– Кто станет будить ее по ночам, приносить ребенка, чтобы она его покормила?
– Муж, надо полагать, – ответил Айра. – А может быть, на сей раз она будет держать малыша в своей спальне, как ты Дэйзи. – Тут он легко передернул плечами, словно избавляясь от чего-то, и поинтересовался: – Какого малыша-то? Фиона же не ждет ребенка, просто выходит замуж, во всяком случае, ты так сказала. Давай не отвлекаться от главного.
Ну, в прошлом-то отвлечься как раз и пришлось: когда Фиона выходила за Джесси, она была на втором месяце. Хотя Мэгги не хотелось напоминать мужу об этом. Кроме того, она уже думала о другом – ее посетило неожиданное, пронзительно телесное воспоминание о том, как она в два часа ночи приносила малышку Лерой Фионе на кормежку. Мэгги вспомнила пушистую мягкую головку, которая покачивалась на ее плече, птичий ротик, искавший под воротом ее халата изгиб шеи, уединенное, пахнувшее сном тепло спальни Джесси и Фионы. «Ох», – произнесла она, ничего произносить не собираясь, и еще раз: «Ох!» Потому что увидела двор миссис Стакки (с твердой, утрамбованной землей – и на двор-то не похоже), а на нем худощавую девочку со светлыми волосами, короткими, до линии подбородка. Она только что запустила желтый фрисби, который, подрагивая, доплыл по воздуху до их свернувшей на подъездную дорожку машины и глухо ударил ее по капоту.
– Это же не… – начала Мэгги. – Это…
– Должно быть, Лерой, – сказал Айра.
– Не может быть!
Но разумеется, это была она, кто же еще? Мэгги пришлось всего за пару секунд совершить такой скачок во времени – от младенца на ее плече до этого нескладного ребенка, – что она испытывала некоторые затруднения. Девочка опустила руки вдоль тела и смотрела на приезжих. Хмуро, собрав лоб в складки. Она была в розовой безрукавке с красным пятном на груди – от ягодного сока или какого-то другого питья – и мешковатых шортах с ослепительным гавайским рисунком. Лицо до того худое, что уже и треугольное, кошачье лицо, а руки и ноги как узенькие белые стебли.
– Может быть, это соседская девочка, – сказала мужу Мэгги – последняя отчаянная попытка сопротивления.
Ответить он не потрудился.
Едва Айра выключил двигатель, Мэгги открыла дверцу, вышла из машины. И позвала:
– Лерой?
– Что.
– Ты Лерой?
Девочка поразмыслила немного, словно сомневаясь в этом, потом кивнула.
– Так, – сказала Мэгги, а следом воскликнула: – Ну, здравствуй!
Девочка продолжала смотреть на приехавших. Подозрительности в ее взгляде стало чуть меньше.
На самом деле, думала Мэгги (уже начав приспосабливаться к новым для нее обстоятельствам), она сейчас в самом интересном возрасте. Семь с половиной, достаточно выросшая, чтобы с ней разговаривать, но еще готовая восхититься взрослым, если тот правильно разыграет свои карты. Мэгги осторожно обогнула машину и направилась к девочке, держа сумочку обеими руками, сопротивляясь жгучему желанию раскинуть их для объятия.
– Думаю, ты меня не помнишь, – сказала она, остановившись на продуманном расстоянии от Лерой.
Та покачала головой.
– Так вот, солнышко, я твоя бабушка!
– Ты? – произнесла Лерой. Она напоминала Мэгги девушку, выглядывающую из-под вуали.
– Другая твоя бабушка. Бабушка Моран.
Какое все же безумие – представляться твоей собственной плоти и крови. А еще большее, подумала Мэгги, в том, что и Джесси придется сделать это. Он не видел своей дочки с… с какого времени? С тех пор как он и Фиона порвали, а Лерой тогда и года не исполнилось. Какую грустную жизнь вели они все – каждый сам по себе!
– Я бабушка со стороны твоего отца, – пояснила Мэгги, и Лерой ответила:
– А.
По крайней мере, ей известно, что у нее есть отец.
– А это твой дедушка, – продолжала Мэгги.
Лерой перевела взгляд на Айру. В профиль нос ее выглядел крошечным и до крайности острым. Мэгги полюбила бы ее за один только носик.
Айра уже выбрался из машины, но сразу к Лерой не подошел. Сначала он снял с капота фрисби. И направился с ним через двор, на ходу разглядывая диск, вертя его в руках, словно никогда прежде не видел. (Разве это не в его духе? Предоставить Мэгги броситься к девочке, а самому отстать, изображая сдержанность, – но вот увидите, он еще подойдет, чтобы разделить с женой блага всего, чего она сможет добиться.) Немного не дойдя до Лерой, Айра легко бросил ей фрисби, и обе ее тоненькие, как у паучка, лапки взвились, чтобы поймать диск.
– Спасибо, – сказала она.
Мэгги пожалела, что не сообразила прихватить фрисби.
– Мы тебе совсем знакомыми не кажемся? – спросила она у Лерой.
Девочка покачала головой.
– Надо же! Я присутствовала при твоем появлении на свет, знай это. Ждала в больнице, когда ты родишься. Первые восемь или девять месяцев своей жизни ты провела у нас.
– Правда?
– Ты не помнишь этого?
– Как она может это помнить, Мэгги? – спросил Айра.
– Да так и может, – ответила Мэгги, поскольку сама-то очень ясно помнила платьице с кусачим воротником, в которое ее запихивали младенцем. А кроме того, можно же верить, что любовный уход за ребенком должен оставлять в нем какие-то следы, разве не так? И сказала: – Ей Фиона могла говорить об этом.
– Она говорила, что я жила в Балтиморе, – сказала Лерой.
– Ну да, с нами, – согласилась Мэгги. – Твои родители жили у нас в прежней детской твоего папы.
– А.
– Ну а потом вы с мамой уехали.
Лерой потерла икру подъемом голой ступни. Стояла она очень прямо, по-военному, и от этого казалось, что ее удерживает на месте лишь чувство долга.
– И как мы после приезжали на твои дни рождения, ты тоже не помнишь?
– Нет.
– Она была такой маленькой, Мэгги, – сказал Айра.
– Мы приезжали в первые три дня рождения, – упорствовала Мэгги. (Иногда можно, если у тебя правильный крючок, зацепить им воспоминание и выудить его словно из ничего.) – Правда, на второй ты уехала в Херши-парк, поэтому мы не увиделись.
– Я в Херши-парке шесть раз была, – сказала Лерой. – А Минди Брант только два.
– На третий мы привезли тебе котенка.
Лерой склонила голову набок. Волосы девочки упали на сторону – золотистый, легче воздуха шелк.
– Тигрового, – сказала она.
– Верно.
– Он был весь в полосках, даже на животике.
– Ты помнишь!
– Так это вы его приносили?
– Мы, – ответила Мэгги.
Кожа Лерой казалась посыпанной цветной сахарной пудрой, какой украшают кексы, – это ее покрывали нежные веснушки. Она их, должно быть, от Стакки получила. В семье Мэгги веснушки не водились, в семье Айры с ее индейскими корнями тем более.
– А что было потом? – спросила Лерой.
– Когда потом?
– Что случилось с котенком? Вы, наверное, себе его забрали.
– О нет, голубка, мы его не забирали. Вернее, забрали, но только потому, что у тебя обнаружилась аллергия. Ты начала чихать, глазки заслезились.
– А потом-то что?
– Ну, я хотела снова приехать к тебе, – ответила Мэгги, – но твой дедушка сказал, что мы это делать не должны. Я всей душой хотела, однако твой дедушка…
– Нет, что вы сделали с котенком? – спросила Лерой.
– А, с котенком. Ну да. Мы отдали его двум сестрам твоего дедушки, твоим… двоюродным бабушкам, по-моему, их так называть полагается. О господи.
– Так он еще у них?
– Нет, его машина задавила, – сказала Мэгги.
– А.
– Он не привык к улице, а кто-то забыл закрыть дверь, и он выскользнул из дома.
Лерой остановившимися глазами смотрела перед собой. Мэгги надеялась, что рассказ о котенке не расстроил девочку. И попросила:
– Так скажи! Твоя мать дома?
– Мама? Конечно.
– Мы можем ее повидать?
– Возможно, она занята, – сказал Айра.
– Нет, не занята, – ответила Лерой, повернулась и пошла к дому.
Мэгги не могла сказать, полагала ли девочка, что они последуют за ней. Она взглянула на Айру. Тот стоял, ссутулившись, засунув руки в карманы брюк, и Мэгги, взяв с него пример, осталась на месте.
– Ма! – крикнула Лерой, поднявшись по двум ступенькам. Голос ее стал тонким, как у комара, под стать худому лицу. – Ма? Ты здесь? – Она открыла сетчатую дверь: – Эй, ма!
В двери появилась и прислонилась к косяку, вытянув руку, чтобы не дать ей захлопнуться, Фиона. В обрезанных до шортов джинсах и футболке с какой-то надписью на груди.
– Ну что ты кричишь, – сказала она. И тут увидела Мэгги с Айрой и выпрямилась.
Мэгги, стиснув сумочку, шагнула вперед. И сказала:
– Как поживаешь, Фиона?
– Ну… хорошо, – ответила та.
И взглянула им за спины. О, в значении этого взгляда Мэгги ошибиться не могла. Глаза Фионы пробежались по двору, совсем ненадолго остановились на машине. Она хотела понять, не приехал ли и Джесси. Все еще ждала этого.
Взгляд Фионы вернулся к Мэгги.
– Надеюсь, мы не оторвали тебя от дела, – сказала та.
– О, ммм, нет…
– Мы проезжали мимо и надумали заглянуть к тебе, поздороваться.
Фиона подняла свободную руку, смахнула тылом ладони волосы со лба, показав при этом атласную белизну на запястье, – жест, выдавший растерянность, даже смятение. Волосы ее были по-прежнему довольно длинны, однако она что-то сделала с ними, теперь они словно кустились, а не спадали широкими прядями. И в весе она немного прибавила. Лицо стало чуть шире в скулах, ямочка между ключицами была не так заметна, и хоть кожа Фионы осталась просвечивающей и бледной, как прежде, она, должно быть, начала пользоваться косметикой: Мэгги заметила на ее веках полумесяцы рассыпчатых теней – розоватого оттенка, они в последнее время вошли в моду и придавали женщинам такой вид, точно они страдают сильной простудой.
Мэгги поднялась по ступенькам, встала рядом с Лерой, по-прежнему стискивая сумочку и давая этим понять, что протянутой для пожатия руки не ожидает. Ей удалось прочитать надпись на майке Фионы: ЛИПОВЫЕ ПАУКИ[27] – что бы та ни означала.