэя.
Все кивнули.
– Твоя книга о них, – отважилась Клара. – О ведьмах.
– Верно. И вы знаете мой стиль – я методичный писатель. Говорят, что девушки из Дэллоуэя были ведьмами или по меньшей мере они проводили спиритические сеансы и произносили заклинания. Так что я тоже должна.
Клара с обожанием смотрит на Эллис, словно та только что предложила ей свою вечную дружбу за пустячную цену ее души. Леони и Каджал переглянулись.
– Я думаю, это чудесная мысль, – наконец говорю я, потому что эти двое явно не согласны, но слишком нервничают, чтобы прямо возражать Эллис.
– Я тоже, – поддакивает Клара.
Каджал наматывает на палец локон черных волос:
– Полагаю, это будет забавно…
Остается одна. Эллис пристально смотрит на Леони, и та вздыхает, а затем кивает. Всё, наш договор заключен.
– Нам нужно название, – говорит Клара. Ее тон слишком оживлен для подобной обстановки, неуместен под этим густым покровом деревьев и лианами, ползущими под ногами.
Название. Как-то непочтительно называть то, чем мы заняты. С другой стороны, для Клары это игра. Она не понимает, как магия может затянуть, подчинить. Каждое заклинание – это гранатовое зернышко на языке, связывающее с подземным миром.
Наверное, не для всех. Но точно для людей вроде меня.
…красные рябины ягоды
и в темном небе
ночные перелеты птиц.
– Что ты сказала? – Леони странно смотрит на меня; должно быть, я говорила вслух.
Я глотаю комок в горле.
– «Ночные перелеты», говорю я. – Знаешь, стихотворение Луизы Глюк.
Мне отвечают непонимающие взгляды. Дискомфорт, словно от проглоченного камня, ноет внутри меня.
– Из сборника «Аверно» – чуть помедлив, говорит Эллис, и, когда я оборачиваюсь к ней, улыбается. – В нем поэтесса рассказывает о том, как Персефона заключает брак в подземном мире. Стихи вращаются вокруг одного и того же вопроса: как может душа человека вынести то, что однажды красота жизни становится недосягаемой?
– Да, – шепчу я.
Алекс писала эссе по этим стихотворениям. Ее экземпляр «Аверно», возможно, до сих пор обитает на полках Годвин-хаус.
Эллис кивает, словно приняв решение:
– Добро пожаловать, – говорит она, – в «Ночные перелеты».
Наступившая тишина тянется, как длинная лента, шелковисто-гладкая; мы все, как дети, подмененные эльфами, ловим каждое слово Эллис.
– Правила такие, – продолжает Эллис. – Первое: никаких разговоров о «Ночных перелетах». Никаких, если только мы не будем здесь, в лесу или в еще каком-то месте встречи.
– Но это же не бойцовский клуб, – говорит Каджал.
– Нет, но так прикольнее, – отвечает Эллис. – Второе: мы с Фелисити выбираем, когда и где. Никаких обсуждений и споров по этому пункту не будет. В-третьих, вы будете знать о времени и месте еженедельных встреч из записок, которые мы подсунем под ваши двери. И поскольку вы не будете ни с кем обсуждать «Ночные перелеты», то не узнаете, в какое время скажут прийти остальным. Но я предупрежу вас, если время сбора изменится. Дорога к месту встречи – это часть испытания. Как в жизни, каждая женщина должна путешествовать в одиночестве.
Потом взгляд Эллис скользнул по мне, и я подумала, что уловила что-то похожее на веселье в ее серых глазах – хотя то мог быть лишь отблеск свечей. Если бы наша игра была настоящей, то и прогулки «Ночных перелетов» происходили бы по сценарию реальности: рожден в одиночестве, умрешь в одиночестве. Но теперь, как утверждает одно из стихотворений «Аверно», начинается вся ее жизнь – к несчастью, это будет короткая жизнь.
– А это что? – с отвращением спрашивает Каджал, указывая на сооруженный мною круг, а затем на набор мышиных черепов, выложенных вдоль скалы. Все были собраны в прошлом году, все в Годвин-хаус. Я не считала их сверхъестественными, пока не погибла Алекс.
– Ты не можешь играть, если не соблюдаешь правила игры, – говорю я.
Рядом со мной смеется Эллис.
На следующее утро мои воспоминания о посвящении расплываются, как масляная краска, стекающая в воду. Я помню, как выглядели остальные, сидя на лесной почве, с папоротником и сухими листьями, разбросанными у них на коленях. Я помню, как мазала кровью лоб Эллис, ее взгляд, словно она могла сквозь маску заглянуть в мое сердце.
Мои пальцы на ее коже, влажной и кроваво-красной, и она шепчет мое имя.