– Ответь! – потребовал он с надрывом.
– Просто дай мне то, что я хочу, – твердо произнесла я.
Это был единственный ответ, который я могла ему дать.
– Ты уверена? – Он сглотнул.
И я заорала на всю комнату:
– ДА!
Шнайдер дал то самое… то, что я так отчаянно требовала.
Я выпила.
Помню, как неистово начало биться сердце и страх постепенно заполнял всю меня. Не просто страх. Паника. К горлу подступала тошнота, мне стало нехорошо. Меня мутило. Внутренности скрутило, и я скрючилась на ковре. Ужас накатывал с новой силой. Начались галлюцинации. И если мой первый «полет» помог мне удрать от реальности, то в этот раз «волшебная пилюля» обратилась таблеткой ужаса. Мне везде и во всем мерещился отец. Он замахивался, я отскакивала. Он принимал демонический образ, пугающий и ужасающий. Глаза вытекали из глазниц, изо рта выползали змеи. Я кричала, брыкалась и не могла спрятаться от него. Стоило закрыть глаза – он был там. В темноте. В моем разуме. Страх делал его страшнее, показывал его внутренности, череп, кости. Стоило открыть глаза – он также был там. В узорах на обоях, ковре и потолке. В лицах парней и даже в Луне. Его тело превращалось в червя, жирного, в полосках, лицо покрывалось ожогами и огромными волдырями. Перенести это мне было не под силу. Хотелось броситься из окна, лишь бы этот кошмар закончился. Я сама себя вогнала в камеру страхов. Стала заложником собственного разума.
– Сколько это будет продолжаться? – донесся до меня крик Уильяма.
– Острая фаза – часа два.
Для меня эти два часа тянулись как несколько недель. Я плакала, билась в истерике и умоляла отца оставить меня. Умоляла парней прекратить это. Умоляла убить меня. Дать мне нож, чтобы перерезать себе вены. Или кусок стекла, чтобы вонзить его в сонную артерию. Я скулила, рыдала и, стоя на коленях, говорила о том, как не хочу жить.
В какой-то момент они скрутили меня. Я кусалась, царапалась, дралась изо всех сил. Ведь думала, что это все отец. Три его копии надругаются надо мной точно так же, как родной отец надругался над Луной. Я почувствовала укол в плечо и отключилась.
Когда я проснулась, за окном все еще была ночь, а быть может, раннее зимнее утро. Я лежала на диване все там же, в игровой, накрытая теплым пушистым пледом.
– Боже, какая она бледная… – Луна горько заплакала.
Этьен попробовал ее успокоить, но она сбросила его руку с плеча и подсела ближе ко мне.
– Люси… – только и сказала она.
И тогда я поняла, что лежу без свитера. Они видели мою спину. Мою грудь. Мой живот. Они видели, насколько сильно меня избили…
– Так похудела. – Бен даже не смотрел на меня.
Я уткнулась носом в подушку и разрыдалась. Я не хотела, чтобы они знали. Не хотела, чтобы в их сердцах поселилась эта жалость. Я хотела быть для них яркой звездочкой в небе, а не избитой уличной псиной.
– Люси, он пожалеет, – произнес Уильям.
Я подняла голову и посмотрела на него красными опухшими глазами. Он не пожалеет. Он не Джонатан Смит. Он Питер Ван дер Гардтс. И мы все в этой комнате знали, что он не пожалеет и не понесет никакого наказания за содеянное.
– Если мы что-то можем… – сипло начал Уильям.
Вот только я не знала, что они могут. Что можем мы. Я была растеряна, напугана и растоптана. Могла ли я рассказать дедушке? Могла. Вот только однажды он увидел на моем запястье кровоподтек, и ему стало так плохо с сердцем, что он месяц лежал в постели. Выдержит ли он такой позор? Такую боль? Я знала ответ. Нет. Рассказать ему – все равно что убить. Но выход есть всегда. Я нашла свой.
В академии Делла Росса, в самом сердце – в библиотеке, есть бесценные редкие фолианты. Я любила на них смотреть, особенно после того, как узнала их историю. Книги украл ученый-энтузиаст. Я посмотрела на его фотографию и улыбнулась. Лопоухий, низкорослый и пухленький, он вовсе не выглядел как человек, способный на преступление. Но он сделал это во имя свободы. Во имя свободы знаний.
– О чем думаешь, Люси?
– О свободе, – честно призналась я.
– Что для тебя свобода?
– Деньги.
– Так попроси у своих друзей.
– Не могу.
Чудовище найдет меня. Мне нужны были большие деньги на поддельный паспорт и новую жизнь. Я сомневалась, что мужчины могут так просто дать подобную сумму. Что за нее попросит Шнайдер? Узнав о моих мыслях, он бы оскорбился. Но сколько раз, будучи пьяным, он пытался меня купить? К тому же парни не могли просто снять подобные суммы со своих трастовых счетов. Мой отец бы узнал. Частные детективы, которых он обязательно наймет, все найдут. Найдут и меня. Мне нужны были «новые» деньги. Не взятые ни у кого. Деньги, которые я добыла бы самостоятельно.
– Я знаю, где найти деньги.
– Много?
– Очень.
– Поможешь?
– Помогу, но совет: не пачкай руки сама.
Я коротко кивнула. Я знала, кого попросить запачкать руки за меня…
Я поняла, где достать нужную сумму, чтобы купить себе свободу. Я смотрела на свою свободу: ее воплощали два древних тома, выкраденные когда-то из библиотеки Ватикана. Я собиралась выкрасть их вновь.
Глава 34
В КОМНАТЕ БЕНА НИЧЕГО не изменилось, кроме одного: не стало огромного, в пол, зеркала. Воспоминания вихрем уносят меня. Тот вечер… Шнайдер позади меня… Трясу головой, чтобы избавиться от стыдливых мыслей. Чувствую облегчение оттого, что этого предмета мебели нет. Бен прослеживает мой взгляд.
– Уильям разбил его, – хмыкает он и, цокнув языком, добавляет: – И между прочим, никак не компенсировал!
– Мне нужно сделать уроки, – не глядя на него, произношу я.
– Делай, – по-королевски разрешает он и стягивает с себя футболку. – Я спать, а ты охраняй мой сон, Маленькая стипендиатка.
Хам, каких свет не видывал!
– Меня зовут Селин, – напоминаю я.
Шнайдер поднимает голову и впивается в меня взглядом.
– Сели-ин, – тянет он сексуально и, видя ужас на моем лице, разражается хохотом. – Уж лучше Маленькая стипендиатка, да?
– Я могу сесть за твой стол? – игнорирую его выпад.
Бенджамин Шнайдер любит выводить из себя, а когда не получает в ответ на свою низость никаких эмоций, ему становится скучно. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Конечно. – Он как ни в чем не бывало снимает штаны и остается в одних боксерах.
Я отворачиваюсь и возвожу глаза к потолку. Пережить бы еще этот вечер…
– Главное, никуда не уходи.
Тяжело вздыхаю:
– Не буду.
– Споки-ноки! – Он заваливается на постель и накрывается с головой одеялом.
Я достаю книги и тетради. Раскладываю все на деревянном лакированном столе. Надо отдать должное Шнайдеру, он организован. На столе нет ничего лишнего. Даже странно.
– Я могу взять точилку?
Мой простой карандаш затупился.
– Бери что угодно, только больше не буди меня, – гнусаво просит Бен. – Первый ящик…
Дерево скользит со скрипом. Зажмуриваюсь и поглядываю в сторону постели. В ту секунду, когда я готова с облегчением выдохнуть, неуклюже задеваю локтем книги, и они с глухим стуком падают на пол.
– Стипендиатка, ради всего святого, пожалуйста, потише, – ноет Шнайдер.
Собираю книги и понимаю, что забыла тетрадь на лекции по экономике. Если учесть, с каким пристрастием мадам Башер заставляет нас вести записи, то мне лучше забрать ее. Вот только… Шнайдер вырубился в мгновение ока. Он так сладко посапывает в постели, что будить его – рисковать в одночасье лишиться головы. Проверяю время: у меня осталось тридцать минут до того, как все кабинеты и классы будут закрыты. Тихо приподнимаюсь со стула и направляюсь к двери. Берусь за ручку и тяну дверь на себя. В отличие от шкафчиков Бена она не издает ни единого звука. Выскальзываю наружу. Несколько парней видят, как я крадусь из комнаты Шнайдера, и провожают меня липкими внимательными взглядами.
– Ты со всеми тремя? – не удерживается от вопроса один нахал.
Я не отвечаю и быстро направляюсь к лифту. Мне стоит поторопиться. Представляю выражение лица мадам Башер, если я завтра представлю домашнее задание на листочке. У нее такой же пунктик на тетради, как у Мак-Тоули на перьевые ручки. Будучи хорошей ученицей, я знаю, что подобные прихоти преподавателей, какими бы нелогичными и безумными они ни были, лучше выполнять.
В коридорах академии почти никого нет, все разбежались по общежитиям… Но мне на пути все же встречается Ребекка.
– Селин, можно тебя? – неожиданно говорит она и, видя мое замешательство, поясняет: – Я закрывала лекционную по экономике и нашла кое-что. – Ребекка протягивает мне синюю тетрадь. – И извини за вчерашнее, ты, наверное, решила, что я сплетница. – Она тупит взгляд в пол и спешно сообщает: – Я вовсе не такая!
Ее волосы стянуты в тугой пучок на затылке; у меня бы от такого голова разболелась, она же ходит так каждый день. Привычная строгость в ее лице сегодня вечером сменилась неловкостью.
– Не люблю лезть не в свое дело, но иногда мой скверный характер играет со мной злую шутку.
– Ты меня спасла, – честно признаюсь я, забирая тетрадь из ее рук. – И не бери в голову, я ни о чем таком не думаю.
– У Луны с Люси была очень странная дружба, – задумчиво тянет Ребекка. – Они протекали по траектории от ненависти до любви и обратно. Никакой логики! – Ее глаза сужаются, словно она действительно пытается понять и раскусить их взаимоотношения.
Я не могу сдержать любопытства:
– А ты откуда знаешь?
Простой вопрос, но Ребекка вздрагивает как от пощечины и замолкает.
– Ну… это знают все. – Она пожимает плечами. – Люси в прошлом году вырвала из рук Луны стажировку, в которой не нуждалась… Говорят, она не простила ей отношения с Уильямом. Ван дер Гардтс была мстительной. – Бекки поправляет очки на носу. – Они друг друга стоили… Обе мстительные.