Вряд ли я забуду.
Она уходит, забрав свою рукопись, и я вновь остаюсь одна. Не хочу, чтобы она вернулась. Хочу больше никогда не встречаться с Эллис Хейли.
Но в ее отсутствие стены начинают давить на меня. Я сижу здесь в одиночестве, и у меня нет ничего, кроме тикающих на запястье часов и неизбежного осознания того, что рано или поздно мое время закончится.
Я обладаю чудовищной и беспощадной совестью, не позволяющей мне действовать безнаказанно.
Берегитесь, ибо я бесстрашен и, следовательно, силен.
Глава 29
Две с половиной недели тому назад – за неделю до каникул в честь Дня благодарения, за две недели и примерно два дня до смерти Клары – мы с Эллис были в библиотеке, делали вид, что заканчиваем проект по истории искусства, а в действительности просто тянули резину. Отдел древних изданий тем поздним вечером был необыкновенно тих: той тишиной, которая предполагает не столько отсутствие голосов, сколько молчание, настороженные взгляды, бессловесные рты. Я попросила Эллис придержать несколько книг из собрания оккультной литературы, и мы вдвоем закрылись в самом потаенном уголке среди стеллажей, вдыхая запах пыли и старой бумаги.
– Дай мне руку, – потребовала я.
Эллис подняла глаза от книги, которую читала.
– Знаешь, некоторые люди утверждают, что могут предсказывать будущее по внутренностям животных. Это называется экстиспиция.
– Да. Руку дай.
Она подчинилась. Я повернула ее руку ладонью вверх и положила себе на колени.
– Что ты делаешь? – Эллис наклонилась и через мое плечо посмотрела в открытую книгу, лежавшую у меня на коленке.
– Я хочу предсказать твое будущее по ладони.
Эллис открыла рот от удивления.
– Хорошо, но… зачем?
– Затем, что я любопытная. Потому что хочу выяснить о тебе больше. Хочешь знать почему?
Она молча смотрела на меня, словно я занималась особенно интересным научным проектом, и я расценила это как молчаливое разрешение.
– Ты левша, верно? – Я достаточно часто наблюдала, как она подделывает почерк, к тому же у нас, левшей, есть что-то вроде радара для обнаружения себе подобных.
По-прежнему глядя на меня со странным выражением, она все же кивнула.
Я поворачивала ее левую руку, чтобы осмотреть ее со всех сторон, сверяясь со своей книгой всякий раз, когда сомневалась в толковании.
– Это твоя доминирующая рука, – объяснила я. – Все здесь указывает на то, к чему ты придешь позже. На правой же руке отражены твои врожденные качества. Поэтому она важнее, чем тебе кажется.
Я провела пальцем по линии сердца, Эллис не шевельнулась, даже не вздрогнула. Хочется верить, что она так затихла, чтобы не казаться выбитой из колеи.
– Что же написано на моей ладони? – наконец спросила Эллис.
– Ты проживешь долго. Будешь здорова. И – ты, наверное, сама догадалась – ты творческая личность. Эти линии указывают на честолюбие и способность достигать самых невероятных целей.
Эллис ухмыльнулась.
– Я такая.
Я перевернула страницу и снова принялась исследовать руку Эллис. У нее гладкая розовая ладонь, кончики пальцев в мозолях от печатной машинки, внутренняя сторона указательного пальца испачкана чернилами. Если бы я была одной из шарлатанок, сидящих в лавочках в захудалом районе, в дыму благовоний, и укутанных в прозрачные вуали, я могла бы сказать ей: «Ты писатель!» – и так завоевала бы ее доверие.
– Но… тебе следует быть осторожнее с друзьями, которых ты впускаешь в свою жизнь, – продолжила я. – Ты не должна никому доверять. Кто-то таинственный, старше тебя, принесет разрушение благодати.
Быстрая злая усмешка исказила лицо Эллис.
– Я знаю, что Уайатт имеет на меня зуб.
– Тебе лучше бежать, – очень серьезно посоветовала я. – Измени имя, измени свою личность, беги из страны…
– …сожги это место на моем пути…
– …посыпь землю солью, чтобы больше ничего не росло.
И мы дружно засмеялись, Эллис делала это так громко, что даже покраснели щеки, и она, наклонившись вперед, уперлась лбом мне в коленку. Своими длинными пальцами она обхватила мою лодыжку и удерживала ее. Будто бы я могла убежать, когда она трогала меня так.
И конечно, когда в свою очередь Эллис стала предсказывать мое будущее по ладони, она даже не смотрела в книгу. Она просто говорила, что я буду жить вечно, стану очень знаменитой и очень богатой и разделю все свои деньги с ней.
Ничто в гадании не указало на истинную Эллис. Мне следовало быть внимательнее. Я должна была заметить малейшие пересечения и звездочки на ее коже, найти правду, записанную на ее теле.
Мне следовало узнать, что она – убийца.
В четверг утром полиция первым делом приехала в кампус. Это случилось через двадцать четыре часа после того, как Клара не вернулась на занятия из своей поездки. После ухода Эллис я заперлась в своей комнате и с тех пор не покидала ее, поэтому я не знаю, почему они находятся здесь так долго. Не знаю, то ли девушки Годвина не хотели выдавать Клару на случай, если она где-нибудь в запое, то ли Эллис убедила их подождать.
Может быть, ничего страшного.
Из уголка для чтения у окна в коридоре я наблюдаю, как полицейские подъезжают на машинах к подножию холма, смотрю, как они вышагивают по подъездной дорожке в своей синей форме и что-то неслышно бормочут в свои рации.
Последнее, что мне нужно, – это чтобы им сообщили, что я пряталась в своей комнате с того времени, как исчезла Клара. Поэтому я меняю пижаму на нормальную одежду, причесываюсь, стягиваю волосы в низкий пучок, наношу чуть-чуть розовой помады – достаточно, чтобы выглядеть как Фелисити Морроу, хорошая девочка из бостонских Морроу, – и спускаюсь вниз.
Эллис уже на кухне, сидит на подоконнике, уставившись на лес. Она утонула в темно-сером свитере, который ей слишком велик. В руках у нее кофе. Она не смотрит на меня, я не разговариваю с ней.
О чем еще говорить?
Полиция допрашивает нас всех по отдельности.
– Когда вы заметили, что Клара пропала? – спрашивает офицер Эшби, когда меня приводят к ней и ее напарнице, офицеру Лю, в кабинет домоправительницы МакДональд.
– Она не вернулась во вторник из похода.
– Сколько времени у вас ушло, чтобы понять, что что-то не так?
Мои руки лежат на коленях. Я не хочу сплетать пальцы, теребить ими юбку. Не хочу выглядеть нервной.
– Не знаю. Предполагаю, прошлой ночью. Мы все думали, что она в одном из своих клубов…
– Вы не звонили ей?
– У Клары нет мобильного телефона, – говорю я.
Брови Эшби подпрыгнули.
– Вы хотите сказать, что девушка из высшей школы не имеет мобильного телефона?
Офицер Лю фыркает. Но, когда я смотрю на нее, она ничего не говорит, просто качает головой и поднимает руки, а на ее губах появляется насмешливая улыбка.
– Мы предпочитаем сосредоточиться на наших занятиях, – говорю я.
– Что тут скажешь, – произносит Эшби, наклоняясь вперед, словно хочет подбодрить.
– Фелисити, Клара способна вот так исчезнуть? Она давала повод думать, что не хочет возвращаться в школу?
Я качаю головой.
– Она в последнее время вела себя необычно?
Снова нет.
Лю постукивает короткими ногтями по керамической кружке с кофе.
– Я должна спросить: у Клары были враги? Кто-нибудь хотел причинить ей вред?
У меня совершенно пересохло в горле. Я облизываю губы и сглатываю, это не помогает.
– Нет. Конечно нет. Все любили Клару.
Любят. Мне следовало использовать настоящее время. Лю и Эшби переглянулись; подозреваю, что мне не повезло и они заметили мою оговорку.
– В прошлом году вы были здесь, не так ли? – говорит Лю. – Когда умерла та девушка.
– Алекс Хейвуд. – Я ничего не могу с собой поделать. Алекс не была той девушкой.
– Алекс Хейвуд, – повторяет Лю. – Странный случай. Я его просмотрела. Девушка падает со скалы… тонет в озере Дэллоуэй… потом исчезает. Пропадает без вести.
Кажется, словно голова моя отделилась от тела и парит в вышине. Я вообще почти не чувствую себя человеком.
– Да.
– Вы там были? Вы видели ее падение?
Я ощущаю в горле ком; я хочу его проглотить, но не осмеливаюсь издавать никаких звуков, которые бы выдали мое беспокойство. Или чувство вины.
– Я была там, – говорю я. – Алекс была моей лучшей подругой. Она упала. Это был несчастный случай.
– Несчастный случай.
– Она была пьяная.
– Да. Так вы сказали полиции.
На лацкане пиджака Эшби – крошечное пятнышко горчицы, такое маленькое, что я замечаю его не сразу. Сейчас я больше всего хочу соскрести его и затереть мокрой тряпкой. Я смотрю, смотрю, пока пятнышко не расплывается.
– Держи, – говорит Эшби, смягчаясь, и передает мне свой носовой платок; я крепко зажмуриваюсь и вытираю слезы. У меня хватает совести, чтобы испытывать легкое отвращение к себе: эти слезы – плата за мою безопасность. Что бы я ни сказала, ни Эшби, ни Лю не заподозрят меня в убийстве. Глядя на меня, они видят деньги моей матери и мою белую кожу. Они не видят убийцу.
Но именно убийцей я и являюсь.
– Я не знаю, что с ней случилось, – шепчу я. – Может быть, она… Она могла бы попытаться уползти за помощью… В лес. А потом…
А потом деревянная ручка лопаты снова оказалась в моих руках, занозы впивались в ладони. Я взяла лопату в сарае дворника. Я не могла выкопать яму глубиной шесть футов – только три, но этого было достаточно.
Когда я вытащила Алекс из озера, ее тело лежало на земле, бледное, изломанное, не похожее на человеческое, мокрое и холодное. Я с облегчением засыпала его – сначала землей, потом камнями.
Я помню мысль, что это знак, что она умерла как Корделия Дарлинг. Что я хотела бы похоронить ее так, как была похоронена Марджери Лемонт, – в подвале Годвин-хаус, выстроенном на каменном основании, где ей самое место. Еще я подумала, что этого было бы достаточно, чтобы утолить аппетит Марджери.