– Он бьет меня, чтобы наказать за глупость и медлительность, – сказала Энн. – Если я назначу неправильную цену, если пригорит ужин или если я слишком громко говорю.
Энн даже подумывала, не убить ли мужа, когда он заснет, но, конечно же, никогда бы не отважилась на это.
Мария дала жене лавочника каламинную мазь и галаадский бальзам от синяков, а для защиты – амулет из бус синего стекла и синюю нитку.
Энн Хэтч разочарованно покачала головой:
– В моем случае это недостаточно сильное средство.
Какое-то время женщины молча смотрели друг другу в глаза. Когда жена решает зайти настолько далеко, она должна понимать, что серьезно рискует. Мария не горела желанием решать чужие любовные проблемы, но всем сердцем была с Энн. По правде говоря, любовь тут не состоялась, а это совсем другая история.
– Что у тебя на уме? – спросила Мария.
– Мне нужен яд, – тихо сказала Энн, вздернув подбородок и не сводя глаз с хозяйки.
Из местных растений – амброзии, ландыша, касторового боба, пижмы, сладко-горького паслена, горького лавра, тисового листа, белого воронца, паслена каролинского, лаконоса – можно было изготовить множество смертоносных зелий. В косточках диких вишен содержится чистый цианид. Но то, что сделано, нельзя отменить, и месть всегда возвращается к мстителю.
– Никто из нас не хочет стать причиной смерти, – сказала Мария. – Она вернется к нам и потребует цену, которую мы не захотим платить.
Глаза Энн переполнились слезами.
– Как же мне тогда от него избавиться?
– Ты должна быть уверена: это именно то, чего ты хочешь. – Мария оглянулась. Фэйт по-прежнему мирно спала. – Он уедет и не вернется.
И тогда Энн Хэтч улыбнулась, впервые за очень долгое время. Она была готова начать.
Мария велела Энн отрезать прядь волос и сжечь в медной миске. То был конец старой жизни и начало новой, и этот переход надо было отметить. Из черной ткани и красной нитки смастерили маленькую куклу, набитую терновником и корой вишневого дерева, и вышили на ней имя мужа Энн – Натаниэль. В ходе работы Энн уколола палец, испачкав ткань, но по вине мужа у нее и раньше не раз текла кровь. Заклинание, знаменующее конец любви, написали на клочке бумаги, который она прикрепила к ярко горевшей свече.
«Пусть наша связь будет разорвана высшими силами. Ты захочешь убежать, не оглядываясь назад. От наших надежд ничего не останется. Ты меня не вспомнишь и ничего не будешь для меня значить».
То было словесное заклинание, имеющее самую большую силу. Вернувшись домой, Энн должна будет зарыть куклу рядом с входной дверью, сжечь бумажку с заклятием и обойти по периметру земельный участок, разбрасывая оставшийся пепел. Затем Энн надо будет войти в дом посыпать одежду мужа солью.
– Это прогонит его из дома, – сказала Мария. – Когда твой муж уйдет, его судьба будет принадлежать ему самому, и ни ты, ни я не будем нести ответственности за то, что случится после.
Натаниэль Хэтч исчез. Его не было две недели, месяц и до самого лета его никто не видел. Энн сама вела все дела в лавке, а когда минуло полгода после пропажи мужа, отправилась в суд, где была объявлена вдовой. Поисковый отряд обнаружил башмаки и ружье Натаниэля на дальнем берегу Пиявочного озера. Решили, что он утонул, как многие до него, охотясь на обитавшее в озере морское чудовище, поскольку около вещей оказалась кучка соли, которой приманивают живущих в соленой воде созданий. Никто, кроме Марии, не разглядел отпечатков босых ног, ведших в сторону от водоема и свидетельствовавших о его неуемном желании покинуть Массачусетс.
Как вдова, не имеющая наследников мужского пола, Энн получила право владеть собственностью: лавка теперь принадлежала ей. Энн Хэтч больше не брала у Марии плату за покупки, будь то черная патока, цикорий или мука. Если же речь шла о редких товарах, таких как испанские апельсины или мирровое масло из Марокко, предметах роскоши из далеких стран, то Энн приберегала их для Марии Оуэнс.
После исчезновения Натаниэля Хэтча в дом Марии стали приходить нуждавшиеся в лечении женщины, всегда в поздний час, когда большинство добропорядочных горожан уже лежало в постели. Дурное обращение мужа с Энн Хэтч не составляло тайны, как она того хотела, и вскоре стало известно, что ей посодействовали в улучшении жизни. В те времена многие прибегали к самолечению, приносившему скорее вред, чем пользу. Некоторые верили, что жизнь у младенцев в колыбелях высасывают посланники Сатаны или кошки, которых считали не заслуживающими доверия, порочными созданиями. Эти люди полагали, что оболочка угря может вылечить ревматизм, и если ребенка, страдающего от припадков, бить тонким прутом, вырезанным из ветки молодого дерева, то это изгонит из его тела дьявола. И вот ради здоровья, своего и детей, они обращались к Марии за ее снадобьями.
Чай от хандры помогает тем, кто испытывает горе, – для хорошего настроения.
Предупредительный чай для неуправляемых детей, которые носят с собой дробовики или мечтают сбежать из дома, чтобы стать моряками.
Чай при лихорадке, чтобы пресечь лихорадку, приготовленный из корицы, восковницы, имбиря, тимьяна и майорана.
Бодрящий чай – средство от страха, горя и при жизненных испытаниях. Одной чашки достаточно, чтобы напомнить, что надо всегда быть тем, кто ты есть.
В такие вечера Фэйт сидела в темноте на своей постели с любимой старой куклой под боком и Кипером у ног и прислушивалась к голосам, доносившимся из кухни. Девочка быстро поняла, что женщины чаще всего приходят к матери со своими болезнями, а если дело касается любви, Мария способна помочь лишь в определенных случаях. Это любовь заставляла женщин идти сюда поздним вечером, продираясь сквозь кусты ежевики, и просить снадобья. Мария никогда не произносила имя Джона Хаторна, но Фэйт знала, что ее мать предал мужчина, служивший судьей. Когда они, отправляясь в город в базарные дни, проходили мимо здания суда, Фэйт немного отставала и закрывала глаза, представляя отца за судейским столом. Тот при этом всегда ощущал озноб, подходил к окну и выглядывал на улицу. И всякий раз, видя девочку, стоявшую на мощеной булыжником мостовой, Джон закрывал ставни и отходил от окна.
– Что там тебя задержало? – кричала ей мать.
– Ничего, – обычно говорила она.
В следующий день рождения, когда ей исполнилось шесть лет, Фэйт Оуэнс дала себе клятву, что никогда не влюбится.
Однажды ночью к дому Марии пришла женщина, но, в отличие от обычных клиенток, не стала стучать в дверь. Марта Чейз не верила в магию, однако насущная необходимость пригнала ее сюда, заставила покинуть постель и прийти через поля в одной ночной сорочке. Она увидела, как Фэйт Оуэнс бегает у озера по камням без чулок и обуви, словно маленькая дикарка. Марта часто возвращалась на это место, чтобы понаблюдать игры Фэйт, прячась в зарослях падуба и проливая соленые слезы.
Марта заплетала светлые волосы в косу и прятала ее под белым капором, который снимала лишь раз в месяц, чтобы вымыть голову в тазу. У Марты был муж, но он умер от сыпного тифа, и ей пришлось самой рыть ему могилу, а потом три месяца соблюдать карантин. Эта утрата не слишком расстроила Марту. Муж был жестоким и холодным человеком, и она не грустила о нем ни минуты. По правде сказать, она испытывала к супругу сильную неприязнь: ей никогда не нравилась его похотливость, степень которой зависела от количества выпитого рома. Сердце Марты терзало лишь то, что, похоронив мужа, она утратила будущее: его отсутствие означало, что у нее не будет своего ребенка.
Марта изо всех сил старалась смирить гордыню, следовать евангельским предписаниям, никогда не сбиваясь с пути добродетели. Но и у нее имелось желание, разгоравшееся так сильно, что ей иногда казалось: оно насквозь прожжет платье на ее груди. Куда важнее терпения и послушания, чести и спасения было то, что Марта страстно желала дочь. Ее брак продлился не один год, и она перепробовала все известные ей средства, но безрезультатно. А теперь стояла в лесу, притаившись во тьме и наблюдая за рыжеволосой девочкой, которая взбиралась на берег озера или собирала овощи в огороде. Несправедливо, думала Марта, что у этой ведьмы есть то, чего она сама желала больше всего на свете.
Когда старый наряд был застиран и заношен чуть ли не до дыр, Марта Чейз пришла в лавку купить ткани для нового серого платья и увидела там у лотков с амарантовой мукой и кусковым сахаром ребенка. На мгновение Марта поверила, что Господь внял ее молитвам и осуществил заветное желание, послав этого ангелочка, за которым она наблюдала издали, крадучись во тьме леса: на этот раз девочка, кажется, была одна. Марта уже собиралась заговорить с ней, но тут внезапно появилась темноволосая женщина, которую люди считали ведьмой, и взяла ребенка за руку.
Марта ощутила, как в ее груди разгорается злоба. Она старалась казаться простой женщиной, но была высокомерна, почему-то решив, что избрана пребывать в лучах источаемого Господом света. Ее зависть превратилась в неодолимое желание, и постепенно в голове Марты созрел план. Девочка и ее мать носили сшитые Марией яркие платья, лиловые юбки, выкрашенные отваром листьев кедра и сирени, и желтые корсажи, подкрашенные отваром листьев восковницы. Они бродили по лавке и щебетали, как птички. Кругом стояли бочки с кукурузной мукой и рожью с холодным камнем внутри, чтобы содержимое сохраняло прохладу и не забродило, иначе оно могло вызвать всякого рода болезни, например тошноту и галлюцинации. Мать девочки купила бобы, бочонок местного меда, сушеную смородину темно-фиолетового цвета и мешок муки. Марта подслушала, как ведьма сказала малышке, что приготовит на ужин лакомство – индейский пудинг. Ведьма приобрела также мешочек дорогого английского чая. Марта не тратила деньги на кофейные бобы и чай, заменяя их доморощенным чаем из вербейника или смеси земляники, смородины и шалфея.