– Никто никогда не понимал меня так, как ты, – сказала она после той первой ночи, когда наши тела сплетались на простынях до самого рассвета. Я продолжаю прокручивать эти слова в голове, врезая их в небосвод своей памяти. Не хочу их забывать. Никто не понимает Эллис Хейли так, как я. И никогда не поймет.
Завтра мне придется вернуться в свою комнату: в школу снова приезжают остальные ученицы. Но сегодня ночью я вновь у Эллис. Я лежу рядом с ней на узкой кровати и ощущаю тепло ее тела и тяжесть ее руки на моей талии.
Но без ее легких улыбок и спокойных слов стены смыкаются. Я все время думаю о кладбище, где покоится пустой гроб Алекс. Интересно, лежит ли там снова та книга, покрытая несколькими футами снега, от которого размякли страницы и расплылись буквы? Я думаю, ищет ли меня Алекс даже теперь – и найдет ли она меня здесь, в комнате Эллис, где я прячусь и считаю, что спаслась, не утащит ли она меня в свою преисподнюю.
Я кручусь под рукой Эллис; кровать в спальне такая маленькая, что мы ударяемся коленками, и Эллис бурчит во сне, поворачиваясь на другой бок. Я сворачиваюсь калачиком у нее за спиной, глядя на ее затылок и стараясь не думать о буре, завывающей за окном. Изо всех сил пытаюсь не падать в раздумья, плод ли это моего воображения или ветер действительно доносит девичий голос, зовущий меня со снежных холмов.
Следующим утром мы сидим вдвоем на кухне за горячими напитками, солнце отражается от белого снега; и Эллис вдруг спрашивает:
– Ты что, не спала прошлой ночью?
Я упираюсь руками в колени и смотрю в свою кружку с чаем. Я не хочу видеть сейчас выражение ее лица: встревоженное, понимающее. Наши отношения еще не окрепли, им всего два дня. Сейчас я хочу выглядеть лучше. Вменяемой.
– Спала немного, – говорю я. – Было неудобно. Быть может, мне не следовало пить твой кофе вчера вечером.
Она усмехнулась.
– Да, но заметь, это твоя ошибка. Это ведь ты увела мою кружку.
По моей спине прокатилась волна облегчения. Эллис поверила. Она доверяет мне. Она не предполагает правды: что я не спала всю ночь, потому что в очередной раз зациклилась на ведьмах и призраках.
– Что будешь делать днем? – спрашиваю я.
– Писать, – она вполне предсказуема. – Может, попробую немного почитать, прежде чем приедут остальные. Как насчет тебя?
Я молча смотрю в окно. Деревья такие густые, заиндевелые, дальше нескольких стволов ничего не видно. Все за ними расплывается в сером тумане.
– Я подумывала снова начать бегать… но сегодня слишком холодно. Так что я, наверное, тоже буду читать.
Но когда мы завершаем завтрак и Эллис усаживается в своей комнате за пишущей машинкой, я не читаю. Вместо этого я осматриваю полку с книгами в моей комнате в поисках «Таинственного сада» – книги нет, – выставляю ряд свечей и сыплю сушеные одуванчики на подоконник. Горящие фитильки отбрасывают блики на стекло, образуя хлипкую преграду для всего, что подходит из леса все ближе и ближе.
Проклятие Марджери все еще довлеет надо мной. Пусть даже я убила койота, а Эллис доказала, что те смерти могли случиться и без магии, но это не делает меня свободной.
Я не хочу надоедать Эллис – я даже не знаю, вместе мы или нет. Если да, не хочу быть той, которая постоянно болтается поблизости, рискуя разочаровать подругу. Поэтому я остаюсь наверху, пока, где-то ближе к вечеру, не слышу звук открывшейся, а затем захлопнувшейся входной двери; голоса Леони и Каджал разносятся по лестнице, когда девушки топают, отряхиваясь от снега.
Я встречаю их на кухне. Леони, кажется, особенно рада встрече; она широко улыбается, обхватывает меня руками, стискивая так, что я не могу удержаться от смеха.
– Ты вернулась! – вопит она, наконец отпустив меня.
– Конечно, вернулась, – говорю я. – Почему я не должна была вернуться?
Выражение восторга на лице Леони тускнеет, она отходит от меня, Каджал хватается за чайник.
– Нипочему, – неуверенно говорит Леони. – Как тебе Колорадо?
– Я не ездила, – признаюсь я. – Я оставалась здесь, в Дэллоуэе, с Эллис.
Леони переглядывается с Каджал. Интересно, говорили ли они обо мне, возвращаясь из аэропорта, заключали ли пари на то, что меня отправят в психбольницу до конца четверти?
В кухне воцарилось гнетущее молчание. Мы избегаем смотреть друг на друга, Леони кончиком ногтя ковыряет канавку в деревянной стойке, Каджал ждет, когда закипит вода.
– Мне нравится твоя новая прическа, – я прерываю молчание, обращаясь к Леони, чьи косы сменились локонами, свободно спадающими до талии.
– Спасибо. Я только вчера была у парикмахера. У тебя симпатичный свитер.
– О, – говорю я. – Спасибо. Он винтажный.
– Что на обед?
Эллис возникает на пороге: спасительная благодать с волчьим оскалом. Ее взгляд задерживается на мне на полсекунды дольше, чем на других.
– Клара сказала, что по дороге сюда заедет в продуктовый магазин, – говорит Каджал. – Я не помню, что она собиралась купить, но, похоже, у нее есть какой-то план.
План, как оказалось, включал в себя тако. Я совершенно не ожидала увидеть, как девушки из Годвин едят такое. Но мы все-таки ели, сидя за обеденным столом и капая на него острым соусом и сметаной. Каджал ковыряется в своем тако, а Эллис слизывает сальсу с кончика пальца, – от этого зрелища внизу моего живота разгорается жар.
Я помогаю Кларе прибраться после обеда, когда Леони и Каджал перебираются в комнату отдыха, а Эллис – к себе наверх – конечно же, стучать по клавишам своей пишущей машинки, ваять очередной мировой литературный шедевр. Если Клара ждала, что я исчезну после обеда, как другие, она этого не показывает.
– Как провела День благодарения? – спрашиваю я, внезапно почувствовав дружелюбие. Клара слишком сосредоточена на себе, чтобы замечать кого-либо еще.
– Хорошо. – Взглянув на меня через плечо, она продолжает отмывать плиту. – Я вернулась в Коннектикут и провела время со своей семьей. Моей сестренке недавно исполнилось четыре. Она бегала по всему дому, везде лезла – пыталась приготовить себе ванну и в результате залила весь третий этаж. То есть я почти уверена, что не была такой глупой в четыре года, так ведь?
Очевидно, я не знала ее в четыре года.
– Я уверена, что не была.
– Что ж, по крайней мере она не утопилась, – снисходительно говорит Клара. – Хотя попытки были. Хорошо, что было слишком холодно для прогулок по побережью.
– Здесь почти все время шел снег, – говорю я, стоя у раковины, где мою посуду. Я закончила со сковородками и перехожу к столовым приборам.
– О, я знаю. Эллис мне сказала. Такой отстой. Вообще-то, я думаю, что могла бы пропустить несколько дней занятий и куда-нибудь поехать. Например, ближе к центру города есть спа-центр, казалось, что он такой… деревенский. На самом деле нет. Ты живешь в палатке, но она отапливается, там есть кровать и телефонная связь. И там не грязно.
Ага, глэмпинг[19]. Если бы Алекс была здесь, она вряд ли позволила бы говорить об этом. Клара, может быть, и похожа на Алекс – по крайней мере со спины, – но по сути у них нет ничего общего.
Внезапно приходит страшная тоска по Алекс. Я тоскую по ее смеху. По ее вечным прогулкам, постоянному желанию бродить под солнышком среди деревьев. Листья цеплялись за ее волосы, в сумке всегда была книга.
Почему-то думать об Алекс сейчас… не больно. Или по крайней мере не так больно, как раньше. Может быть, еще есть возможность помочь ее духу, загладить мою вину.
Может быть, Алекс, наконец, отдохнет.
– Надеюсь, ты классно проведешь время, – говорю я Кларе, удивляясь собственной душевности. – Звучит чудесно.
Когда я возвращаюсь в свою комнату, тени не кажутся такими мрачными, как раньше. Дышать стало легче, вопреки кромешной тьме снаружи. Некоторое время я смотрю в окно, жду, но никто не появляется среди деревьев. Нет никакого холодка, пробегающего по спине.
Я до сих пор слышу голос матери, эхом раздающийся в моей голове, снисходительный, притворно обеспокоенный: «Ты принимала свои лекарства?» Надо признаться, таблетки и правда помогают. От них обычно становится лучше. Поэтому я звоню в аптеку и отправляюсь за своим заказом. Сразу по возвращении в Годвин я запиваю таблетку стаканом воды из-под крана и закрываю глаза.
В каком-то смысле это капитуляция, но этого не стоит стыдиться.
Вечером я убираю письма, которые Алекс мне писала. Я связываю их в аккуратную стопку ленточкой цвета слоновой кости и убираю в ящик письменного стола. Я оставляю наше фото, прикрепленное возле открытки, присланной мне Алекс когда-то летом.
Я засыпаю легко и сплю хорошо.
Наверное, даже слишком хорошо.
Глава 24
Я проспала.
К тому времени, когда я спускаюсь вниз следующим утром, все уже успевают позавтракать. Кто-то сразу убегает на факультативы, а Эллис, полностью одетая, свернувшись калачиком на диване в комнате отдыха, спит без задних ног.
Я стою рядом некоторое время, наблюдая. Конечно, я и прежде видела Эллис спящей, но сейчас все как-то не так. Может быть, в человеке, спящем без одеяла, видится какая-то незащищенность. А может, ощущение неправильности возникает потому, что Эллис не из тех, кто засыпает в библиотеках.
Она одета в рубашку с острым воротником, заправленную в брюки. Одна кнопка на рубашке расстегнулась; мой взгляд скользит по выпуклости под белой тканью, поднимающейся и опускающейся в ритме дыхания Эллис.
Я хватаюсь за спинку дивана, чтобы не поддаться искушению наклониться и убрать волосы, упавшие ей на глаза. Не хочу ее будить – вдруг она писала всю ночь.
Лишившись своего привычного места, я иду с книгой обратно наверх, в маленькое гнездышко для чтения, устроенное у окна в дальнем конце коридора на третьем этаже. Занятия в этом семестре только начались – хорошее оправдание не читать ужасы и мистику. Но я ловлю себя на том, что все равно выбираю книгу «Загадочная смерть». Это вовсе не увлечение ужастиками. Это не порочная потребность пугать