– А когда она уйдет?
– Она не уйдет. Первый в мире министр культуры… первая в мире женщина-министр – нет, не уйдет. Впрочем, культуру в России она поднимет, у этой дамы хватка железная.
– Ну тебе виднее. В Москву в восемь приедем? Спи уже, доктора говорят, мне нельзя!
– Врут.
– Мне не врут, спи!
Глава 41
Александр Львович с любопытством оглядел комнату. Очень интересную: хотя на первый взгляд обстановка выглядела не просто бедно, а вызывающе примитивной, сама комната казалась гармоничной и… удобной в своем назначении. То есть о ее назначении Александр Львович мог пока лишь догадываться, но скорее всего он не ошибался. И не ошибался он, вероятно, и в том, где расположена эта комната… вот только он не имел ни малейшего понятия о том, как он сюда попал.
И вообще, последнее, что он с уверенностью помнил – это кафе в Лозанне, куда он зашел перекусить после очередной, причем весьма бурной, встречи с "коллегами". Он еще обратил внимание на двух весьма молодых дам – очевидно, провинциалок, которые все время хихикали, довольно громко обсуждая названия из винной карты. А следующим, причем не очень четким, воспоминанием был уже небольшой, но довольно приличный номер… в отеле? Вероятно, да: горничная, убирающая в комнате, осуждающе бурчала по поводу постояльцев, успевающих "так набраться уже с утра". Тогда Александр Львович решил притвориться спящим – но проснулся совсем уже в другой комнате. Где – под внимательным присмотром двух молодых людей в странных мундирах, привел себя в порядок и откуда затем прошествовал уже сюда. В комнату, где за каким-то простецким письменным столом сидел молодой человек и что-то писал.
А когда он оторвался от письма и поднял голову, гостю почти сразу стало очень страшно, хотя хозяин комнаты вовсе не походил на чудовище. Наоборот, с улыбкой на лице и явно получая удовольствие от ситуации, он спросил:
– Ну что, Израиль Лазаревич, допрыгались?
– Вы, вероятно, меня с кем-то спутали… – ответ прозвучал неуверенно и оттого, наверное, показался молодому человеку смешным. По крайней мере он рассмеялся уже в голос:
– Вас, господин Гельфанд, я ни с кем не путаю. То есть возможно я и мог бы ошибиться, но вот люди, которые вас ко мне пригласили – они не ошибаются никогда.
– Это называется пригласили? – Александр Львович так удивился, что слова эти у него совершенно автоматически.
– Если бы я попросил вас доставить, то вы сейчас лежали бы вон там на резиновом коврике…
– На резиновом?
– Да. Не люблю, знаете ли, пачкать пол экскрементами тех, кто их в себе сдержать не может. Я вас пригласил, и пригласил, чтобы сделать простое предложение. Причем думать вы можете сколько угодно, вас – после нашей беседы – доставят куда вы захотите. Обратно в Лозанну… или на вокзал, если вы пожелаете куда-то ехать самостоятельно.
– Обязательно уехать?
– Да, России вы больше не нужны. Совсем. У вас будет трое суток чтобы Россию покинуть, возможно навсегда.
– То есть возможно?
– Единственная альтернатива – я попрошу вас доставить. В противном случае вас пристрелят еще на границе… впрочем, это потом. Сначала я излагаю свое предложение: вы вообще забываете, что существует Россия… и Османская империя, кстати, тоже. Да, и в этом случае вы продолжите свою спокойную и размеренную жизнь.
– А при чем тут османы?
– Вам-то что за печаль? Допустим, у меня на османов другие планы…
– Другие, чем у…
– Вообще другие. Так понятнее?
– Ну… да, ладно, но как я могу забыть страну, в которой родился?
– Не моя забота как. Но если не забудете, то в следующий раз вы сюда приедете уже не ко мне. Знаете, у меня лучшая в мире медицина… но чтобы она оставалась и далее лучшей, врачам все время нужно придумывать новые методы лечения людей, новые лекарства. Они, конечно, все сначала проверяют на животных – на мышах там, кроликах – но наконец наступает время проверить все это на реальных пациентах, на людях. У меня есть один очень хороший врач, занимается способами приживления оторванных на войне или в аварии конечностей… испанец, знаете ли, учился он у иезуитов…
– Я уже забыл даже как называются эти страны.
– Какие?
– Какие?! А… Извините, не помню… о чем мы сейчас говорили?
– Даница! Наш гость едет обратно! Вас до Лозанны проводить?
– До вокзала будет достаточно. Правда, боюсь, что у меня с собой не хватит на билеты…
– Даница! Проводи доктора Парвуса на вокзал. И по пути зайди в бухгалтерию: оформи ему командировку, пусть получит суточные и на проезд. По первому классу.
– Спасибо, господин… канцлер? Я не забуду вашу любезность.
– Не забудете что?
– Извините, господин… жаль, что нас не представили. А особенно жаль, что нам так и не довелось встретиться…
– Мне тоже. Доктор… один испанский доктор говорил, что оторванную руку он может приживить обратно с вероятностью почти в пятьдесят процентов. Любопытно было бы посмотреть – но не судьба. Скорее всего, и не увижу никогда такого чуда…
В Москве, в Зарядье стройка развернулась совсем нешуточная, и – поскольку мы временно именно в одном из новых домов и разместились – я это прочувствовал каждой клеточкой своего организма. И носовыми, и ушными, и всеми прочими: непрерывные караваны разных телег, движущихся к Зарядью и с нескольких железнодорожных станций, и из ближних (и дальних) деревень с утра насыщали окружающую действительность грохотом колес (и воплями возниц) куда как надоедливее пресловутых перфораторов… правда уже к обеду шум сильно стихал, и гасился он могучими ароматами навоза – в котором, собственно, колеса телег и начинали тихо чавкать. Что же касается поднимаемой пыли, то почему-то навоз поднятию пыли не препятствовал, но сам испускал какой-то желтоватый туман, так что уже часам к одиннадцати я чувствовал себя искупавшимся в дерьме. И не только я – так что Камиллу пришлось отправить обратно в Векшин (московские гостиницы меня и ее не удовлетворяли наличием мелкой кровососущей живности).
"Правительственный квартал" в Зарядье строил Федя Чернов, и строил быстро: по крайней мере "гостиница Канцелярии" (в стилобате которой кинотеатр и разместился) была не только полностью выстроена, но и целиком отделана. Но она была всего лишь пятиэтажной (а кинотеатр размещался, почитай, вообще в ее подвале), а другие домики я нарисовал гораздо более высокими. Так что Федя в основном занимался исследованиями на тему "сделать бетон более прочным", а все остальное пустил на самотек. То есть логистику стройматериалов пустил, и вышло грустно, грязно и вонюче, что осложняло жизнь очень многим людям.
Чтобы сделать полегче жизнь уже Феди Чернова, я постарался направить на стройку все доступные грузовики. Вот только доступных было маловато – и мне пришлось отдельно озаботиться этой проблемой. По счастью, как раз Чижевский, назначенный ректором строящегося в Осколе Института стали и сплавов, а пока подбирающий для него кадры в Москве, принес мне просьбу младшего брата (работающего в Брянском Арсенале) посодействовать (материально, конечно) улучшению жизни наемных рабочих заведения. Ну, брата этого я вызвал в Москву тоже – и через неделю он оправился обратно в Брянск строить сразу три автозавода. То есть не в самом Брянске, а в трех городках соседней – Черниговской – губернии, но все же рядом с Брянском. Потому что уже в Брянске для этих трех заводов Чижевский-младший приступил к строительству моторного завода. Ну а дочь наша направила туда же команду своих можайских стеклоделов ставить новый стеклозавод.
В тех краях я предполагал выпускать классические "буханки" (что само по себе было новым словом в автомобилестроении, ибо "буханка" становилась первым в мире автомобилем с несущим кузовом), а так же грузовичков на базе УАЗ-451. Грузовички, конечно, должны получиться все равно рамными, но тоже "новым словом": половину выпуска я планировал сделать седельными тягачами. Да, такой потянет хорошо если три тонны груза – но мне сойдет. Потому что грузов возить много, а арзамасский завод много машин всяко не сделает. Просто потому, что сколько их не делай – все мало будет. Но это все выстроится не скоро, а пока навалились новые проблемы. Впрочем, проблемы ожидаемые, хотя менее неприятными они от этого не стали.
А вот вредно не слушать моих умных советов, для здоровья, оказывается, вредно: седьмого апреля произошло покушение на Великого Князя Сергея Александровича, категорически отказавшегося от предложенных телохранительниц. Зоя Дворникова, командир "группы прикрытия", оправдывалась:
– Ну не могли мы его закрыть, Александр Владимирыч, не могли! Он же, гадина такая, из толпы бомбу бросал, за людей, сволочь, спрятался!
– Зоя, я никого, кроме самого Сергея Александровича, в ошибках не виню. Вы вообще молодцы, что банду эту живьем взяли. Что господин Трепов по поводу допросов сказал?
– Мне вслух повторить? – мрачно поинтересовалась девушка.
– Своими словами, конечно.
– Если не считать того, за что он потом извинился, то ничего. Нет, он еще поблагодарил доктора Батенкова…
Валь и Штюрмер приехали в Москву уже восьмого, а девятого Виктор Вильгельмович пришел ко мне с "докладом о расследовании". Правда, он больше не докладывал, а спрашивал:
– Александр Владимирович, не знаю, знакомы ли вы с протоколом допроса бомбиста…
– Знаком. Но, думаю, пусть расследованием займется господин Штюрмер, и, надеюсь, он быстро найдет какие-то бытовые причины преступления. Ревность там, или месть за близких…
– Зачем?!
– А затем, что иначе нам придется посадить тысяч сто, ведь по закону теперь родственники террористов тоже на каторгу должны отправиться. А у Стишинского пока столько сажать некуда.
– Мы что же, должны будет сделать вид, что в России все хорошо?
– Виктор Вильгельмович, ваша служба тоже проведет это расследование, но спокойно, тихо, без малейшей огласки. И так же тихо, по одному, арестует все это бешеное кубло. Места им на Груманте и в Воркуте хватит, к тому же Николай Александрович, директор Горного департамента, хочет в Нерчин