Всю свою жизнь я обожала каникулы, ведь это были те краткие мгновения, когда я выпархивала из-под гнета отца. С поступлением в академию все изменилось. Каникулы стали моим личным адом.
Он ждал меня, скрестив руки на груди и недовольно поджав губы. Темные насупленные брови и мертвые, бездушные глаза. Мой отец в молодости был красивым. С возрастом все уродство его души исказило и лицо. Я не знаю, зачем он издевался надо мной. Что такого я сделала? В какой-то момент пришло осознание, что ответа на этот вопрос может и не быть. В те рождественские каникулы я вдруг решила, что смогу противостоять ему. Свобода ослепила меня. Я прошла мимо него, высоко задрав подбородок, в новеньком коротком платье, купленном на деньги деда. Платье было насыщенно-бордового цвета, на ногах – высокие сапоги леопардового принта, и поверх всего этого великолепия – пышная шубка из искусственного меха. В тот день я попала во все таблоиды. Этот лук называли стильным, безвкусным, каким угодно, но равнодушным он не оставил никого. Даже моего отца.
– Такая же шлюха, как и мать.
Он бил меня пряжкой от своего ремня Prada. Никогда не забуду этот звук. Звук металла о тело и боль, что пронзала насквозь. Он бил меня до тех пор, пока я не потеряла сознание, а затем привязал к батарее с открытыми настежь окнами. Мое бедное продрогшее тело онемело. Я знаю, что мои крики были слышны по всему особняку, но ни одна живая душа не пожелала помочь. Сила в руках тех, у кого есть власть. Розовые очки свободы, которые я себе выдумала, разбились о суровую реальность. Я не могла противостоять ему, убежать от него или его победить.
Я могла лишь умереть.
Глава 32
ЭТЬЕН ГОЙАР, Бенджамин Шнайдер и Уильям Маунтбеттен. Никогда в жизни бы не подумала, что буду сидеть на постели последнего и переводить взгляд с одного на другого.
– Как твоя шея? – спрашивает Шнайдер, внимательно оглядывая меня.
Я не отвечаю на вопрос. Не вижу смысла. Моя шея покрыта гематомами и царапинами. Думаю, это красноречивее всех сказанных мной слов. После случившегося Уильям перенес меня к себе в комнату и, судя по тому, что вся шея до сих пор в кремах или мазях, оказал первую помощь.
– То есть кто-то вновь подправил записи камер? – Шнайдер, поняв, что не получит ответа, переходит к делу. – Для этого нужно обойти охрану.
– Или с ней договориться, – вторит Этьен. Он сидит в кожаном помпезном кресле в углу. Одна нога закинута на другую, в руке маленькая чашечка кофе. – Эту кофемашинку необходимо утилизировать, – недовольно бормочет Гойар и ставит недопитый кофе на стол. – Надо поболтать с начальником охраны.
– Если он пошел на подобное, то никогда в этом не признается. – Уильям ходит взад-вперед, будто решил пересчитать, сколько его шагов поместится в этой комнате. – Нам стоит подключить ресурсы извне.
– Хочешь, позвоню папочке? – Бен широко улыбается и распутывает затянутый галстук. – Старик будет только рад помочь.
Уильям закатывает глаза:
– Ну да, а еще он сразу же разболтает все моему.
– И что с того?
– А то, что мой взял с меня слово, что я не буду расследовать смерть… – Он замолкает и косится в мою сторону. – Мы собрались обсудить другое.
Этьен проводит рукой по коротко подстриженным волосам:
– Думаю, она и без твоего таинственного молчания поняла, что ты пытался расследовать смерть Люси.
Комната погружается в молчание. Тягучее, холодное, неприятное. Парни косятся на него.
– Хреновые мы детективы, все только сильнее запутали, – прерывает паузу Бен. – А с другой стороны, она бы у тебя в постели не оказалась, если бы все не было так плохо. – Он поигрывает рыжими бровями.
– Ты невыносим! – качаю головой; не могу поверить, что он действительно говорит подобное.
– Лучше держи свой рот на замке, – спокойно предупреждает его Этьен.
– Только не ломай мне опять нос, – с наигранным испугом ноет Шнайдер, поглядывая на Маунтбеттена. – Я же себя хорошо веду.
Уильям припечатывает его взглядом:
– Это ты называешь хорошо?
– Помни, я способен на самое ужасное из всего, что ты можешь себе вообразить. – Бен чуть не хрюкает от удовольствия. – Такие мелочи можно уж и простить моему скверному характеру.
Я делаю глубокий вдох и спрашиваю:
– Смерть Люси все-таки не самоубийство? – Этот вопрос сводит меня с ума с первого дня пребывания в академии. – Думаю, мы с вами достаточно сблизились, чтобы я могла себе позволить подобное любопытство, – чеканю я и смотрю попеременно на каждого из них.
Трое парней цепенеют и молча переглядываются.
– Может, это и было ошибкой, – тихо говорит Маунтбеттен.
Поднимаюсь с постели и встаю перед ним:
– Что именно? – Смотрю ему прямо в глаза. – Хватит говорить со мной загадками. Довольно. Меня бесит, что в разговоре со мной ты что-то недоговариваешь! После всего случившегося я заслуживаю услышать чертову правду, Маунтбеттен. Хватит делать из меня дуру!
– Не было таких намерений, Ламботт.
Спокойствие и невозмутимость, с которыми он отвечает, злят лишь сильнее. Но мне нечего ему ответить. Мои штормовые волны из раза в раз разбиваются об айсберг под именем Уильям Маунтбеттен.
Шнайдер присвистывает:
– А можно в следующий раз записать на телефон, как ты отчитываешь его? – Широкая улыбка озаряет лицо нахала. – Все, Уилл! У меня больше нет никаких вопросов! Я понял всю суть! – восклицает он. – Только помните о правилах пожарной безопасности!
– Заткнись! – Этьен кидает в Бена подушку, тот ловит ее на лету и целится в меня.
Секунда, и мне бы в лицо прилетела подушка, но Уильям резким движением ловит ее в воздухе и бросает недовольный взгляд на Бена.
– Ты обещал.
Бен вальяжно откидывается на спинку стула:
– Обещания, данные тебе, нерушимы.
– Надеюсь.
Меня разрывает любопытство, чтó за обещание он дал. Но я встречаюсь взглядом с Этьеном, и тот коротко качает головой.
– Не лезь в их взаимоотношения, – предостерегает он. – Убьешься об эго, зависть, тайные желания и гордыню.
– Гойар, ты порой говоришь, как мой дед.
– Твой дед был великим английским драматургом.
– И занудой, как сказала бы Люси, типичная Дева по гороскопу, – хохочет Бен и, поняв, что сказал, резко замолкает. – Черт, правда болтаю слишком много. – Он встает со стула и прихватывает пиджак. – Пойду-ка я покурю.
– Ты можешь говорить о ней, – бросает ему в спину Гойар.
– Не хочется… – Шнайдер берется за ручку двери.
– Ты не можешь избегать ее имени вечно, – продолжает настаивать Этьен.
Бен ухмыляется:
– Я всегда могу попытаться. – И он выходит из комнаты.
Маунтбеттен будто не замечает их маленькой перепалки и продолжает вышагивать по комнате:
– Когда меня нет, глаз с нее не спускай.
– Не буду.
– Мне нужно будет уехать.
– Мы за ней присмотрим.
Уильям останавливается и поднимает указательный палец, тыча им в Этьена:
– Присмотришь ты. – Он делает ударение на последнем слове.
– Он дал тебе обещание.
Я становлюсь свидетелем немой борьбы. Этьен прожигает взглядом Маунтбеттена, тот, в свою очередь, отвечает ему тем же.
– Присмотришь ты, – повторяет он.
Этьен нехотя кивает и постукивает пальцами по подлокотнику:
– Тебе нужно простить его.
– А тебе – перестать давать мне советы, – отрезает Уильям.
Они общаются межу собой так, словно меня тут нет.
– Я все еще здесь, – глупо машу я рукой. – Все слышу и ни черта не понимаю. Поэтому, думаю, вы простите, если я покину вас, господа.
– И куда ты собралась? – Маунтбеттен напрягается.
Я закатываю глаза и развожу руки в стороны:
– У меня сегодня лекции. Мне нужно одеться, замазать синяки и ссадины!
– Может, пропустишь сегодня?
– В отличие от вас, выпускников великой школы Итон, я бедная стипендиатка и не могу себе позволить прогулы.
Уильям качает головой:
– Я провожу тебя. – Он быстрым движением затягивает галстук.
Я останавливаю его у двери:
– Ты не можешь всюду следовать за мной.
– Не могу, – подтверждает Уильям. – Поэтому мне и нужен Этьен.
– Нет, ты не понял…
Он не дает мне договорить, нагло перебивает:
– Это ты не поняла.
– Так объясни…
– Нам теперь главное, чтобы не произошел дубль два. – Этьен встает с кресла и залпом выпивает кофе. – Все-таки ужасный напиток.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с суровым взглядом:
– Дубль два… это вы так называете второе убийство?
Уильям молчит.
– Я так понимаю, вы решили, что этот ваш дубль два отведен мне?
– Боюсь, все гораздо сложнее. – Этьен качает головой. – Убивать тебя никто не будет, – успокаивает он меня. – Иначе Маунтбеттен уже собирал бы твои вещи и держал в руках твой билет до дома.
Я нервным движением прикрываю шею. Этьен выглядит слишком уверенным, будто вчера моя соседка не пыталась меня задушить.
– Что же тогда, по-вашему, меня ждет? – спрашиваю я.
– Проблема в том, что мы сами не знаем. – Этьен разводит руки в стороны. – Пошли, доведу тебя до аудитории.
Я останавливаю его жестом и, переводя взгляд с Маунтбеттена на Гойара, твердо произношу:
– Для вас все это, может быть, и игра, но не для меня. – Я чеканю каждое слово. – На кону мое будущее, моя жизнь. И если вы думаете, что сможете запугать меня, чтобы я вернулась в свой сраный Марсель к родителям, которым плевать на меня, вы оба ошибаетесь! Это мой шанс, ясно вам? У таких, как я, не бывает вторых попыток.
– Ты никуда не уедешь, Ламботт, – произносит Уильям, глядя мне прямо в глаза.
Этьен широко улыбается:
– Я даже позанимаюсь с тобой искусствоведением.
– В этом уже нет необходимости, – грубо отрезаю я.
Гойар, вздохнув, опускается в кресло.
– Селин, мы только с виду спокойные, – монотонно говорит он. – Но ты же понимаешь, что вчерашнее…