Грубая.
Она придвигалась ближе, еще ближе, и мое сердце стало стучать уже не от алкоголя, а от уверенности, что она собирается поцеловать меня и заставить совершить каминг-аут прямо здесь и прямо сейчас…
Но рот Алекс лишь злобно скривился, и она сказала:
– Ну да, ты все знаешь о том, как выставить себя дурой. Не так ли, Фелисити?
Меня накрыло ощущением, будто из зала выкачали весь воздух. Вечеринка затихла; от взглядов присутствующих у меня зачесалась кожа.
– Мы идем домой. Сейчас. – Я направилась к дверям, но далеко не ушла.
Голос Алекс, подобно раскаленной стали, рассек пространство между нами.
– Все знают, что ты сумасшедшая, – кричала она. Она была пьяная, слова вылетали невнятно и неровно. Она была пьяная; она так не думала. Но она все равно это сказала. – Все это дерьмо про ведьм, магию и мертвых девушек. Мы все знаем правду.
Я развернулась на каблуках и зашагала обратно туда, где, покачиваясь, стояла Алекс. Я учуяла запах ликера еще за полметра от нее.
– И что это, Алекс? – спросила я. – Что есть правда?
Алекс резко выдохнула. «Не говори, – мысленно умоляла я. – Не говори этого».
Но она собиралась сказать.
Я видела это по глазам, потому что я ее знала – я понимала ее, – а Алекс была не из тех, кто жесток нарочно, она была жестокой по своей сути. Она просто ничего не могла с собой поделать.
– Ты одержима магией, потому что иначе не можешь смириться с собой. Потому что, если у тебя нет ведьм, на которых можно свалить все твое дерьмо, если ты не сможешь притвориться, что тебя выбрала Марджери Лемонт или кто-то там еще, то это значит, что магия не виновата в том, что ты делаешь. Это все ты.
Я смеюсь. Получается холодно и бесстрастно, как у злодея в детском фильме.
– Ты хочешь поговорить о том, как брать на себя ответственность за собственные поступки, Алекс? В самом деле? Или ты просто хочешь, чтобы я в очередной раз уверяла тебя, что ты безупречна, и что Эсме первая начала, и если ты сломала ей нос, то она, черт возьми, сама виновата?
Я перегнула палку.
Я поняла это прежде, чем закончила говорить, но все равно сказала, и мой удар достиг цели. Алекс отшатнулась, краска отхлынула от ее лица. Она резко перестала выглядеть сердитой или злобной – агрессивной – жестокой – безумной.
Просто напуганная девчонка.
– Алекс… – начала я, но было слишком поздно.
Она швырнула стакан на мраморный пол, где он разлетелся на тысячу осколков. Я взвизгнула и отпрянула, а ей именно это и было нужно. Алекс пробивалась сквозь собравшуюся толпу к выходу, а я была позади – так далеко от нее, – так что даже когда я вырвалась из Болейна во двор, она уже казалась отдаленным бледным пятнышком, бегущим к озеру.
– Алекс!
Я рванула за ней. Это не могло закончиться вот так; я не могла бросить ее одну после… после своих ужасных слов. Она была неуравновешенной. Я это знала. Она была не в себе с тех пор, как случилась история с той альпинисткой; и если я оставлю ее на произвол судьбы, то она может…
Даже не знаю, что она может сделать.
Алекс была спортсменкой мирового уровня; она бежала слишком быстро. Я же, добравшись до скал, хватала ртом воздух, прижав руку к своему боку.
Алекс стояла на гребне холма, неподвижным силуэтом на фоне белого лунного света. Я подходила медленно, почти уверенная, что любое резкое движение – и она сделает непоправимое.
– Алекс, – повторила я, восстановив дыхание. – Прости меня. Я не это имела в виду.
– Нет, именно это. – Она стояла спиной ко мне, сжав кулаки, руки по швам. – Ты сказала именно то, что имела в виду, точно так же, как и я.
Я стиснула зубы и покачала головой.
– Пожалуйста. Давай просто поговорим об этом. Хорошо? Давай вернемся в Годвин-хаус. Мы можем… Я сделаю чай, и мы сможем поговорить.
Алекс наконец-то повернулась ко мне лицом, ветер трепал ее волосы. Она была похожа на дикое создание из легенды.
– Ты была права, – сказала она. – Я не несла ответственность за то, что делала. Но я тоже была права, и ты это знаешь. Вся эта история с ведьмами доконала тебя. Например, мне иногда кажется, что ты себя даже толком не слышишь. Чертовы эти… спиритические сеансы, Фелисити! Мертвые девушки, проклятия и одержимость демонами!
Я отшатнулась. Демонического не было – я никогда не говорила об одержимости демонами. Но я призналась Алекс однажды ночью, когда мы лежали вместе в ее постели, что, по-моему, дух Марджери Лемонт был заперт в нашем мире после той хеллоуинской ночи. Из-за того, что мы не завершили ритуал правильно, Марджери не смогла покинуть наш мир. Я сказала, что намерения Марджери были недобрыми. Что через нас она может творить зло.
Тогда Алекс была очень осторожна со мной. Но в эту ночь ее глаза были темными и холодными, рот сжался в тонкую линию.
– Тебе нужна помощь. Тебе нужно взять себя в руки, черт возьми.
– Иди к черту, – мне удалось сдержать самообладание, но голос дрожал. Это была слабость, а слабость для нее – как красная тряпка для быка. Алекс подошла ближе, но я не позволила ей прижать меня к деревьям как труса. Я чувствовала, что Марджери наблюдает за нами. Ее взгляд прожигал мне затылок.
Я шагнула к Алекс и покачала головой.
– Нет. Я не позволю тебе сделать это. Ты… Ты же понимаешь, Алекс. Прекрати.
– Понимала, – повторила она и издала хриплый смешок. – Иди к черту, Фелисити. Меня тошнит от всего этого. Тошнит от того, что ты все время ведешь себя как мученица. Будто ты так чертовски терпелива, такая понимающая, а если я не такая, то что поделать, Алекс есть Алекс, ведь так? Злая, подлая Алекс, которая огрызается, ругается и защищает себя сама. Думаю, постоять за себя – это не совсем в духе Дэллоуэя, так? Понимаю, что я просто показываю свою неотесанность, ведь я не ходила в чертов пансион для благородных девиц и не научилась все время вести себя как безупречная маленькая принцесса…
– Ты…
– Но тебя скоро выведут на чистую воду, мисс Морроу. И ты больше не сможешь скрывать свою сущность! Ты чертовски искалечена. Ты чокнутая, как твоя мать.
И тут я толкнула ее.
Я не хотела, чтобы она упала. Она даже не стояла на краю. Но Алекс была пьяна, и когда она потеряла равновесие, то споткнулась. На долю секунды мне показалось, что она выровняется и бросится на меня…
Вместо этого она покачнулась и упала. Она кричала все время, пока падала.
Алекс умерла. Алекс была мертва. Я сама убила ее.
Глава 27
Шок от увиденного в гробу тела отбрасывает меня на осыпающуюся стенку вырытой мною ямы. Только идти некуда, места слишком мало, и я могу сделать только это: наклонившись над открытым гробом, я смотрю на спутанные прекрасные рыжие волосы Алекс на сатиновой подушке, на ее бледные щеки и безвольные руки, алый цветок крови, заливший ее белую рубашку.
Нет. Нет, нет…
Это рот не Алекс, нос не Алекс. На щеках слишком много веснушек, тело не разложилось.
Это труп не Алекс.
Это тело Клары.
Я отползаю назад вдоль узкого пространства, которое вырыла, прижимаюсь к стенке могилы и смотрю на мертвое тело моей подруги.
Может быть, я ужасный человек с мрачной душой, чего всегда и боялась, потому что моя первая реакция – это не скорбь. Это холодная и беспристрастная оценка: «Она умерла недавно».
Я поворачиваюсь и прижимаю лоб к земле, крепко зажмурившись. Я не могу притворяться невинной. Я знала это. Я это знала.
У тела в могиле Алекс пуля в животе. Горло разрезано. В волосы вплетены стебли полыни, а вместо глаз – цветки морозника.
Она – совершенная копия трупа Флоры Грейфрайар.
Все это время… где-то в глубине души я подозревала. Какая-то часть меня знала, чем это закончится, но я все равно продолжала. Пусть мои глаза зажмурены, от правды не скроешься.
Для Эллис это никогда не было игрой.
Я закрываю глаза и ощущаю, будто я падаю – на тысячу миль сквозь бесконечную яму, в воду, холодную, черную, смыкающуюся над головой, заполняющую легкие и проникающую в вены.
Ее убила Эллис.
Она действительно убила ее.
Все, что я слышу, когда заставляю себя смотреть на гроб, на девушку в гробу, на труп, – это биение моего сердца. Меня мутит; эта тошнота уничтожает. Я захлопываю крышку гроба ногой, и мой разум внезапно проносится сквозь череду осознаний – рефлексивных осознаний после многих месяцев изучения убийств.
На гробе есть мои отпечатки. Я двигаюсь вперед, ползу по крышке, зажав в кулаках манжеты и надавливая всем весом, чтобы вытереть места, которых касалась. Надеюсь, я касалась только этих мест. Могу ли я быть уверена? Знаю ли я наверняка? Мне следует протереть весь гроб, следует…
Только уже светает, солнце начинает подниматься из-за деревьев. Холодный свет сочится даже в эту адскую яму. Меня могут здесь найти. Кто-нибудь скорбящий, пришедший расчистить снег или убрать увядшие цветы, или смотритель кладбища.
Я вытаскиваю телефон из кармана куртки и стираю уведомления. Уже семь часов. У меня больше нет времени.
Я выбираюсь наверх, упираясь локтями в грязь. Я обнаруживаю, что паника – это живое существо: она извивается и дрожит у меня в груди. Она затрудняет дыхание. Забыв про лопату, я загребаю грязь в открытую могилу обеими руками, на моих щеках замерзают слезы. Я уже не чувствую рук, мои пальцы сродни резине.
Не знаю, сколько времени уходит на то, чтобы закопать могилу. Сколько, чтобы набросать на место снег, унести лопату в сарай смотрителя или отскрести пальцы от грязи. Я не могу починить сломанный замок. Все равно узнают, что здесь кто-то был. Сколько минут потребуется, чтобы сопоставить взломанную дверь с потревоженным снегом на могиле Алекс? Сколько, чтобы извлечь тело? И сколько пройдет времени, прежде чем начнут охотиться на убийцу?
На Эллис.
Не хочу об этом думать – о том, что сделала Эллис. Но сейчас… здесь, с бледным лицом Клары, поднимающимся, словно невидимый остров, на поверхность моего сознания… Я не могу избежать этого. Эллис это сделала. Эллис убила Клару. Похоронила ее в могиле Алекс, а потом… потом…