абриках одежду хоть и шили, но главным образом военную или "рабочую", ну и школьную форму – которой хватало лишь на "городских" школьников. Простой же люд по-прежнему обшивался сам. То есть "обшивался" уже значительно в прошедшем времени: среди первоочередных забот Машки оказались именно швейные фабрики. Крошечные большей частью, но устроенные буквально в каждом уездном городе Державы. А восемь с лишним сотен фабрик – это уже заметно. И в этом благом деле меня удивило лишь то, что швейные машины для фабрик – причем электрические, самые современные – Машка "сама сделала". Хотя… у нее же высокоточные производства немало всякого изготавливали, те же часовые заводы… вдобавок, как я узнал, дочь наша воспользовалась "американским опытом изготовления винтовок": куча разных предприятий делала кучу разных деталей, а на "основном" производстве детальки лишь собирались вместе. Ну а поскольку "основным" Машка сделала пару школ в Векшине, где школьники с младых ногтей учились профессиональной работе, все получилось довольно быстро и вполне качественно. Впрочем, и машин-то швейных потребовалось не так много, а фабрики уже заработали.
С другой стороны, швейные фабрики обеспечили работой даже чуть меньше тридцати тысяч человек, к тому же большей частью – женщин. Я против женщин ничего не имею, вот только с точки зрения обеспечения работой растущих трудовых ресурсов… Швеями в основном-то устраивались ранее безработные жены рабочих из этих уездных городов, новичкам тут ловить было особо нечего. Поэтому новички "ловли" на других заводиках.
Буквально поймав меня на слове, дочь наша учредила за год около двух сотен заводов по выпуску кастрюль. Не только кастрюль конечно, на этих заводиках выпускались и кружки, миски, тазы – самая разнообразная эмалированная посуда. Просто кастрюли, как я понял, были самыми сложными в производстве: отдельно штамповалось дно, к нему приваривались сварные же стенки и ручки, потом швы шлифовались, затем все покрывалось эмалью в два слоя – работа довольно трудоемкая. Но вот "станочный парк" для этого производства был копеечный: механический молот (как правило, с приводом от небольшого мотора, для экономии бензина заменяемого ветряком в подходящую погоду), простенький сварочный аппарат, примитивная шлифмашинка… Эмаль Машка таким заводикам поставляла со своих производств, а печи рабочие сами строили по готовым чертежам. Они же уже школы позаканчивали, чертежи худо-бедно читать умели – и заводик на три десятка рабочих обходился в три-четыре тысячи рублей. Что же до собственно эмали, то когда в стране почти все водопроводные трубы делаются эмалированными, выделить пару горстей одного из самых массовых полуфабрикатов… Оказалось, что для обеспечения нужд всего металлопосудного производства дочери потребовалось просто отремонтировать две сильно изношенных (списанных, но не успевших отправиться на переплавку) мельницы. Правда их ремонт обошелся чуть ли не дороже, чем новые сделать, но новых не было, так что Машка сделала как вышло быстрее. Хотя и дороже – впрочем вообще все обходилось в довольно приличную копеечку…
Машке обходилось, при том, что большую часть оборудования (в частности, молоты) она закупала за границей. Причем – в основном в Англии: взаимные пошлины на торговлю с Россией новый король отменил, заводы там остались, а продавать продукцию им стало особо некому, поэтому Машкины заказы исполнялись очень быстро. Понятно, что исполнялись за деньги, но как раз деньгами Машка разживалась исключительно шустро…
Гордей Климович Филиппов – инженер, работавший на ее часовом заводе – изготовил шестнадцатимиллиметровый калибр. То есть не один механизм сделал, а оборудование, для производства таких механизмов потребное. Оборудование, потребное для выпуска десяти тысяч таких механизмов в месяц. Десять тысяч часов – это довольно много, Можайский завод делал, правда, еще больше – около двадцати тысяч в месяц, но Машка решила не расширять старый завод ("чтобы город не разрастался сверх меры", как она сама сказала), а выстроила новый завод в Пензе. Причем даже не сама выстроила, завод выстроил пензенский губернатор Кошко, а Машка лишь "воспользовалась предложенными заводскими строениями"…
Забавно, Ивана Францевича на должность губернатора еще в десятом году назначил Николай. До того Кошко лет семь работал в Новгородской губернии, дослужился до вице-губернатора, а когда пензенский губернатор Хвостов внезапно оставил земную юдоль, Николай без моего участия (и даже не сообщив мне о назначении) указом поставил в Пензу Ивана Францевича. Все же бывший царь "руководящий состав" страны представлял неплохо, и специально вредить своей собственной стране не желал – но тут получилось особенно хорошо. И у Машки с этим господином "сотрудничество" вышло самым продуктивным хотя бы потому, что Кошко особенно заботился о развитии именно "местных производств и ремесел". А под это дело он и народное образование весьма тщательно опекал, так что для нового часового завода и кадры подобрать оказалось не очень сложно. Конечно все равно поначалу рабочие гнали в брак больше половины сделанного, но сырье-то на часы стоило вообще копейки! Да и народ навык нарабатывал постепенно.
В общем, завод заработал на полную мощность в начале семнадцатого года. А уже с августа отправлял в разные страны по десять тысяч женских часиков в месяц. Уникальных часиков: швейцарские "наручные" часы нынче выпускались в калибрах сорок восемь или (чаще) пятьдесят четыре миллиметра, так что цена за Машкины от семидесяти до сотни долларов (в зависимости от корпуса и браслета – или цепочки, если часы делались как кулон) покупателя не пугала. А часы с сапфировым стеклом и за три сотни уходили влет, так что только с часов Машка выручала около миллиона долларов в месяц. Правда, за рубеж она продавала и по несколько тысяч уже "мужских" часов в тридцатидвухмиллиметровом калибре, но все же такие в основном дома продавались, что обеспечивало зарплату новым "кооператорам" на этапе строительства заводов. А через океан (правда, через Тихий) на этот миллион Машка все же везла медь – от Никиты везла. Не на весь миллион, но уж на половину – точно.
В Англию дочь наша (в обмен на станки) поставляла главным образом иную продукцию. Довольно хорошо там продавались стеклянные изоляторы (все же почти втрое дешевле фарфоровых), те же очки, посуду фаянсовую, кое-какие продукты – выручка была небольшой, но и станков она закупала все же немного. Общий оборот у нее в торговле с островитянами колебался в районе десятка тысяч фунтов ("золотых", то есть довоенных) в месяц, но если механический молот без машины обходится в полста фунтов, то и это очень неплохо.
А насчет меди… Машка, рассказывая мне про самоваростроение, слегка, скажем, слукавила. Не то чтобы она специально наврала, просто, вероятно, не стала загружать меня "незначительными деталями". Ведь медь – это не только самовары, но и провода, которые можно использовать весьма разнообразно. Например, запихнуть их в генераторы – и завод в Таммерфорсе утроил выпуск "малых электростанций заводской готовности". Не сразу, конечно, шведы почти год делали новые станки – но к середине восемнадцатого года с завода выходило по одной мегаваттной машине в неделю. Правда, десяток таких электростанций ребятам предстояло отдать в счет полученного от шведов кредита, но оно того стоило.
Хорошо быть победителем в войне, причем богатым победителем: кредиты дают с удовольствием, к тому же буквально под "честное слово". То есть шведы дали кредит все же под гарантию "дочери канцлера", причем подтвержденную Госбанком, и дали его под семь процентов годовых, а возвращать его предстояло с выручки от продажи электростанций шведским же властям. Вдобавок чтобы получить заказы от этих "властей", цену пришлось поставить ниже себестоимости – но кредит Машка вернет за пару месяцев, а завод – он и дальше работать будет. И финские электростанции помогут работе заводов не только в Финляндии.
В деревеньке Шатур (причем, что меня удивило, в названии ударение ставилось на первый слог) "местная промышленность" за неполный год воздвигла целый комбинат. Который так и назывался "Шатурский Комбинат" – просто потому, что назвать его "более предметно" и я бы затруднился. Местный торф использовался в гидролизных реакторах для получения спирта, из него тут же делался каучук, который опять же на самом комбинате шел на изготовление всяческих "резинотехнических изделий". Например, шин для детских велосипедов – которые, в свою очередь, стали выпускаться на десятке "местпромовских" заводов в разных городах России. Или резиновых сапог, или просто подошв для обуви – которую шили другие (и довольно многочисленные) обувные "фабрики". Довольно полезным "отходом" гидролизного производства был строительный гипс, а торф (точнее, уже его отходы) после гидролиза шел в пиролизные печи, и то, что из них выходило, оправлялось на производство очень многого чего. Машка тогда не просто так четыре часа с Камиллой по телефону трепалась: в результате "трепа" на Комбинате начался выпуск полиэтилена (причем – "высокого давления"), полиэтилентерефталата, акрила и акрилонитрила – и главным образом не в виде полуфабриката, а в виде разных изделий.
Поскольку на Комбинате одновременно работало более трех тысяч человек, а работа там была трехсменная, деревня за неполный год стала городом с населением около двадцати пяти тысяч – практически сравнявшись с Егорьевском, откуда (по выстроенной двадцатипятикилометровой узкоколейке) "электричками" на работу тоже ездило около трех тысяч человек каждый день. В самом Егорьевске более полутора сотен человек работали на железнодорожной станции, занимаясь перегрузкой сырья и продукции Комбината с "нормальных" вагонов на узкоколейные и обратно. Что-то мне подсказывало, что город оказался "не в том месте" – но Комбинат выдавал очень много чего полезного… а дорогу на нормальную колею при случае и переложить можно. Нужно, вот только денег нет. Пока нет. У меня нет, а сам Комбинат Камилла "на свои" выстроила: стиральные порошки пользовались большим спросом – и в Европе, и в Америке. А в последнее время – и в Англии: без пальмового масла мыло, оказывается, британцам делать почти не из чего стало, поскольку весь "свой жир" англичане попросту съедают…