Нет.
Время остановилось – этот момент, эта комната существуют отдельно от остальной Вселенной, – когда я отдергиваю руку и прижимаю ее к груди, то не в состоянии дышать. Эта старая книга устроилась здесь, у меня на полке: тканевый переплет медленно отклеивается от среза, буквы в названии выцвели и стали серыми.
Это невозможно. Это… Я же преодолела это, кошмар закончился. Я моргаю, надеясь, что книга исчезнет, когда я открою глаза, будто игра света. Но нет. Ничего не меняется.
Трясущимися руками я вытаскиваю ее.
Черная пыль сыплется из страниц, сеется по полу у моих ног. Я провожу пальцами по обложке – и они становятся черными.
Могильная грязь.
Мой разум полнится ревущим звуком, заглушающим все остальное. Я открываю книгу, готовая найти там увядший цветок морозника.
И вижу на титульном листе фразу, написанную почерком Алекс: «Я никогда не говорила, что люблю тебя, но это так. Это всегда было так».
Эти слова… это мои слова из письма, что я написала Алекс после ее смерти.
Того письма, которое похоронили в ее пустом гробу.
Я захлопываю книгу и держу ее обеими руками, будто это сотрет то, что я видела. Мой взгляд снова устремляется в окно, мимо цветных камешков – мне не следовало задувать эти свечи, я не должна была позволить исчезнуть защите – и туда, в непроглядную ночь.
Когда я в первый раз нашла книгу в своей комнате, я подумала, что это злой розыгрыш Эллис. Но она никак не могла узнать, что я написала Алекс.
Потом я решила, что книга – это галлюцинация.
Но сейчас у меня нет галлюцинаций.
Я снова открываю книгу и перечитываю надпись. Написано рукой Алекс… Ошибки быть не может. Несмотря на это, я достаю старые письма, которые она мне присылала, и устраиваюсь на полу, сравнивая букву «г» в книге с острыми выступами в почерке Алекс, когда она была жива. Вспоминая то, как она всегда забывала ставить знаки препинания и начинать новое предложение с заглавной буквы.
Эти строчки в книге написала Алекс. Недавний прием таблеток не изгнал ее, она не исчезла перед лицом наших с Эллис отношений. Она здесь. Она всегда была здесь, ее дух взывал к наследию магии, глубоко проникшей в кости этой школы, к темному проклятию, которое заразило меня в ту ночь, когда я пролила свою кровь на череп Марджери.
Хватит.
Я больше не могу так жить.
Пора встретиться с Алекс лицом к лицу.
Пора заплатить за мои преступления.
Симпатическая магия должна отразить проклятие, чтобы отменить его.
Марджери была силуэтом на фоне деревьев, но то, как свет огней в толпе отражался в белках ее глаз, придавало ей безумный вид. Демонический.
– Я это сделала, – прошептала она. – И сделаю снова.
Глава 25
Кладбище находится в Кингстоне; слишком далеко, чтобы идти пешком.
Я краду велосипед Каджал, еду в город и беру машину в аренду там же, где в прошлый раз, по фальшивому удостоверению личности, которое моя мать подарила мне в шутку на шестнадцатилетие; последнее, чего мне хотелось бы сейчас, это целый час сидеть на заднем сиденье чужой машины и отвечать на вопросы о том, что я изучаю в школе, почему я так поздно не дома, почему я выгляжу так, словно увидела привидение.
Укутанное снегом, кладбище выглядит совершенно иначе, чем во время нашего с Эллис визита. Надгробия торчат из мрака, как внимательные призраки, черные и молчаливые. Я приезжаю на место в четыре утра, ночь темная как никогда, холод пробирает меня до костей сразу, как только я выхожу из машины и миную железные ворота.
Снег лежит по колено; я буквально ползу мимо мавзолея к молчаливому дубу, охраняющему могилу Алекс. Под этой массой погребены заросли морозника, могила выглядит безымянной. Нетронутой.
Как только я опускаюсь на колени у надгробия Алекс, то понимаю, что снег здесь был сдвинут. Это не безупречное одеяло, покрывающее другие могилы; снег здесь недавно копали, чья-то жалкая попытка скрыть то, что сделал.
Я оглядываюсь, ожидая обнаружить сумрачную фигуру сзади, но на кладбище нет никого, кроме покойников.
Алекс все же не погибла в том озере. Мы не нашли труп, потому что нечего было находить.
Пока я бежала со скалы искать ее тело, Алекс вылезла из черной воды и укрылась в лесу, исчезнув без следа.
Конечно, она это сделала. Она смогла бы. Ее карьера закончилась, репутация уничтожена. Теперь все думали, что она жестокая, слишком эмоциональная, слишком непрофессиональная. Она говорила мне, что выхода нет, что она может убежать хоть на край света, но все равно не перестанет быть Алекс Хейвуд.
Она раскопала свою могилу и прочитала мое письмо. Поэтому снег потревожен. Вот почему в книге появилась эта надпись. Потому что ее написала именно Алекс.
Что же, по ее желанию, я должна найти лежащим в ее могиле?
Внезапно я больше не чувствую холода. Странный жар возникает под кожей и разгорается в моей груди. Я резко поднимаюсь и прокладываю дорогу по извилистой тропинке, ведущей к сараю смотрителя. Незапертый замок болтается на двери, он даже не заиндевел. Я пинком открываю дверь и окунаюсь в душное тепло сарая.
Пыль, сбитая со стропил, заставляет меня закашляться. Я вытаскиваю из кармана телефон и включаю фонарик, луч освещает самые дальние углы помещения. Штыком вниз у дальней стены покоится лопата. Я вытаскиваю ее из сарая. Надо было принести перчатки; кончики моих пальцев побелели и онемели там, где они сгибаются вокруг рукоятки.
Когда лезвие вонзается в снег, раздается звук, похожий на треск ломающегося льда. Я отбрасываю первую лопату снега в сторону. Когда я втыкаю лопату во второй раз, мое сердце бешено колотится.
Я чувствую странное головокружение: голова легкая, в глазах двоится, будто вторая пара рук рядом с моими, чернозем крошится под лезвием. Мои ладони болят от будущих волдырей; на языке ощущается еле заметный привкус соли.
Минут через десять кончик лопаты попадает в землю. Я очистила прямоугольник, длиной и шириной походящий на гроб Алекс. У меня болит грудь, под пальто липкий пот. Но это еще не конец. Еще нет.
Я вонзаю лопату еще раз, вгрызаясь в мороз и землю, копаю снова, и снова, и снова. Солнце выглядывает из-за далекого горизонта, тусклое серое сияние делает тени более резкими. Я смотрю на имя Алекс на надгробии, буквы расплываются от пота, заливающего мои щеки.
– Я найду тебя, – говорю я ей. – Я всё исправлю.
Не знаю, что я исправляю.
Я начинаю терять ощущение времени. Весь мир уплотнился до снега, тающего в носках, и грязи под ногтями. Дыхание облачком срывается с моих губ, мозоли на ладонях набухли, лопнули, а затем начали кровоточить.
Я никогда не задумывалась о том, сколько нужно времени, чтобы выкопать могилу. Я никогда не могла представить, что черенок лопаты станет скользким в моих руках, что буду наступать на штык лопаты, чтобы он лучше входил в землю, что по мере углубления ямы я буду по колено в грязи, пока не окажусь внутри и не начну копать прямо под ногами.
Лопата глухо ударяется обо что-то цельное – и я останавливаюсь. Небо надо мной свинцово-серое, я запрокидываю к нему лицо, задыхаясь и закрыв глаза. Я забыла, что такое страх. Даже туман, который скатывается с гор и окутывает могильные камни, больше не пугает меня. Я скорее тень, чем девушка. Я не более материальна, чем костная пыль.
Я соскребаю грязь с крышки гроба, обнажая дерево, потемневшее от земли, пропитавшей его прожилки.
Теперь мне осталось лишь открыть его.
И вот я стою на коленях в разверстой могиле Алекс, положив руки на крышку ее гроба и крепко зажмурившись, судорожно вздыхая и пытаясь прогнать, даже сейчас, чувство, что за мной следят.
Вот бы ее тело было здесь. Вот бы мне прижаться щекой к холодному дереву и ощутить тень ее присутствия с другой стороны. Я могла бы устроить такой же сеанс связи с умершими, как устроили мы с Алекс в ту ночь, когда разговаривали с Марджери Лемонт, – написать буквы на крышке гроба и позволить духу Алекс двигать планшетку от слова к слову.
Но призрак не раскапывал эту могилу. Это сделали живые руки.
Печать на гробе сломана; я легко просовываю пальцы под крышку и дергаю ее вверх; петли скрипят, когда гроб открывается.
И даже в этом тусклом свете, когда рассвет только занимается над холмами и снегом, накрывшим все тишиной, я узнаю ее.
Алекс.
Глава 26
Алекс курила пятую сигарету – пятую сигарету следом за пятой рюмкой, – ее платье было в беспорядке, щеки раскраснелись, когда она закружила малышку Ханну Стрэтфорд. Горящая сигарета оставляла за собой струйку дыма; я вздрагивала каждый раз, когда она оказывалась возле занавесок.
– Дай ее мне, – я подошла ближе. – Ты сейчас подожжешь дом.
Но Алекс только засмеялась и снова бросилась кружить пьяненькую Ханну, которая хихикала и явно наслаждалась тем, что Алекс обратила на нее внимание.
– Не порти удовольствие, Фелисити. Танцуй с нами.
– Я не танцую. Ты это знаешь. – Стакан стал скользким у меня в руке; я выпила то, что оставалось.
Ханна потянулась ко мне свободной рукой:
– Давай, Фелисити. Это весело!
Все стали таращиться на нас. Зашептались, прикрывшись ладонями, бросали взгляды на меня и Алекс.
Я подошла ближе и понизила голос почти до шипения.
– Ты выставляешь себя дурой, Алекс. Пошли домой.
Алекс остановилась. Центробежная сила закружила Ханну, она пошатывалась, пока ее не поймали заботливые руки старшей девушки, насколько я увидела издалека, из греческого класса.
Волосы Алекс выбились из шиньона, торчали во все стороны, как рыжий ореол вокруг лица. В тот момент она абсолютно соответствовала той роли, которую ей отвели газеты: бешеная, агрессивная.