Я не видела никого прекраснее.
– Оставшуюся неделю мы будем закреплять материал, – говорит он, поймав мой зачарованный взгляд.
Я ничего не отвечаю. Мышцы его рук напрягаются, когда он начинает листать старинный том. Линия подбородка… губы…
– Ламботт. – Он щелкает пальцами перед моим носом.
Уголок его рта слегка приподнимается в той самой кривой усмешке, что туманит мой разум.
– Хорошо? – спрашивает он.
Я понимаю, что прослушала все, что он мне говорил. Чувствую, как покрываюсь красными пятнами от смущения, и отворачиваюсь:
– Ты мог бы повторить вопрос?
– Иди за стол и начни читать отсюда. – Уильям длинным пальцем указывает на абзац в тексте. – Мне нужно найти еще один том.
Он передает мне книгу. От его командного тона у меня бегут мурашки. Застав меня врасплох, Уильям оставляет легкий поцелуй на губах, как бы смягчая собственный приказ.
– Только сосредоточься, – хмыкнув, произносит он.
Румянец продолжает заливать мою шею, захватывая лицо и уши. Густо покраснев, спешно отхожу от него. Сажусь за стол и перевожу дыхание. Растерянно смотрю на раскрытую книгу, мелкий шрифт расплывается перед глазами. Какой именно абзац он показал?
– Что-то подсказывает мне, что вам стоит начать отсюда.
Морщинистая рука аккуратно тычет в текст, который начинается со слов: «Революция привела к отмене католической церкви как государственной институции и введению новой религиозной системы, так называемого Культа Разума».
Я выпрямляюсь на стуле под пытливым взглядом Джоан Мак-Тоули. Откуда она здесь? Неужели я так невнимательна?
– Ламботт, вы будто удивились, увидев меня? Студенты обычно замечают меня с порога, – хмыкает она. – Вы рассеяннее обычного. – В ее молодых не по возрасту глазах мелькает понимание. – Главное, помните, что экзамен через неделю. И мне бы очень хотелось видеть вас на своих лекциях.
– Я мечтаю об этом.
– Оставьте мечты для бесхребетных, себе ставьте лишь цели. – Профессор постукивает меня по плечу. – Знайте: де ла Фонн, читая ваше эссе, зеленел от злости и негодования – так сильно ему хотелось занизить вам оценку, а причин не было. – Она улыбается, и вокруг ее глаз, словно лучики солнца, появляются глубокие морщины. – Умничка! Я, честно говоря, получала удовольствие, глядя на его недовольную физиономию. Такие аристократы, – презрительно фыркает она, – вечно недооценивают нас, девушек из народа…
Мне становится любопытно.
– Простите, что лезу не в свое дело, но вы часто сталкивались с подобным в научных кругах?
– Мою первую статью отказались публиковать, потому что не поверили в мою докторскую степень. – Мак-Тоули закатывает глаза. – Но больше заумных фанатиков, считающих, что женщине дан не такой же мозг, как обладателям пениса, меня бесили аристократы, считающие себя выше всех лишь по праву рождения. – Ее глаза сверкают недобрым блеском. – Нет ничего хуже самоуверенных избалованных идиотов, решивших, что они лучшее, что случалось с этим миром.
– Но вы доказали, что достойнее их. – Я стараюсь ободряюще улыбнуться. – Ваши труды будет изучать не одно поколение. Премии, свет софитов, признание. Вы получили все сполна!
Джоан заглядывает мне в глаза. Брови ее вдруг сходятся на переносице. Острый подбородок задран вверх.
– Почти, Селин… – Она опускает шершавую ладонь мне на щеку и ласково, словно я ее внучка, гладит по лицу. – Мы им покажем.
– Покажем, – смущенно вторю я.
К столу возвращается Уильям и кладет передо мной три толстые книги:
– А пока позвольте показать вам это.
Я с ужасом рассматриваю огромные тома:
– Ты же сказал, что мы будем повторять материал.
– Так и есть. Но зачем читать одно и то же, когда можно почерпнуть информацию из разных источников? – В глубине серых глаз искрится веселье, его будто забавляет мое изумление.
– Абсолютно согласна, – довольно произносит Мак-Тоули. – Повторять одно и то же скучно, а так можно узнать еще один взгляд на вещи. Запомните, – поднимает она указательный палец, – история – это лишь рассказ событий глазами одного из участников. А значит…
– Рассказы могут разниться? – спрашиваю я.
– Совершенно верно.
– И как же постичь истину?
– Никак, – подает голос Маунтбеттен.
Но Джоан цокает на него и провозглашает:
– Истина прячется где-то посередине.
Уильям наклоняется к моему уху и повторяет:
– Сказал же – никак. – Его уверенный шепот вызывает у меня улыбку.
Мак-Тоули шутливо замахивается на него:
– Убила бы вас, ваше сиятельство, вот только больно соскучилась по вашей игривости.
От сказанных ею слов лицо Уильяма темнеет.
– Не буду вас отвлекать, – прощается старушка, явно не замечая перемены в своем студенте.
– Все хорошо? – тихо спрашиваю я, заглядывая в прекрасные серые глаза, что утонули в печали.
Уильям кивает и даже пытается улыбнуться, вот только ни одна улыбка не скроет боль, что зияет дырой в его сердце. Сейчас я понимаю, откуда эти терзания… Люси. Он винит себя в ее смерти.
– Это нормально, – шепчу я, взяв его руку в свою. На бледной коже его запястья не видно шрама, но я нахожу его. – Продолжать жить – это нормально…
– Знаю, – вторит он и отворачивается.
Молчание. Тягучее. Пропитанное моей растерянностью и его желанием закрыться.
– Тебе не за что себя винить, – пробую пробраться сквозь толстую броню.
Он резко поворачивает голову в мою сторону и впивается в меня взглядом. В серых глазах полыхает буря.
– Последнее, что я сказал Люси, была угроза. – Его голос пропитан сожалением и ненавистью. Ненавистью к себе.
– И что ты ей сказал?
Уильям поджимает губы, и на миг мне кажется, что он отвернется, закроется и никогда мне не расскажет. Но он смотрит мне прямо в глаза и внезапно произносит:
– Я сказал, что убью ее…
Мое лицо вытягивается; в глазах шок, скрыть который мне не под силу. Делаю глубокий вдох, и Маунтбеттен кивает, словно ждал именно этой реакции. Будто ему нужно было подтверждение того, что он монстр. Я стыдливо прячу глаза в пол.
– Тебе нужно учиться, – говорит он поникшим голосом.
Мое сердце распадается на тысячу острых осколков, и эта боль пронизывает каждую клеточку моего тела. Я нежно обхватываю его лицо руками, заставляя встретиться с моим взглядом.
– Ты не желал ей смерти. Ты не хотел этого, – яростно шепчу ему в губы будто заклинание. Мне хочется расколдовать грустного принца, полного ненависти к себе. – Ты сказал это со злости. Не знаю, какова была ее причина, но ты вовсе не…
– Не?
Качаю головой и провожу ладонью по его лицу.
– Не злодей этой истории, – шепчу я и чувствую его тяжелое дыхание.
– В этой истории мы все антагонисты.
Возможно, мне стоит испугаться. Задать ему вопросы и потребовать ответов. Но я крепко обнимаю его, приникнув к груди, и слушаю, как бьется сердце.
Почему ты не задаешь вопросы, Селин?
Что стало с книгами? Куда делись деньги? Как им удалось их украсть? И в конце концов… почему он угрожал ей? Ураган вопросов. Хочется закрыть уши руками и громко закричать. Убежать от назойливых мыслей. Стереть их как что-то ненужное.
Почему ты не задаешь вопросы, Селин?
Потому что мне страшно услышать ответы. И я продолжаю обнимать его. Крепко. Отчаянно. Словно в последний раз.
Мы бредем сквозь каменные арки длинного балкона на первом этаже. Я любуюсь пожелтевшими деревьями. Моя рука в его руке. На большом полукруглом окне висит постер, приглашающий на осенний бал: желто-оранжевые цвета, скрипка и леди в пышном платье. Бал сегодня вечером…
– Ты про него забыла?
– Мы же не пойдем? – тихо спрашиваю я. Я так и не купила платье.
– Тебе нужны хорошие рекомендации, – отзывается Уильям. – А их получают учащиеся, которые всецело посвящают себя студенческой жизни.
– Поэтому Ребекка взвалила на себя столько всего?
– А еще потому, что она уверена в том, что самая умная и без нее все рассыплется…
– Вы хорошо знакомы? – аккуратно спрашиваю я.
– Она была подружкой Луны.
– Была?
– Есть завистливые люди. И это чувство так разъедает их, что они разрушают все на своем пути.
– Почему Бекки завидовала Луне?
Уильям пожимает плечами:
– Потому что в жизни Луны была Люси, а Бекки живет в сером мирке, выйти из которого у нее никогда не хватит смелости.
– Ты ее недолюбливаешь?
– Сложно уважать человека, который опускается до всяких низостей.
– Каких именно?
– Сплетни, доносы и выдумки с целью очернить.
Я обдумываю услышанное. Ребекка и правда такая. Когда она рассказывала о смерти мамы Уильяма, у нее горели глаза… Она и мне завидовала. Приглашению в Гштад, голубому блокноту… Каково дружить с человеком, который никогда не радуется твоим успехам, а, напротив, следит за каждым из них с желчью в сердце?
– Она мне сказала, что Луна конкурентная, – аккуратно произношу я.
Маунтбеттен качает головой:
– Конкурировала только Ребекка. Но ей нужно было как-то объяснить себе, почему Луна с ней больше не хочет общаться.
– А еще она сказала, что Луна с Люси не поделили тебя…
Он молчит.
– Ты не ответишь на мой вопрос?
– Я не услышал вопроса, – холодно отзывается Маунтбеттен. Он поглядывает на элегантные часы на запястье, словно говоря, что этот разговор окончен.
– Ты кого-то ждешь?
– Альфреда, – отвечает Уильям. – А вот и он!
Я слышу хруст гравия до того, как вижу большой джип с британскими номерами. Автомобиль останавливается перед нами. Дверца медленно открывается, и дворецкий не спеша выходит из машины.
– Мисс Ламботт, – чинно кивает он.
– Селин, – напоминаю ему я.
– Разумеется. – Альфред дарит мне улыбку. – Я привез ваши платья, мисс Ламботт.
Уильям прячет кривую усмешку за кашлем.
– Платья? – Мои глаза широко раскрываются.
Альфред достает несколько нарядов в чехлах и спешно поднимается по каменным ступенькам: