— Оганес, — крайне аккуратно тронул друга за плечо подоспевший Арсен. — Видишь ли…
— Что же это такое, а, Арсен? Их сажать надо! Как они смеют? Святости у них нет! Миром не мазаны!
— Кто миром не мазан? Я? — внезапно сошел с ума младший по званию и рванул на себе рубашку. — Крест видишь? Кто ты такой, зачем из машины вылез?
Диланян вдруг сообразил, что из машины вышел только он. Водитель как ни в чем не бывало сидел за рулем и терпеливо ждал.
— Арсен, что происходит?
— Оганес, видишь ли… Они нас не останавливали.
— А почему мы остановились?
— Понимаешь, это традиция. Мы остановились, чтобы дать им взятку!
— Зачем?
— Ну, чтобы они добром на нас смотрели, чтобы молодоженам не приходилось с органами встречаться…
— Э-э-э…
— Посмотри на них. У них ведь даже зебровых палок нет. Они вообще никого не тормозят. Это так называемый почетный пост, назначение сюда на любой выходной день — это признание особых достоинств гаишника.
— Е… твою мать, — только и мог сказать Диланян. — Ну е… твою мать! Чтоб вас со всем вашим колоритом армянским и театром абсурда волки съели! Сколько им дать?
— Ну, обычно дают десять долларов…
Диланян достал пятидесятидолларовую купюру и повернулся к обиженным гайцам:
— Люди добрые, я сам не местный, видите ли… Традиций не знаю… Поэтому не обессудьте, возьмите эти пятьдесят долларов и поколдуйте, чтобы молодожены с органами не встречались… И извините меня.
— Ладно, — хмуро сказал старший по званию.
— Так уж и быть. Счастья вам, успехов всяких…
Оганес и Арсен отошли.
— Арсен, вот скажи мне… — задумчиво спросил Диланян. — Не стоит ли нам еще и в больницу какую-нибудь зайти, врачам денег отсыпать, чтобы молодожены здоровы были, а?
Ответа не последовало.
Процессия без эксцессов доехала до церкви святой великомученицы Гаяне. Машины припарковались, гости вышли из машин. К лимузину подошел священник, отец Гевонд.
— Ну что же, дети мои, вы, как благочестивые армяне, приехали довольно рано. Давайте вкратце повторим то, о чем мы договорились.
— Давайте, — вздохнул Ашот, понимая, что уже поздно, что теперь его не спасет даже Диланян.
— В общем, насколько я знаю, невеста не очень хорошо говорит по-армянски, так?
— Ну да.
— Это ничего. Плохо, конечно, не знать языка предков, — с осуждением в голосе сказал священник. — Но все равно, от нее требуется сказать лишь одно слово: «Хназандем».
— А что это значит? — вдруг подозрительно спросила невеста.
— Это значит, что ты перед лицом Господа, священника и крестного отца клянешься быть покорной своему мужу, — ляпнул священник и осекся. Осекся он, потому что даже через фату были видны засверкавшие свободолюбивые глаза невесты.
— Этому не бывать, — твердо сказала Карине.
— Что еще за новость? — удивился отец Гевонд. — Жена должна быть покорной мужу!
— Любая другая. Но не я, — спокойно сказала невеста. — Либо мы меняем это, либо я сейчас же ухожу. Я феминистка.
Ашот опешил. Священник опешил. Крестный отец опешил. Диланян цыкнул зубом.
— Дайте мне минутку пошептаться с невестой, — попросил он. — Я из Москвы, общий язык найдем. Иди сюда, Карине, — взял он за руку невесту, лихорадочно соображая. — На пару слов.
— Да, Оганес? — делано невозмутимо отозвалась невеста.
— Карине, если ты феминистка, тебе надо было выходить замуж за меня, не за Ашота. Потому что я бы эту дурь быстро выбил из твоей головы. Ашот не будет.
— Что?! — Истерика явно прозвучала в ее голосе.
Нужны были какие-то сильные слова.
— То. У женщины есть две функции: быть любимой и быть счастливой. Основой обеих функций является покорность. Ясно?
— Нет! Я за равноправие!
— Ха. А я за лишение женщин избирательного права. И что? Расстроить свадьбу теперь? Покорность твоя будет выражаться в том, что ты каждое утро будешь приносить кофе мужу, — включил свои эротические фантазии Диланян, — будешь рожать ему детей и прилюдно восхищаться им. Все.
— А дома? — подозрительно спросила Карине. — А что про семейный очаг?
— Будешь покорной — он налево не будет ходить. Будешь улыбаться и радовать его — он будет торопиться домой. В тяжелый момент будешь рядом, не предашь, станешь душа-братом, он к тебе из бильярдных притонов будет спешить, — задумчиво сказал Диланян. — А будешь норов показывать… Останешься одна, как и все феминистки. Выбирай.
— Хм…
— Карине… Мы поговорим подробно на эту тему. Ты волнуешься, все мы волнуемся. Ты подумай, покорность любимому — это же неплохо… Об этом, по сути, мечтает любая женщина… И ты тоже. Подумай…
Сказав это, Диланян отошел. Воспоминания душили его, травили. Он широко перекрестился и повернулся к Карине. Видимо, что-то такое было в его взгляде, потому что невеста улыбнулась, подошла ко всем и сказала:
— Ладно… Делайте, что хотите…
Конфликт был исчерпан, со стороны его никто и не заметил.
Было бы странно, не случись в этот драматичный момент чего-либо истинно армянского. То есть абсурдного, колоритного и малость сумасшедшего.
— Ай, чтобы тебя птичий грипп скосил, чтобы к твоим кишкам острая непроходимость прилипла, чтобы твой клюв казеозными язвами покрылся! — вдруг завизжала какая-то женщина. — Чтобы твой аппендикс завернулся ретроперитонеально, чтобы тебе резекцию сигмовидной делали без наркоза!
Диланян опешил. Профессиональные хирургические термины впервые в жизни напугали его. Повернувшись, он совсем ополоумел, потому что профессор Алина Погосовна, заведующая кафедрой факультетской хирургии, которую он совсем не ожидал увидеть здесь, отбивалась от стаи голубей, совершенно бесстыжим образом опорожнявших кишечник на ее вечернее черное платье.
— Мистика. Арсен! Что происходит?! — завопил Диланян и побежал к уважаемому врачу, чтобы спасти ее от нападения птиц. — Быстро сюда влажные салфетки!
— Сейчас выясним. — Арсен, бессменный сопровождающий Диланяна, бросился в гущу хохочущей толпы. — Да что вы говорите? Быть того не может!
Оказалось, что существует традиция: после венчания выпускать голубей, дарить им свободу. Эти голуби продаются тут же, на территории церкви, однако крестный отец пары, венчавшейся перед Ашотом и Карине, оказался скрягой… Нельзя торговаться с теми, кто свободу продает, нельзя! Вот голуби и отомстили… Но, видимо, для усиления позора отомстили они ни в чем не повинной Алине Погосовне.
— Алина Погосовна, здравствуйте, — чувствуя себя абсолютным идиотом, подошел к ней Диланян. — Позвольте мне?
— Ба! Оганес Эдуардович! Да чтоб ты, голубь, стал добычей манула! — в ярости воскликнула профессорша. — Видите, что тут происходит? Как я в таком виде…
— Сейчас, сейчас… — Оганес не придумал ничего лучше, чем размазать по всему платью Алины Погосовны следы хулиганства голубей влажной салфеткой. — Сейчас все почистим!
Вдруг Диланян заметил, что Алина Погосовна замолчала. Замолчали все гости. Даже голуби замолчали.
— Э-э-э?
— Да что же ты делаешь, ирод? — полупридушенно прошептала Алина Погосовна. — Хоть бы не так близко от храма, прости господи!
Тут Диланян увидел, что вовсю орудует влажной салфеткой в декольте заслуженного профессора. А гости аж с двух свадеб подозрительно косятся на них.
В полнейшей тишине громко и отчетливо прозвучали слова овцепаса Мовсеса:
— Я понимаю, что у него есть лицензия на отрез причиндалов. А вот на это бесстыжее у него право есть?
Последовал громовый хохот, Диланян бросил пачку влажных салфеток Алине Погосовне и скрылся в толпе…
— …Перед лицом Бога и здесь собравшихся уважаемых людей объявляю вас мужем и женой! — торжественно изрек священник, сочувственно посмотрел на Ашота и закрыл книжку-шпаргалку. — Можете поцеловать невесту!
После того как все формальности были соблюдены, согласно давней и, возможно, когда-то красивой традиции, все главные лица стоят рядышком и принимают поздравления. Казалось бы, ничего такого…
Но не будем забывать про армянский колорит. Поздравление это включает целование всех: неженатого брата, кавора, жениха, невесты, каворкины (крестной свадьбы), незамужней сестры…
— Ай, поздравляю вас со свадьбой! — подошел первым к Диланяну дед невесты. — Будьте счастливы!
С этими словами гераклоподобный дед обнял Диланяна и отечески поцеловал в щеку. Все бы ничего, но кончики его усов повели себя несколько фривольно: один впился в глаз князю, второй до смерти защекотал ему шею.
— Уихихи, вахмамаджан, спасибо, отпустите меня! — заверещал Диланян, неожиданно звонко чмокая деда. — Усы свои из глаз моих вон!
Следующими подошли родители невесты. Целуя и обнимая Диланяна, они заметили слезу на его левой щеке. (Вам когда-нибудь глаз усом царапали? Нет? Ну, тогда вы не поймете.)
— Вах, дорогой наш азап, как он разволновался, плачет аж! — Мама невесты, достойнейшая женщина, достала платок и вытерла князю щеки. — Не волнуйся, лучше обрати внимание на незамужнюю сестру невесты, это твоя доля!
Оцепеневший от такого подарка Диланян автоматически принял поздравления двухсот с лишним человек: в результате грудная клетка его была сжата в тиски столько же раз, щеки его, утром свежевыбритые, были сильно раздражены таким же количеством поцелуев.
Последним к нему подошел Арсен.
— Нет, нет, нет! Хоть ты сегодня не целуй меня, пожалуйста! — взмолился князь.
— Ну не хочешь, не буду. А тебе сейчас надо сопроводить неженатую сестру вон в тот лимузин.
— Это зачем? — подозрительно осведомился Диланян. — Что гости подумают?
— А они и так думают, что вы… Кхм… Ну, раз ты и она не женаты, то надо же вас поженить, правда?
— Кому надо? Я на такое согласие не давал! — испугался князь.
— Я тебе традицию сказал, а дальше как знаешь, выкручивайся!
— Знаешь что, ты, смесь паука и гиены! — взбеленился Диланян. — Хватит меня традициями терроризировать! Путин же лично сказал: нет террору, о нечестивый отрок…