– Риз, пожалуйста, умоляю тебя! Я не могу тебе всего рассказать. Ты мой самый лучший друг, навсегда. Но мой спутник сказал, чтобы…
– Кто-кто?
– Дима Чахлык, мой ангел-спутник. Он мне много чего рассказал и показал прежде, чем сюда отправить. Ты в это время спал. Образ Марии я сам выбрал. Еще я мог бы стать племянником Моисеича, приехавшим из другого города, или новорожденным младенцем. Понимаешь, на каждой Земле есть настоящие люди, аборигены, которые рождаются, живут и умирают себе спокойненько. Есть так называемые куклы ангелов – я так толком и не понял, правда, что это такое, но Дима сказал, что потом пойму. Есть такие, как мы, – в очередной раз живущие, которые рождаются и живут, как аборигены, и только после смерти узнают, кем они были раньше и выполнили ли свою миссию. Для нас ангелы сделали исключение – мы все помним. Так что тем более должны постараться и обязательно выполнить свои миссии.
– Стоп! – оборвал его Риз. – Какие миссии? Почему я должен стараться? Насколько я помню, я ни у кого ничего не занимал, поэтому никому ничего не должен.
Дюшка сидел, отрицательно качая головой в ответ на каждое слово Риза и теребя подол некрасивого мешкообразного платья усеянными кольцами пальцами. От несправедливых слов Риза Клюшкину хотелось реветь в голос. Он сдерживался из последних сил.
Ризенгри не выдержал и взорвался. Он запустил в стену чашкой с кофе, обозвав напиток местной элиты жалким пойлом, достойным разве что голодной коровы. Он разодрал на Дюшке юбку, окрестив его обабившимся придурком, попавшим под гипноз ангелов. Он припомнил Дюшке все их жизни на Земле-11, его взорвавшихся сестренок-близняшек и родителей, свою сестру Джен и уж вообще ни в чем не повинного котенка Тафика, погибшего вместе со всеми. Он орал, брызгал слюной и приводил тысячи доводов, один убедительнее другого. Но Клюшкин его, казалось, не слышал. То есть он, разумеется, слышал, только воспринимал неадекватно. О чем бы Риз его ни спрашивал, Дюшка неизменно отвечал: «Я не знаю, для чего это так. Спроси у ангелов». Или: «Мы не можем об этом судить, потому что многого не знаем. Пусть ангелы делают, как лучше».
– Как кому лучше? – вопил Риз. – Как им лучше? Или как мне лучше? А может быть, я сам без их помощи разберусь в том, как мне лучше?
– Слушай, я пробовал сам решить, как мне лучше. Это не лучше, поверь. Это жуть. А если поступать, как они советуют…
– Я их в личные учителя и психотерапевты не звал, – прервал его Ризенгри. – Они могут меня убить или заставить жить еще и еще раз. Они даже могут привести меня к тому, что я сам начну думать так же, как они. Они могут это сделать. Они делают это. Но так НЕЛЬЗЯ ДЕЛАТЬ!
Выплеснув наружу первую порцию гнева, Ризи продолжил на тон ниже:
– Дюшка, пойми. Ангелы ставят над нами эксперименты. Вмешиваются в нашу жизнь, когда хотят и как хотят. Потом нас же еще и судят. А мы ведем себя, как тупые бараны, покорные рабы или куклы, у которых нет ни собственных желаний, ни собственных представлений о том, как им жить. Но я не раб, не баран и не кукла, понимаешь? И у меня полно собственных представлений. Если бы я на самом деле был бараном, мне бы в голову не пришло протестовать. Я бы: на стрижку – так на стрижку, под нож – с покорным блеянием. Но я не тупой баран!
– Ты не тупой баран, – согласился Дюшка. – Ты бешеный баран.
Ризенгри двинул кулаком по столу так, что мощная столешница проломилась, пошла углом вниз, и вторая кружка с так и не выпитым кофе, подскочив на пару сантиметров, рухнула на пол. Дюшка молча отодрал от растерзанного Бесом платья кусок подола и принялся промокать им коричневую лужу, присев на корточки. Кружку с чудом оставшимся в ней глотком кофе вернул на стол. Ангелы должны уметь разделять в себе разные эмоции. А Дюшка знал, что постепенно становится ангелом, должен им стать. Вон, уже даже в тонкое состояние по ночам умеет переходить…
Риз вылетел из подъезда, в темпе ирландской джиги нарезал кругов пять вокруг дома и вернулся, несколько успокоенный.
– Клюшка, давай поговорим спокойно, – сказал Риз.
– Давай, – согласился Дюшка. – Только я тебя в общих чертах выслушал, теперь ты меня послушай.
Ризенгри сел. Опять прозвенел звонок входной двери, но растрепанная, в изодранном и мокром платье, консьержка Мария не обратила на этот звук ни малейшего внимания.
– Бес, ты можешь говорить об ангелах все что угодно, – сказал Дюшка. – Может, они действительно просто ставят над нами какие-то свои эксперименты, а на все наши желания и чувства им вообще дружно наплевать. Может быть, они злые и противные. Но если бы не эти злые и противные ангелы, меня сейчас на свете уже бы не было, понимаешь? Ты – супермутант, ты бы, наверное, выжил и при ядерном взрыве. Ты и на этой планете можешь остаться и приспособить ее под свои нужды со временем. Цивилизацию местную изменить до неузнаваемости. Про ночь всем правду рассказать, мясо научить жарить, холодильники с компами создать. И лет через триста тут для тебя рай – живи не хочу. А мне куда деваться? Ты посмотри только на это тело! Еще максимум лет двадцать – и в серебристую коробочку. Стал бы младенцем – ничего бы не помнил. А итог был бы тот же. Так что мой выбор прост: или с ангелами, или в коробочку. А на старой моей планете что, меня ждала бы лучшая участь? Что, кто-то, кроме ангелов, мог предложить мне счастливую вечную жизнь?
– Счастливую?! – с сарказмом уточнил Ризенгри.
– Ну…
Дюшка замолчал. Его мысли были противоречивы и чувства тоже. Он хотел рассказать Ризу обо всем, что он чувствует, о том, как на самом деле живет, о том, что Вари больше нет. Что ее нет и не будет никогда. О том, что его сестры Джен тоже нет окончательно и бесповоротно, что ее не просто так нету, что даже частички памяти о ней собирают по всем мирам, чтобы даже памяти о ней не осталось, и что в этом виноваты, конечно, ангелы. Нет, они ни в чем не виноваты. Да как же нет? Во всем, во всем виноваты только ангелы! Что им стоило спасти их Землю-11 еще раз или позволить им с Ризи жить вместе в доме у Димы или не там, а, чтобы не мешать, где-нибудь отдельно, хоть где-нибудь, просто жить себе и все… И чтобы Варя… Почему они не могли спасти Варю? Почему не могли убрать у нее из сердца или откуда там еще лишние эмоции? Ну и пусть она бы его не любила, пусть бы даже кого угодно любила или вообще никого, но она бы просто иногда сидела на пуфике, как тогда, на веранде деда Славика, и заходящее солнце тонуло бы в ее волосах… Как сказать обо всем этом Бесу? Он не поймет, да и нельзя… Особенно про Джен нельзя…
Ризи не поймет… А вот ангелы, Дима и Рон… Надо будет обязательно объяснить Диме, что с мозаикой он не нарочно…
Он заметил в углу под столом еще один осколок, нагнулся за ним. Движения его были медленные, осторожные: Мария Клушкина не первый год страдала острыми приступами радикулита и хронической сердечно-сосудистой недостаточностью. Ризи невольно подумал о том, что и десяти лет в таком состоянии можно не протянуть.
Но и Диме Дюшка мог объяснить далеко не все. Например, то, что теперь, когда Старк позволил ему быть собой, вернул все его истинные мысли и переживания, он постепенно стал понимать, что не может с ними справиться. Что без помощи ангелов ему не выжить. Что, наверное, зря он тогда топил ладони до упора…
– Нет, Дюшка, ты все равно не прав, – вздохнул Риз. – Во-первых, ты не прав в том, что считаешь, будто я могу жить вечно, если захочу.
– А то нет?
– Нет.
– Да ладно! Ты что, стареешь или вылечить себя не можешь?
– Я завишу от ангелов так же, как и ты. Захотят они – и меня тоже нет. Я даже из света во тьму выйти не могу. Меня свет не отпускает, я пробовал однажды ночью. А когда нас с тобой из одной вероятности в другую перебрасывали… Что я, мог что-то изменить?
– Вот! – вздохнул Дюшка. – Вот. Даже ты, супермутант, ничего не можешь сделать и сам это признаешь. Значит, что? Значит, никакого выбора у нас нет. Значит, мы должны быть послушными мальчиками и слушаться тех, от кого мы зависим. Наверное, они лучше нас знают, что нам нужно и как оно – правильно… А потом, Бес, ведь они совсем не плохие. Правда. Они никому плохого не желают. Просто у них свои понятия о добре, понял?
– Понял, – сказал Риз. – Все понял. Ты – предатель.
– Опять двадцать пять! – Дюшка чувствовал себя опустошенным. – И кого же я предал?
– Себя в первую очередь. Ну что ж, давай, слушайся. Давай!
Риз опять перешел на крик.
– Давай, будь пай-мальчиком. Живи дальше. Меняя миры, планеты, друзей, любимых. Давай, чего уж там! Меняй! Варю Воронину – на котенка Тафанаила, Тафанаила – на Машу Малинину, Машу – на слоникотюба Кешку, себя самого – на консьержку Марию, меня – на Диму Чахлыка!
Услышав имя Варя, Дюшка не выдержал. То, что давно собиралось взорваться, наконец взорвалось.
– Да не так все, не так! – пытался переорать его Клюшкин. – Не так! Я не меняю никого, у меня выбора нет!
– Да есть у тебя выбор, есть. Остаться самим собой! Послать их ко всем муточертям, этих ангелов!
– И исчезнуть, да? И на кой суслик мне тогда такой выбор?!
– А на суслик мне тогда такой друг, как ты?!
– Идиот!!! Кретин жалкий, хочешь правду, на, получай правду: я давно не хочу жить, я тебя тут пытаюсь спасти, дубина! Зачем мне жизнь, если никого из тех, кого я любил, не осталось? Да я ради тебя тяну!!!
– Ха-ха-ха, ради меня? «Три-пять-семь» и «ваши все дома» – год, почти год, – ради меня? Ты ничего для меня не сделал, ничего!
– Я тебе тетрадки дал!
– Элькиного папы, что ли?
– Ну да.
– Ага, сегодня! Только сегодня!
– Давно уже! Сразу, как они ко мне попали. Сунул в ящик твоего стола.
– А я откуда мог узнать, что они там? Ты врешь. Ты их только сегодня подбросил.
– Сегодня я их достал, на стол положил.
– Ну, хорошо, тетрадки – и что? Я должен был догадаться, что их положила Мария и что Мария – это ты? Как? Ты же знаешь, что мысли я читать теперь не умею, эту способность у меня куку!