Две ночи после того ужасного «Ночного перелета» я просыпаюсь в поту, с прилипшей к спине рубашкой, кошмары оставляют кислый привкус во рту. Закрывая глаза, я вижу тела в воде, с белыми пальцами и холодными губами. Это Тамсин Пенхалигон, это Корделия Дарлинг, это Флора Грейфрайар с окровавленным горлом.
И, по закону подлости, в ночь последнего «Ночного перелета» сломался мой ноутбук. Я вынуждена взять пишущую машинку Годвин-хаус, пока мой компьютер в ремонте, но сейчас, спустя два дня без него, оказалось, что аналоговый метод для меня даже лучше. Мне нравится то, что нужно с усилием надавливать на клавиши «Ремингтона», что я не могу расслабленно сидеть, разложив руки по клавиатуре, пока непродуманные фразы стекают с кончиков пальцев; я должна взвешивать каждое слово. Я должна нажимать каждую клавишу отдельно. Я должна продумать то, что скажу, прежде чем сказать, иначе рискую перепечатывать целые страницы доказательств.
Даже слегка избавившись от высоких технологий, я чувствую какое-то освобождение. Больше не нужно беспокоиться о фотографиях на моей странице или о том, как выглядит на моем сайте та золотая, идеализированная жизнь, которую я показываю другим. Больше никаких проверок на вирусы, нежелательной почты или подсчета лайков. Если нужно что-то найти, я иду в библиотеку. Если я хочу поговорить с кем-нибудь, то разговариваю. И все, с кем я бы поговорила, находятся в этом доме.
Я решаю, что, когда заберу ноутбук обратно, не буду им пользоваться. Я спрячу его под кровать, пусть собирает пыль. Мне нужна физическая опора, которую дает моя пишущая машинка; мне нужно это равновесие.
– Нам нужно тренироваться, – говорит Эллис через три дня после того злополучного «Ночного перелета», после того, как я наконец оправилась от своего унижения – или, скорее, была вынуждена оправиться, когда Эллис отказалась оставить меня в покое. Я наблюдаю за ней со своего места, свернувшись калачиком на ее кровати с детективом Кристи. Смотрю, как она отклоняется на своем стуле все дальше и дальше, словно испытывая, насколько может отодвинуться, прежде чем потеряет равновесие и разобьет себе голову.
– Тренироваться в чем?
Стул Эллис с грохотом возвращается на место.
– В убийстве. А в чем же еще? – На ее губах появляется усмешка, Эллис открывает ящик стола и вытаскивает кусок бечевки. – Удавка.
– Мне не нужна такая тренировка, – сообщаю я. – Я не пишу про психованных ведьм.
Есть разница между разговорами о том, как что-либо могло быть выполнено, и физическим воссозданием этого. Особенно чего-то столь жестокого.
– Но именно ты убеждена, что тебя преследует призрак мертвой подруги. Если что, ты должна быть первой.
Она протягивает бечевку и трясет ее в воздухе, пока я, вздохнув, не выхватываю ее.
– Что я должна с ней делать?
– То, что обычно делают. Оберни вокруг моей шеи и действуй, словно хочешь придушить меня. – Эллис отодвигает стул и встает, собирая волосы в неряшливый пучок, чтобы показать горло. – Тебе нужно подойти ко мне сзади.
Ну естественно. Как еще следует нападать на жертву?
Я наматываю бечевку на ладони и становлюсь у Эллис за спиной. Она выше меня; мне придется тянуться, чтобы достать. Но это даже поможет мне: ее рост обеспечит давление на гортань – будет труднее увернуться от удавки.
Я подхожу ближе, держа шнур натянутым. Шея Эллис сзади длинная и тонкая, с бледной кожей и крошечной родинкой сбоку от позвонков. Я вижу, как бьется пульс в сонной артерии, прямо под ухом.
– Чего ты ждешь?
Ничего. Я ничего не жду.
Я поднимаюсь на цыпочки и, обернув шнур вокруг горла Эллис, резко отступаю на полшага и тащу ее назад – она издает слабый удивленный звук и хватается за бечевку. Она выгибается и освобождается, ударив пяткой по моей лодыжке так, что я оступаюсь и чертыхаюсь.
Когда она снова поворачивается ко мне лицом, на ее шее виден тонкий отпечаток, слегка покрасневший, только и всего.
– Что это было? – она улыбается. – Так ты не убила бы даже ребенка.
– Я не собиралась тебя убивать.
– Ты бы и не убила, – Эллис говорит это так, что у меня складывается отчетливое впечатление, что она считает эту схватку шоковой терапией для меня. – В самом деле. Но ты должна убедиться, что твоя жертва не сможет сбежать. Или ты действительно думаешь, что сможешь схватить кого-нибудь и убить его просто с помощью грубой силы, когда он уже сопротивляется?
– Я не планирую кого-нибудь убивать, и точка, – огрызаюсь я, и бровь Эллис резко поднимается.
Эллис не произносит это, но я отчетливо слышу повисшие между нами несказанные слова: «Даже Алекс?»
Я ощущаю резкую боль в груди, прижимаю к ней кулак и с силой надавливаю. Эллис никогда бы не сказала, что я убила Алекс. И даже если бы я настаивала на своей ответственности, знаю, Эллис возразила бы: «Люди дерутся, Фелисити. Люди пьют, потом дерутся, и что-нибудь случается».
Я не рассказывала ей о спиритическом сеансе или о Марджери Лемонт. Иногда я задаюсь вопросом: не проник ли дух Марджери в мое тело, плотно свернувшись вокруг моего сердца, обдавая его холодом?
И все же я здесь, делаю вид, что убиваю Эллис. Накидываю удавку на ее горло, и если бы я была действительно одержима Марджери, ей было бы слишком легко, действуя моими руками, туго затянуть бечевку.
– Одержимости не существует, – слышу я голос Эллис. – Магии не существует.
Вот только это не так. То, что Эллис не может ее понять, не делает ее нереальной.
– Моя очередь, – говорит Эллис. – Дай мне удавку. – Мои ладони влажные, когда я сую бечевку обратно ей в руки; она накручивает ее на костяшки пальцев так, что белеет кожа. – Повернись.
Я подчиняюсь, медленно. Я понимаю, что у Эллис нет намерения дать мне умереть, но это не успокаивает – и мое сердце начинает бешено колотиться. А вдруг она сделает ошибку? У нее может и не быть намерения причинить мне вред, но если она затянет бечевку слишком сильно, если будет держать меня слишком долго, это будет несчастный случай, но я все равно буду мертвой.
Я собираюсь сказать Эллис, что передумала, когда она накидывает шнур мне на шею.
Я налетаю на нее спиной, ухватившись руками за бечевку. Но Эллис затягивает ее туже, перехлестывая у меня на затылке и извлекая из моей трахеи судорожный булькающий звук. У нее твердое негнущееся тело, даже когда я бью ее локтем в живот, ее дыхание обжигает мое ухо. Бечевка врезается сильнее, раскаленная добела полоса поперек моего горла. Я пытаюсь сказать Эллис, чтобы перестала, но голоса нет. Я не могу дышать. Я не могу…
Эллис дергает меня в сторону, и одну ошеломительную секунду я думаю, что она сломает мне шею. Но она лишь поворачивает меня к зеркалу.
Мы обе отражаемся в нем: я с кроваво-красным лицом, горло сжато импровизированной удавкой, и руки Эллис, стягивающие бечевку.
– Видишь? – говорит Эллис. В отражении ее глаза сияют ярким, живым внутренним светом, плечи мелко дрожат от напряжения. – Ты не можешь вырваться. Ты не можешь сопротивляться, во всяком случае эффективно. Я пережала твою сонную артерию – и в мозг поступает очень мало кислорода.
Я едва могу понять, что она говорит. Сознание остановилось, мысли плывут. Эллис наклоняет свою голову к моей.
– Вот так, понимаешь? Даже при сопротивлении… ты потеряешь сознание через тридцать секунд. Еще через минуту ты умрешь. Так же, как Тамсин Пенхалигон.
Она собирается меня убить.
Эта мысль вспыхивает в моей голове, алая, смертельная. Слезы текут из глаз, обжигают щеки. Во рту появляется медный привкус.
Только потом Эллис отпускает меня. Мир снова играет красками, голова идет кругом. Я бы упала на колени, если бы Эллис не поймала меня за талию.
– Сюда, – шепчет она. – Сюда… Всё в порядке. Неужели ты думаешь, что я хотела покалечить тебя? Я бы никогда не причинила тебе вреда. Ты в безопасности.
Я продолжаю плакать. Рыдания выходят хриплыми, нечеловеческими, словно мои голосовые связки протащили по асфальту. Горло горит.
Рука Эллис в моих волосах, поглаживает их, словно я испуганное животное. Моя голова кружится и кружится от белого шума приближающейся смерти. От удушья.
Алекс чувствовала себя так, когда ударилась о поверхность озера, когда первый же судорожный вздох наполнил ее легкие водой? Мутилось ли так же ее сознание – когда от ужаса сводило позвоночник и опьянение пропадало в одну секунду?
Может быть, она и выжила при падении. Но все равно Алекс не умела плавать.
Я передвигаюсь в руках Эллис, чтобы прижаться лицом к ее плечу, и она дает мне выплакаться, поглаживая меня по голове, шепчет нежные бессмысленные фразы, пока мои слезы стекают на накрахмаленный воротничок ее рубашки.
– Зачем ты это сделала? – спрашиваю я, когда, наконец, начинаю контролировать дыхание. Я немного отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее, вытирая мокрый нос тыльной стороной ладони. – Ты не должна была… это делать.
– Мы тренировались, – в голосе Эллис слышно легкое замешательство.
– Да, мы тренировались, но… Но… Ты чуть меня не убила!
На лице Эллис появляется странное выражение, она наклоняется вперед и хватает меня обеими руками за плечи. Пальцы сжимаются так сильно, что становится почти больно.
– Я никогда не убила бы тебя, – клятвенно произносит она, ее глаза безумны. – Фелисити, как под присягой, я никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я лучше умру.
Мои глаза снова наполняются слезами. Эллис большим пальцем смахивает одну из них; прикосновение прохладной кожи остается на моей щеке лихорадочным следом.
Я судорожно вздыхаю.
– Нужно быть осторожнее, – говорю я наконец, мой голос становится увереннее. – Я не один из твоих персонажей, Эллис. Если со мной что-нибудь случится, ты не сможешь вырвать эту страницу и переписать ее заново.
Эллис выглядит потрясенной, ее серые глаза кажутся бездонно-черными. Ее рука на моем лице слегка дрожит.