– Это он? – спросила Фэйт девушку.
Служанка быстро оглянулась и еще быстрее повернулась назад.
– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете. Он ни при чем.
– Если ты скажешь, что это он, я тебе поверю. – Фэйт по собственному опыту знала, что бывают ситуации, когда не остается ничего, кроме лжи. – Я хочу найти человека по имени Джон Хаторн. – Увидев, как изменилось лицо служанки, Фэйт положила на стол еще одну монетку.
Девушка смахнула монетку в ладонь, прежде чем кто-то успел ее заметить.
– Вам лучше держаться подальше от судьи, – пробормотала она.
Девушка сообщила по секрету, что ее кузине предъявлено обвинение и она ожидает суда. Вина кузины состояла лишь в том, что она прогулялась с молодым человеком, помолвленным с другой. Вскоре ее обвинили в колдовстве.
– Многие даже не осмеливаются произнести вслух его имя.
– Разве я похожа на девушку, которая боится мужчин? – Голос Фэйт звучал спокойно, но решительно. – И тебе не нужно их бояться. – Она порылась в сумке и вручила служанке фигурку, сшитую из красной ткани с черной ниткой. – Сожги это, и мужчина, который тебя обижает, исчезнет.
– Он умрет?
Эта мысль потрясла кроткую служанку, хотя и желание избавиться от обидчика тоже никуда не исчезло. Она знала, что за каждой попыткой освободиться следует наказание.
– Он просто исчезнет. – Девушка все еще казалась взволнованной, поэтому Фэйт добавила: – На Род-Айленд или в Коннектикут, во всяком случае, не в ад, а лишь достаточно далеко, чтобы тебе не надоедать.
Фэйт и Киперу подали две доверху наполненные миски с тушеным мясом. Служанке удалось разузнать адрес дома судьи на Вашингтон-стрит, южнее здания суда.
Пройдя через город по скользким улицам, Фэйт утомилась и тяжело дышала. Крыши домов в сумерках выглядели синевато-серыми.
Вскоре она увидела вязы: их листья распускались, а черная кора была скользкой и влажной от тающего льда. Потеплело, и ледяная буря почти забылась. Теперь, вернувшись, Фэйт вспомнила ряды цветущих флоксов, мальчика, которому она помахала рукой, и ужас на лице его матери. Приближаясь к двери, Фэйт почувствовала, как часто бьется ее сердце, так же, как в тот день, когда они с матерью убегали от маленького мальчика в саду и женщины, которая его звала.
Кипер припустил в сторону леса, где он мог оставаться незамеченным, поскольку хорошо понимал, что в этом доме ему не обрадуются. А вот Фэйт оказалась именно той девушкой, которую искала Руфь Гарднер Хаторн. Они нанимали служанку, помогавшую со стиркой, и еще одну, готовившую еду по субботам, но все же работа по дому оставалась несделанной. Поэтому когда Руфь открыла дверь и обнаружила за ней миловидную девушку, она возблагодарила Бога за его мудрость и удачу, которую он принес в этот день. Девушка сообщила, что она сирота и умеет готовить обеды, печь пироги, делать уборку в доме, не питает отвращения к белильной извести и готова стирать простыни в большом котле, поставленном на огонь над вырытой во дворе ямой. Забота о шести детях вконец измотала Руфь. Эту бесприютную девушку, как видно, послало им само небо.
– Должно быть, ты замерзла, – сказала Руфь, впуская гостью в дом. – Снег в апреле означает, что лето будет жарким.
Руфь была женщиной добросердечной, чтобы понять это, магия не требовалась, достаточно было взглянуть в ее спокойные голубые глаза. Когда ее выдали замуж, даже не спросив согласия, она была на год старше, чем сейчас Фэйт. Родителей Руфь потеряла: их сослали на Род-Айленд, поскольку они были квакерами и считались врагами пуританской колонии. Жизненный опыт заставлял ее быть великодушной к девушкам, не имевшим за душой ничего, кроме своих скромных способностей. Она сама когда-то мечтала, что кто-то придет и спасет ее, позволив оставаться девочкой немного подольше, и тогда у нее, возможно, появится выбор, за кого выходить замуж. Теперь она уже не вспоминала, как в молодости стояла, вцепившись в прутья ворот, размышляя, что случится, если она выйдет на Вашингтон-стрит и будет идти через всю колонию и штат Коннектикут, так далеко, как сумеет. Однако теперь у Руфи были дети, а то, что муж уделял ей мало внимания, вполне ее устраивало. Он считал, что она все та же глупая девчонка, которая плакала, когда он ложился с ней в постель, и проливала слезы, когда ей в таком нежном возрасте пришлось вести хозяйство. Он полагал, что она вообще ничего не знает, но она многое поняла за годы их совместной жизни. Руфь видела грязь на башмаках мужа, когда он уходил куда-то на всю ночь, а потом возвращался, помнила черноволосую женщину, которая стучала в их дверь. Она стала еще больше сострадать неимущим, потому что, как бы ни был хорош их дом, как бы много ни стояло фарфора и серебра в ее буфете, ей иногда хотелось поменяться с ними местами.
– Надеюсь, тебе будет хорошо у нас, – сказала Руфь нанятой девушке, назвавшейся Джейн.
Фэйт использовала последнее имя, которое носила в Бруклине, когда была не сама собой, а примерной девочкой. Руфь же решила, что сирота нуждается в хорошем обеде и месте, где можно приклонить голову.
– Конечно, – заверила девушка.
Она вновь превратилась в послушную девочку, которая никогда не пререкается. Когда Фэйт играла эту роль, у нее была особая улыбка и невинное, застенчивое выражение лица.
– Тебе самой судьбой предназначено быть здесь.
Руфь с радостью провела Фэйт по дому, перечисляя ее обязанности. Снег почти прекратился, в воздухе кружились лишь редкие мягкие хлопья. Пригревало апрельское солнце, и подо льдом мир был уже зеленым. День обещал быть чудесным. Руфь показала Фэйт койку в кладовке, где та могла спать, и крючок, чтобы повесить мокрую накидку, и, если неуместные красные башмаки девочки и вызвали у нее какие-то сомнения, было уже поздно: предложение о работе оставалось в силе. Фэйт крепко, как родную мать, обняла Руфь и аккуратно повесила накидку на крючок.
Женщина, которая теряет ребенка второй раз, уже знакома со своим горем, и все же новая потеря ранит так же сильно, как первая. Ее словно обвивает змея – руки и ноги, сердце и душу. Если ребенок исчезает снова, нет магии, достаточно сильной, чтобы его вернуть. При естественном ходе вещей дети уезжают, но не убегают тайно, и их отъезд не оставляет горечи. Мария знала, что Фэйт сбежала, еще до того, как открыла дверь в комнату дочери. Во сне она видела темный лес, где не пели птицы, «Книгу ворона» в дупле дерева. «Я знаю больше, чем ты думаешь», – сказала во сне Фэйт. Мария слышала ее голос, но самой девочки нигде не было видно. Охваченная паникой, Мария проснулась; конечно же, окно в комнате Фэйт было открыто, а на мокрой траве остались ее следы. На тумбочке у кровати лежала записка, написанная красными чернилами на черной бумаге.
«Не преследуй меня. Тебе следовало сказать, кто мой отец. Если попытаешься остановить меня, я никогда тебя не прощу. Это моя жизнь».
Мария немедленно отправилась на ферму в Бауэри, к Финни, который, похоже, знал Фэйт лучше, чем кто-либо. Белая собачка Катрин зарывала в грязи кость, Финни работал в саду, но, увидев Марию, тут же отложил лопату в сторону.
– Почему она убежала? – хотела знать Мария. – Да еще в Массачусетс.
Финни рассказал ей о видении Фэйт в Бруклине, в котором ей следовало пересечь ад, чтобы вернуться домой. Они предполагали, что она видела Врата ада, но, возможно, это видение имело совсем другой смысл, и ее судьба – вернуться в Салем.
– Она удивительно смышленая девочка, – сказал Финни. – Наверное, у нее есть причины поехать туда.
Но Мария с ним не согласилась.
– Это опасное место, и как бы умна ни была Фэйт, она всего лишь ребенок.
– Если вы отправитесь следом, я готов ехать с вами хоть сегодня.
Финни предложил обратиться за советом к Катрин, и Мария согласилась, хотя и ощущала себя униженной из-за того, что в таком личном деле пришлось прибегнуть к помощи другой женщины. Марию теперь порой восхищали клиентки, приходившие для лечения: они открывали ей самые свои интимные мысли и поступки, а ее саму просто убивала необходимость делать это.
– Дочь не вызывала у вас беспокойства? – спросила Катрин.
– Не больше, чем у всякой другой матери.
Удивительно, что самые любимые люди часто не понятны нам до конца.
– Она ушла во тьму, – сказала Катрин. Увидев недоумение на лице Марии, она объяснила: – Вы не хотели ни о чем знать, и Фэйт легко вас одурачила. Она практиковала зловещую магию.
– Нет, это невозможно. – Мария взглянула на Финни, отводившего глаза. – Это правда?
– Она добрая девочка, – заявил Финни, – в этом нет никаких сомнений, но она провела пять лет под замком. Это любого сведет с ума.
– Вы потеряли ее еще до отъезда в Массачусетс. – Катрин держала на коленях собачонку, не обращая внимания на то, что та вся перемазалась в грязи. – Посмотрим, удастся ли ее вернуть.
Катрин наполнила стеклянную чашу холодной чистой водой, поместила туда две веточки ежевики, чтобы помочь вызвать дух нужного человека, и стебель чертополоха для защиты. Вода стала черной, и в ней стало лучше видно. На одной стороне чаши было будущее по состоянию на момент гадания, на другой – каким оно могло быть. С одного края виднелся огонь, с другого – волны, которые выплескивались из чаши на стол.
Катрин повернулась к Финни.
– Если девочка видела во сне ад, как туда попасть?
– По воде, – сказал Финни.
Женщины обменялись взглядами. Обе понимали, что это подразумевало утопление для доказательства колдовства. Мария встала, поблагодарив хозяйку и собираясь уйти. Финни она сказала, что сопровождать ее не надо, – она сумеет разыскать дочь сама.
Катрин задержала ее.
– Послушайте, – сказала она. – Я знаю черную магию и видела такое раньше. Ехать вслед за девочкой – не решение вопроса.
– А я знаю людей в округе Эссекс. Достаточно вспомнить, что они сделали со мной.
– Но это ее судьба, не ваша. Ей придется пройти сквозь ад и выйти с другой его стороны, чтобы выбраться из собственной тьмы.