Тамура стал вести себя со мной еще более странно, хотя и не так сильно выводил из себя, как Хардт. Я обнаружила, что беременность по-разному влияет на женщин, и меня от нее клонит в сон в неурочное время суток. Обычно я не из тех, кто дремлет, но, честно говоря, во время вынашивания моего первого ребенка мне порой было трудно не заснуть. Несколько раз, просыпаясь, я заставала Тамуру, который шептал какую-то историю моему раздутому животу. Признаюсь, когда это случилось в первый раз, я была смущена и зла, и мне потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Несмотря на мой гнев, Тамура только рассмеялся и ушел, пообещав моему будущему ребенку, что он закончит рассказ позже. Успокоившись, я поняла, что в этом нет ничего плохого. Тамура — сумасшедший старик, который едва помнит вчерашний день, но иногда кажется, что он знает все истории, когда-либо рассказанные, и рассказывает их хорошо, не прибегая к своим обычным головоломкам и шифрам. Следующие два раза, когда я ловила его на том, что он нашептывает свои истории моему животу, я позволяла ему, притворяясь спящей, чтобы тоже послушать.
Шли месяцы, и Ро'шан продолжал кочевать по миру. За это время я многое повидала, но всегда издалека. Никто из нас не осмеливался покинуть летающий город, опасаясь, что Прена все еще нас преследует. Я начала думать о нем как о своем доме, возможно, даже в большей степени, чем о любом другом, который у меня когда-либо был. Я продолжала тренироваться с Тамурой, сколько могла, но вскоре обнаружила, что беременность не способствует поддержанию равновесия, и я никогда не видела боевого искусства, которое не требовало бы равновесия. Кроме того, довольно сложно проявлять терпение, когда мне нужно было помочиться каждые несколько минут. Ты, наверно, заметил, что я не очень хорошо отношусь к беременности. На то есть причина.
Наши денежные запасы начали истощаться, и в этот момент Хардту пришлось признаться, что он тоже не очень хорошо разбирается в деньгах. Мы много тратили на одежду и экзотические продукты и были совершенно свободны в своих тратах. Вскоре у нас осталось только два варианта: либо продать мой Источник кинемантии, либо найти работу. Итак, мы нашли работу. Хардт делал то, что часто делают мужчины его комплекции: он поднимал предметы, переносил их, иногда что-то рубил. Я думаю, единственное, что Хардт действительно отказывался делать в то время, — это причинять боль. Он также отказывался копать, и никто из нас не мог его за это винить. Тамура нашел работу в тавернах; он, может быть, и не умел петь, но его рассказы приносили много денег, и каждый день он возвращался оттуда другой стороне от трезвости. Имико… Что ж, Имико никогда не рассказывала мне, чем она занималась, но воры всегда остаются ворами, и даже на Ро'шане полно преступлений. Я никогда не встречал города, в котором не было бы достаточно большого числа жуликов.
Оставалась только я, и вскоре я смирилась с тем, что у меня просто не было особых навыков, которые можно было бы использовать на рынке. Я была Хранителем Источников, и пока ребенок не вышел из меня, я не могла использовать свою магию. Даже если бы я могла, я не уверена, что от меня был бы толк. Кинемантию можно использовать для перемещения предметов, почти так же, как мышцы Хардта, но она требует точности, а этого у меня просто не было. Я бы скорее разнесла ящик вместе с его содержимым на сотню кусочков, чем доставил его туда, где он должен был быть. Полагаю, следует считать, что мне повезло: на той же улице, где стоял наш дом, жила плетельщица корзин. Оказывается, некоторые навыки со временем ржавеют, но их никогда не забываешь. Мне показалось несколько ироничным, что на последних сроках беременности я стала плести корзины — так же, как моя мать. Это дало мне небольшое представление о том, какой могла бы быть моя жизнь, если бы я не была Хранителем Источников. Если бы за мной не пришли вербовщики из Оррана. Это было не совсем неприятно, но все-таки это было не мое. Каждый день, проведенный за плетением корзин, был днем, когда я не двигалась к своим целям. У меня было слишком много энергии и гнева, чтобы сидеть и ничего не делать со своей жизнью.
Сильва навещала меня все чаще и чаще. Сначала она приходила под предлогом проверки нас; в конце концов, мы были одними из немногих землян на Ро'шане, и это делало нас чем-то необычным. Мы также были единственными беженцами, бежавшими с Террелана за военные преступления. Она сказала, что ей нужно убедиться, что мы подходим друг другу и не создаем никаких проблем. Казалось, ее никогда особо не волновало, как Тамура, Хардт или Имико вписываются в коллектив. Мы подружились, и, признаюсь, у меня никогда раньше не было такой подруги, как она.
Много раз я гуляла по улицам Ро'шана рядом с Сильвой. Я обнаружила, что могу поговорить с ней практически о чем угодно. В некотором смысле, я думаю, она заполнила пустоту в моей жизни, оставленную Джозефом, но между нами всегда было напряжение. Я с самого начала знала, что Сильва мне лжет. Она отказалась отвечать на мои вопросы о своей матери. Я думаю, что именно любопытство с самого начала привлекло меня к ней. Я хотела знать, кем она была, как дитя Ранд могло быть землянином. Но Сильва всегда меняла тему, и я быстро обнаруживала, что мы говорим о других вещах, даже не осознавая этого. Она заставила меня рассказать о себе, о том, что я видела и делала. Не раз я плакала перед Сильвой, и она всегда знала, что сказать, чтобы утешить меня. Я списывала эти слезы на беременность, это может повлиять на эмоции женщины. Но это была ложь. Это были слезы скорби, и их нужно было пролить. Теперь я это понимаю. Даже не осознавая этого, она уговорила меня справиться с моим горем, и, хотя предательства, которые мы с Джозефом обрушили друг на друга, все еще причиняли боль, вскоре я обнаружила, что могу вспоминать своего друга, не убегая и не заливаясь слезами. И это заставило меня осознать, как сильно я по нему скучаю. Но он ушел. Мертв. И мои последние слова, обращенные к нему, были сказаны в гневе.
Было трудно понять, почему все в Ро'шане знали Сильву. Мы не могли пройти по улице или посидеть в таверне, чтобы люди не поприветствовали ее с неподдельной добротой, часто спрашивая у нее совета. Я думаю, что во многих отношениях мы были полными противоположностями. Все ее знали и любили; никто не знал меня, а те, кто знал, боялись, или, по крайней мере, боялись того, что я могу сделать. Возможно, именно это сблизило нас и сделало подругами. Я слышал, что ни свет, ни тьма не могут существовать друг без друга.
Я никогда не рассказывала Сильве о Сссеракисе. Как и в случае с Хардтом и Тамурой, я боялась, что она может подумать обо мне, если узнает, что́ я скрываю внутри. Но она знала. Сильва знала это с самого начала. Увидела это во мне еще в той камере. В этом была ее сила, ее дар. Она увидела это во мне, не испугалась и не стала меня избегать.
С каждым днем Сссеракис становился все более угрюмым и в то же время все более откровенным. Странно думать, что бестелесное присутствие в моем сознании могло быть угрюмым, но так оно и было. Я думаю, что именно отсутствие прогресса сделало ужас таким. Я обещала отослать его обратно в Другой Мир, и вот я здесь, пускаю корни в Ро'шане и провожу свои дни, плетя корзины и жалуясь на растущего во мне ребенка.
Каждую ночь мне снились твари, преследующие меня. Иногда это были земляне, иногда существа из Другого Мира. Однажды за мной даже гналась я сама; более злобная версия меня самой хотела поймать и вытеснить меня из моего тела. Я просыпалась с криком так часто, что Хардт перестал меня проверять. Я думаю, что сделала жизнь в нашем маленьком домике довольно неприятной для остальных.
Рутина — смерть прогресса, и я погрязла в рутине. Я ненавидела себя за это. Полагаю, я должна винить за эту рутину свою дочь и, одновременно, поблагодарить ее за то, что она в конце концов избавила меня от рутины. Поверь мне, нет ничего лучше родов, чтобы изменить статус-кво.
Глава 20
Что такого можно сказать о родах, чего еще не было сказано? Это шумно, грязно и чертовски больно. Я бы не рекомендовала этого делать. По общему мнению, гарнам это дается гораздо легче, хотя я слышала, что любой, кто находится в пределах видимости, в конечном итоге покрывается какими-то выделениями. По крайней мере, я могу сказать вот что: я родила свою первую дочь без осложнений… Если не считать того, что Хардт упал в обморок от этого зрелища.
Это заняло некоторое время, хотя я этого и ожидала. Моя акушерка Коучи, женщина-пахт с мехом цвета миндаля в огненных полосах, помогла мне пережить самое тяжелое, пообещав, что все скоро закончится. С тех пор я обнаружила, что лгать роженицам — обычная практика. Это было утомительно, гораздо больше, чем во второй раз. Интересно, не потому ли моя вторая дочь, Сирилет, так спешила выйти в свет, чтобы показать миру свое присутствие. Я без колебаний называю свою вторую дочь чудовищем, и полмира поддерживает меня в этом суждении. И все же я ее люблю. Со всем тем, что я знаю, и несмотря на все то, что она сделала, я ее люблю. Но мы еще не дошли до этой части моего рассказа.
Во время родов я невероятно устала. Это была такая усталость, которая может вывести человека из себя и ввергнуть в небытие, но я держалась. Лежа там, вся в поту и едва помня о том, что нужно дышать. Я видела, как акушерка и Тамура окружили маленький столик. Моя дочь не кричала. Она не издала ни единого звука. Несмотря на усталость, я почувствовала, как холодный страх заползает внутрь, обволакивая мое сердце.
Она мертва. Мысли Сссеракиса отражали мои собственные. От нее не исходит ничего, кроме смерти.
— Заткнись! — пропищала я. Я не могла смириться с возможностью того, что нашептывания ужаса были правдой, что я так мало могла дать своему ребенку. Ничего, даже жизнь. У меня в горле образовался такой тугой комок, что я не могла ни говорить, ни дышать. Кажется, я начала плакать, но было трудно сказать наверняка, мое лицо и так было скользким от пота и слез. Я устало протянула к ним руку, они окружили маленький столик, моего ребенк