Пожалуйста, послушай меня».
В ответ тишина.
Наконец, я вздыхаю и сажусь на корточки, открываю на коленях книгу Эллис. Страницы переворачиваются с трудом; они слиплись от времени, и переплет стал жестким.
– Глава первая, – читаю я вслух. – Не осталось никого.
Я снова бросаю взгляд на надгробный камень, словно чтобы убедиться, слушает ли Алекс. Камень по-прежнему серый и безликий.
Я читаю дальше, всю первую главу, перехожу ко второй, но в горле пересохло и голос начинает хрипеть. Я закрываю книгу и, помедлив, наклоняюсь, чтобы положить ее на надгробие. Еще один подарок для девушки, которой не нужны подарки. Теперь уже не нужны.
Больно давит в груди. Я, зажмурив глаза, прижимаюсь лбом к стылой земле. С ресниц скатывается слеза и падает мне на пальцы. Всё это настолько бесполезно… И я такая никчемная.
Мне не следует быть здесь. Алекс всегда была самой умной. Алекс подавала большие надежды. Это было видно по тому, как преподаватели восхищались ее работами и как легко, без усилий, ей все давалось. Она могла написать эссе за одну ночь, пьяная, с косяком в руке, а потом вы узнавали, что она получила первое место на кафедре английского языка за лучшее сочинение. Она подавала заявление в Лигу плюща. Мы все знали, что она будет принята в любой из этих университетов, в какой захочет.
Не то что я. Я избалованная богатая девчонка, которая пряталась в лучах славы Алекс, заимствуя ее свет.
Хруст ломающейся мерзлой земли заставляет меня поднять глаза. Возле камня стоит Эллис, опираясь всем весом на ручку лопаты.
– Думаю, нам нужно ее выкопать.
Я изумленно смотрю на нее, мое сердце начинает биться так сильно и часто, что кажется, будто я захлебываюсь кровью.
– Что?
Эллис спокойна, как всегда.
– Ты сказала, что могила пуста, так? Так что нечего бояться. Тела нет, осквернять нечего. Может быть, ты увидишь это своими глазами и успокоишься.
Я с трудом поднимаюсь на ноги, грязные руки путаются в юбке.
– Нет. Ни в коем случае.
– Ты можешь положить книгу в ее гроб, – предлагает Эллис крайне деловым тоном. – Ты можешь сотворить заклинание, чтобы успокоить ее дух.
– Эллис, раскопав могилу Алекс, мы ничего не исправим.
– А проигнорировав проблему, исправим?
Не могу. Я не могу это сделать. Я отворачиваюсь от нее, вглядываюсь в лес, чернота ночи стала более плотной по сравнению с тем, какой была, когда мы пришли.
– Где ты только нашла эту лопату? – Я понимаю, как звучит мой голос: возбужденно, истерично; на слове «лопата» он срывается, будто я уже в одном вздохе от полного безумия.
Я заставляю себя повернуться спиной к Эллис, которая так и стоит около камня, словно подобный разговор на кладбищенском дворе в ночи совершенно нормален.
Она машет рукой куда-то через плечо.
– В сарае смотрителя. Замок легко открылся.
Я этого не слышу. Это абсурд.
– Ты ненормальная.
Эллис чуть заметно качает головой.
– Это не мне мерещится всякое, Фелисити. У меня не бывает срывов в лесу, и я не гоняю призраков.
Я прячу лицо в ладонях, не обращая внимания на то, что по нему размазывается могильная грязь. Боже. Боже.
– Я не буду раскапывать эту могилу, – говорю я.
– Ладно, ладно, не будем. Это было всего лишь предложение.
Эллис уносит лопату туда, где взяла, а я остаюсь здесь, мои ноги налиты свинцом. Пока нет Эллис, воздух становится холоднее. Я чувствую, как призрак Алекс дышит мне в затылок.
Может быть, Эллис права. Я ненормальная. Как моя мать.
На обратном пути мы не разговариваем, большим пальцем затянутой в перчатку руки Эллис постукивает по рулю, я сжимаю руками колени.
Мы добираемся домой в третьем часу, но, несмотря на позднее время, я не думаю, что смогу уснуть.
– Ты в порядке? – спрашивает Эллис, когда мы возвращаемся в Годвин-хаус и задерживаемся на площадке второго этажа. Свет с потолка отбрасывает странные тени ей на лицо.
– Я не хотела давить на тебя. Я не пыталась…
– Я в порядке, – перебиваю я. – Прости. Я просто…
Зачем я извиняюсь? Естественно, я не хотела вскрывать могилу своей бывшей девушки. Это Эллис следует просить у меня прощения.
И все же я не могу набраться смелости и сказать все это. Я прикусываю губу и прислоняюсь спиной к стене, обхватив руками живот. Эллис ногтем большого пальца ковыряет краску на перилах.
– Послушай, – наконец говорит Эллис. – Я только хотела помочь. Ты ведь знаешь это, правда?
Я молча смотрю на нее.
– Ты уже знала, что могила пустая. Я подумала, что это принесет тебе облегчение. Я хочу, чтобы ты поняла… Я не могу больше видеть, как ты себя терзаешь.
– Что ж, мне жаль, что это так больно для тебя, – резко обрываю ее я. – Видеть меня. Вот такой.
– Фелисити…
– Я иду спать.
Перепрыгивая через две ступеньки, я поднимаюсь на третий этаж и изо всех сил захлопываю дверь. Напрягаюсь, ожидая, что Алекс постучит ручкой щетки в пол.
Но ничего не происходит. Призрака Алекс, если он есть, не волнует шум.
Там, внизу, говорю я себе, есть только Эллис Хейли.
И Эллис Хейли может катиться к черту.
Мое намерение состоит только в том, чтобы построить школу для молодых леди, дать им кров и обучить этикету, чтобы эти оказавшиеся в трудных обстоятельствах девушки могли стать полезными обществу и Богу.
Закопайте мои кости так глубоко, чтобы я могла чувствовать пламя ада.
Глава 19
Я в постели, листаю свой потрепанный экземпляр «Я захватываю замок», когда звонит телефон.
Я не сразу понимаю, что это за звук. Прошло уже больше недели с тех пор, как я пользовалась своим телефоном; в основном я оставляла его включенным в розетку за столом и забывала о нем. Но сейчас я выкапываю его оттуда, куда он упал, между корзиной для мусора и стеной, и большим пальцем открываю крышку экрана.
– Мама?
– …Уровень влажности необходимо проверять каждый день… О, Фелисити? Это ты?
Я сажусь в рабочее кресло.
– Конечно Фелисити. Это ты звонишь мне, не помнишь?
Моя мать до сих пор во Франции. На том конце линии слышно завывание ветра; я представляю ее на яхте у берегов Ниццы, одетую в бежевый сарафан и приказывающую прислуге принести ей еще выпивки. На дворе ноябрь, даже в Ницце, но, полагаю, денег моей мамаши хватит, чтобы купить хорошую погоду, перед ее кошельком не устоит даже сам Бог.
– А, да, верно… Так. Доктор Ортега подумала, что было бы неплохо, если бы я позвонила тебе сейчас, когда начинается семестр…
Почти закончился, она хотела сказать. Скорее всего, доктор Ортега предложила ей позвонить мне несколько недель назад.
Я продолжаю молчать. Очередной порыв ветра заглушает голос матери.
– Итак, как у тебя дела, дорогая?
Никогда в жизни моя мать не называла меня ласково.
– Прекрасно. Все прекрасно.
– Ты уверена? Я просто имею в виду, что доктор Ортега сказала, что ты не связывалась с ней, хотя должна была.
Так, моя мать до сих пор держит связь с доктором. Даже не знаю, в этом случае я больше удивлена – мать никогда не проявляла особенного интереса к моему существованию – или раздражена.
– Я была занята, – говорю я. – Было много дел, мне следовало…
– Ты приедешь домой на День благодарения? К тому времени я буду в Штатах.
Решение приходит внезапно, несмотря на то, что мне некуда ехать и что кампус будет закрыт во время праздника.
– Нет. Я поеду к подруге.
– Да? Что за подруга?
– Ты ее не знаешь. – Я цепляюсь лодыжками за ножки стула. – Но ты всегда можешь приехать навестить меня в следующем семестре. Если захочешь.
Но она не захочет.
После моих слов повисает долгая пауза. Моя мать с удовольствием доказала бы, что я ошибаюсь, но даже Сесилия Морроу не может изменить свою натуру.
– Может быть… Я буду довольно занята весной. Мне нужно посмотреть мой календарь.
– Посмотри.
– Ты уверена, что с тобой все в порядке? У тебя голос немного… – Кажется, она не может подобрать нужное слово. Она никогда не была хорошим оратором. – Ты принимала лекарства?
– Я же сказала, что я в порядке. Вообще, мне пора идти. У меня встреча с подругой для работы над зачетным проектом.
– С той подругой, к которой поедешь на праздники?
– Да. Это та самая подруга. Она как раз пришла; я должна идти. Позже поговорим. Попроси доктора Ортегу больше не беспокоиться обо мне.
Я отключаюсь прежде, чем мать скажет что-нибудь еще или потребует поговорить с несуществующей нетерпеливой подругой.
Я забрасываю телефон за кровать и опускаюсь ниже в кресле, подняв лицо к потолку. Прикрыв глаза, я сижу так довольно долго, но в дверь стучат.
Это Каджал.
– Там к тебе пришли, – говорит она. У нее странный голос, мне он не нравится.
– Кто?
– Какая-то третьекурсница. Еще она все время спрашивает, здесь ли Эллис.
Ханна Стрэтфорд.
– Ты сказала ей, что я ушла?
Каджал кривит рот в слабом подобии улыбки.
– Я сказала, что ты сейчас спустишься.
Я вздыхаю и спускаюсь следом за Каджал ко входу, где, согнувшись под тяжестью массивной коричневой коробки, стоит Ханна Стрэтфорд.
– Привет! – говорит она, задыхаясь и изо всех сил пытаясь сохранить равновесие. – Я прямо с почты. Это пришло тебе!
Темная, подлая часть меня хочет еще полюбоваться на ее борьбу, но я гоню эти мысли прочь. Я не такой человек. Я потратила столько усилий, чтобы не быть таким человеком. Поэтому я подхожу и берусь за край коробки; и когда в руках Ханны она сползает ниже, поверх края картона открывается раскрасневшееся потное улыбающееся лицо девушки.