Семен
Ночью арка с надписью над входом в Лабрис выглядела зловещей и почему-то слабо светилась, словно куча светлячков решили погреться именно на контуре букв. За входом поджидала беспроглядная тьма. Они остановились.
– Когда мы сюда шли, то там садик был. Такой… с тропинками, – зачем-то сказал он, стараясь унять нервную дрожь в коленках.
– У нас есть поверье, – неожиданно сказала Ксанка, – если парень с девушкой хотят проверить свои чувства, то идут сюда, в Сад расходящихся судеб. Он далеко не всем является. Если пара его не нашла, то, может и хорошо еще. Проживут жизнь сами, как хотят, по своему разумению. Но уж если он появится, то человек обязан пройти. Как только вступил на него, то больше назад ходу нет – умрешь. Не дойдешь до конца – умрешь. Сойдешь с тропинки – тоже умрешь. Так вот, если оба на выходе оказываются на одной дорожке, значит судьбы связаны с этого момента и навсегда. До самой смерти. А если вдруг разошлись, то тоже уже ничего не сделаешь. Старайся, не старайся – никогда им вместе не быть.
– Да ладно! У нас Ильюха между тропок пер, и ничего с ним не сделалось! – отмахнулся Семен.
– Не может такого быть! Его должен был кто-то спасти, взять на свою дорожку. Иначе бы он, дойдя до арки, умер. Сад такого не прощает, – уверенно заявила Ксанка. – Причем его к себе мог пригласить далеко не любой, а только тот, кто судьбой с ним и так связан. С кем бы ваш Илья все равно вместе оказался, если шел по дорожкам. Это невероятная удача, что он живой.
Семен нахмурился и попытался вспомнить кто по какой дорожке дошел до выхода, но так и не смог. Он же далеко был и еле добежал последним.
– А ты… с кем вместе дошел? – осторожно спросила Ксанка.
– Один. Я вообще еле выбрался. Меня словно все-время завернуть назад пытались.
– Значит не в то время ты сюда попал, – кивнула она, и, как показалось Семену, с долей радости в голосе, – ну что, пойдем?
Она неожиданно взяла его за руку и потянула в темноту арки.
Левой рукой Семен срочно пытался нащупать брелок с фонариком в правом кармане. Делать это было неудобно, но и отпускать ее маленькую и хрупкую ладонь совсем не хотелось. Но, как только они вступили во тьму, перед ними неожиданно вспыхнули дорожки. Сначала засветились серебряные ленты тропинок, а только потом как экран включили пасмурное небо.
Над садом висел туман. Такой плотный, что в паре шагов уже ничего не видно. Только смутные отсветы от дорожек, посыпанных теперь не серыми, а сверкающими прозрачными камнями. Семену показалось, что он наступил на россыпь бриллиантов.
Ксанка вздрогнула и вздохнула:
– Все-таки он появился.
– Давай идти просто след в след, – предложил Семен, – и не будем отпускать руки.
– Нельзя. Да и не получится. Пробовали всякие хитрые уже не раз, – Она сделала пару шагов вперед. Он, не отпуская ее ладонь, шагнул следом.
– Посмотри под ноги, – прошептала она.
Семен опустил взгляд. Ксанка уже стояла на другой тропинке. Те каким-то неуловимым способом изогнулись в момент его шага, и он попал на соседнюю.
– А если я перепрыгну к тебе? – спросил он.
– Не надо! Если наши судьбы переплетаются, то в конце мы и так окажемся вместе, а если нет, то ты умрешь, дойдя до порога Лабриса. Такие нарушения сад не прощает, – тяжело вздохнув, произнесла она, и вынула свою ладонь из его руки.
Ксанка решительным жестом перекинула косы за спину, поплотнее закуталась в платок и пошла по дорожке.
Семен направился по своей, стараясь на каждой развилке поворачивать в сторону девушки, однако так просто сад было не провести. Его тропинка развернулась под прямым углом, мостиком перевела через пересечения с теми, что вели к девушке, и направила его прочь. Вскоре силуэт Ксанки растаял в тумане.
«Будь, что будет!» – обреченно подумал он, и быстро пошел дальше. Дорожки теперь выбирал наобум – куда чуйка поведет.
Одна из тропинок почти заросла колючей травой. Пока Семен продирался, то сильно поцарапал лодыжку об острые как бритва серые стебли. На коже даже выступили бисеринки крови.
Чертыхаясь и поправляя изодранную штанину, он сделал несколько шагов, разглядывая на рану, и чуть не наткнулся на Ксанку. Та стояла к нему лицом и ждала. Хотя вроде совсем недавно была где-то далеко.
Семен тут же взглянул под ноги. Девушка стояла на его тропинке, прямо возле выхода, где дальше темнели пять ворот Лабриса.
– С тебя тоже взяли жертву кровью? – взглянула она на его ногу. Видя его удивление, показала на свою лодыжку. Там тоже виднелись капельки крови.
– А… что это значит? – осторожно спросил он.
– Не знаю, – растеряно ответила она, – никогда о таком не слышала.
Ксанка робко улыбнулась, осторожно взяла Семена за руку и повела дальше.
«То есть это что значит? Что мы навсегда вместе?» – лихорадочно думал Семен, шагая следом. В душе у него начинался настоящий шторм, когда холодные и раскаленные потоки мыслей схлестнулись с друг другом. С одной стороны, он внутри ликовал. Волшебный сад только что сплел их судьбы воедино. Это было волнительно, приятно и непонятно. С другой стороны, как холодный душ на него обрушилось сомнение: как защитить ее от него самого? От всех остальных то Семен оборонит, но что делать с демоном, что сидит внутри? С тем, из-за которого он так долго бежал от серьезных отношений с кем-либо.
Очнулся он уже у ворот Лабриса. Пять темных провалов в каменной стене выглядели как жадные пасти чудовища и немного его нервировали.
– Ты была там? – спросил он почему-то шепотом.
– Конечно. Мы с братом еще в детстве поспорили, тогда и прошла его, – так же тихо ответила Ксанка.
– И как?
– В отличие от Алекса, никак, – пожала она плечами, – как выяснилось, я была в нем и раньше. В животе матери. Эрлик потом объяснил, что я вообще родилась в центре Лабриса.
– Ого! То есть там не так… опасно? Если даже беременная и ребенок смогли. Ну, то есть, я уже там был: обычные каменные коридоры, но, вроде, как-то неправильно я там шел. А, если правильно, то Снежана говорила, что там опасно, – Семен смутился от того, что слова прозвучали скомкано, сумбурно, как будто он трусит.
– Опасно то, что ждет тебя в центре, – произнесла она и повернулась к нему. Семен замер. Ее дыхание сейчас было так близко, что он ощущал тепло на щеке.
– Думай по пути о чем-нибудь хорошем. О самом дорогом. Главное, не выпускай эту мысль, когда окажешься в середине, – прошептала Ксанка, глядя ему в глаза снизу вверх, а затем повернулась, подвела его ко второму справа проходу. Возле арки была нарисована женщина с головой львицы и с красным кругом над ней. Из открытой пасти вырывалось пламя, как у дракона.
– Тебе туда, – уверенно кивнула она.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую. Мне сам Лабрис подсказывает. Мы с ним вроде как немного сроднились.
Семен нервно кивнул, сделал шаг к арке, но затем повернулся и сказал:
– Спасибо.
Возникла неловкая пауза. Ему хотелось поцеловать ее, но так получалось, как будто он прощается навсегда. Семен собирался вернуться, и не хотел выглядеть паникером, поэтому он только тяжело вздохнул, и шагнул в темноту.
Фонарик в брелоке не подвел, и при его тусклом свете было видно, что проход почти сразу же делает плавный поворот. Семен уверенно пошел вперед.
Думать о хорошем? Непростая задача, учитывая сколько его, этого хорошего было в жизни. Пальцев руки хватит перечесть. Даже если это рука очень неаккуратного дровосека. Он вспомнил, как бежал за сестрой по следам в снегу. Пурга только начиналась, и он спешил, пока глубокие отпечатки босых ног не замело.
Семен помотал головой, отгоняя дурные мысли. Нужно думать о хорошем. Например, как удачно подвернулась квартира. Сердобольная бабушка пустила их с сестрой пожить. «Кто юродивым и потерянным помогает, того бог любит», – говорила набожная старушка. На самом деле сотрудничество было взаимовыгодным. Бабушка просто боялась оставаться одна. Родни у нее не было и, случись что, никто же не поможет. А оно и случилось: поскользнувшись в гололед, старушка сломала шейку бедра и слегла. Не было бы их с сестрой, то кто бы за ней ухаживал? А так еще полгода прожила. Ну и после ее смерти никто их с Аленкой из пустой квартиры не гнал, так что так и стали одни жить.
Это считается за хорошее? Или то, что в деле замешана смерть все портит?
Проход сделал крутой поворот.
Мысли о смерти заново вернули Семена в тот роковой день.
Перед глазами опять встала цепочка следов босых ног на снегу.
Он сам успел схватить куртку с вешалки. Хоть и накинул просто на футболку, но все равно какая-никакая одежда. Сестра же убежала из дома одной ночнушке и в тапочках, которые теперь нелепо торчали, завязнув в первом же сугробе. Как встала кровати, когда услышала хрип матери, так и выскочила из дома наружу, когда отец в приступе белой горячки обратил внимание и на нее.
Невольно вспомнились безумные глаза отца. Семен тогда пришел в дом поздно вечером, после посиделок с друзьями. Привычно тихо разделся, надеясь, что родители не уловят запах сигарет, и на цыпочках пошел в комнату, где они с сестрой спали. И вдруг в полной темноте столкнулся с отцом. Семен на всю жизнь запомнил этот безумный взгляд с белками навыкате, да оскал… нечеловеческий, звериный.
И только после этого увидел ноги матери в коридоре.
Потом полное затмение в памяти. Только одна мысль бьется болезненным пульсом в голове: Юлька убежала в мороз, в пургу. Одна. Босиком. Почти голая.
Схватить куртку, накинуть на плечи и бегом, пока не замело следы.
Он нашел ее на опушке леса километрах в двух от дома. Чудом нашел, на одной чуйке. Следы метелью уж занесло. Ветер словно ждал того момента, когда он увидит розовую ночную рубашку под большой елью, опустившей ветви почти до земли, и тут же обрушил с небес тонны снега, превратив все в белый ад, где дальше вытянутой руки то и не разглядишь ничего.
Пятнадцатилетний пацан никак не мог дотащить замерзающую сестру до дома, когда и дороги то не видать. Да и дома того уже не было, только Семен тогда не знал об этом. Все, что было в его силах, так это обхватить холоднющую Юльку, завернуть ее в свою куртку и пытаться согреть, чувствуя, как холодное смертельное безразличие проникает леденящими пальцами под ребра, клоня в последний сон. Краем сознания он понимал, что им обоим уже не проснуться. И такая его злость взяла в тот момент! Почти такая же, как когда понял, что мать не дышит, а на шее у нее синие отпечатки пальцев.
Семен проснулся, когда пурга закончилась. Юлька спокойно посапывала рядом, свернувшись клубочком на теплых еловых иголках. Снег растаял на несколько метров вокруг дерева, а шатер из зеленых ветвей не давал горячему воздуху быстро уйти. Под древней елью стояло настоящее лето.
Так он и открыл свой дар.
Семен дошел до очередного крутого поворота и очнулся. Помотал головой. Ксанка же сказала думать о хорошем, а он что делает?
Он машинально провел по глазам ладонью и ощутил на руке слезы. Да что же это такое? Чего он как девчонка расплакался?
Семен посмотрел в темноту коридора. Сколько там еще идти?
Тут фонарик мигнул и погас. Батарейка окончательно сдохла. Семен убрал бесполезный брелок в карман и тогда увидел вдали на стене тусклые красные мерцающие отблески огня.
В этот момент его накрыло девятым валом воспоминаний с головой.
Странно устроена память. Что тогда она скрыла от пятнадцатилетнего Семена то, что нельзя было сразу осознать, что потом тщательно прятала на задворках факты, которые он уже знал, но никак не хотел еще раз припоминать.
Уже утром, с опаской возвращаясь к дому, они с Юлькой издалека увидели пепелище и вокруг множество людей и машин с мигалками. Семен только с ужасом подумал, что отец поджег дом, чтобы скрыть преступление, как тут же вспомнил.
Его собственный крик ярости и струи огня, срывающиеся с кончиков пальцев.
Тогда Семен упал на колени и закричал от ужаса, понимая, что вчера вечером наделал.
С тех пор он начал бояться себя. Бояться своей ярости, понимая, что где-то глубоко в нем сидит частичка отца, только многократно более страшная. Что он тоже однажды может взглянуть на мир таким же безумным яростным взглядом животного. Первый случай уже был. Вот только тем, кто в тот момент окажется рядом, не повезет гораздо больше, потому что Семен способен спалить все.
Хорошо еще, что Юлька так и не осознала произошедшее. Что-то в ее голове замкнуло еще пока она бежала из дома. После той ночи она ничего кроме мычания выдавить из себя не могла, а чаще всего просто тупо и не мигая смотрела прямо перед собой не видящим взором.
Семен не сдал сестру в психушку или детский дом. Никто кроме него не стал бы так заботиться о Юльке. Пропала бы она и все. Так что не пошли они к машинам с мигалками, а сбежали. Некоторое время он боялся, что будут искать, но потом понял, что их так мертвыми и посчитали. Сгорела, мол, вся семья от короткого замыкания, как он потом в новостях прочел.
Продвигаясь практически на ощупь в сторону багровых отсветов, Семен дошел до финального поворота, вышел в центральный зал и остановился в недоумении, не узнав место. Теперь тут стояли факелы, образовав круг с пятиконечной звездой в центре.