Девушка смотрела, как его рука с длинными, сильными пальцами чертит полоски в податливом материале, которым был обит пол. Слушала внимательно, стараясь не показывать виду. Циркач вредный человек. Стоит ему почувствовать ее интерес и он назло замолчит. А кому же неинтересно узнать про себя столько странного?
— Молчишь… Так что на сей момент ты единственная в своем роде. Остальные не достигли твоей стадии — так считал профессор. А я вот думаю — остальные под землей лежат, или пеплом… к небесам. Со всеми своими способностями. Не всех же в моргах выловили, — он подмигнул и Приме стало не по себе. — Я это все тебе к тому рассказываю, чтобы ты лишний раз поняла — исчезнуть тебе не дадут. Пока не выпотрошат, естественно, до конца. Такому ценному экспонату как ты — место на столе, или в клетке. Поняла? Навел я справки у знающих людей. Так вот. За такое бабло, что за тебя обещали… у меня язык не поворачивается вслух сказать.
Циркач широко улыбнулся. В голубых глазах, в завораживающей пустоте, мелькали цифры.
— Конечно, сначала самому надо убедиться, что ты тот товар. Я не самоубийца, чтобы серьезным людям дерьмо втюхивать. Но игра стоит свеч… Она стоит стольких свеч…
Разговорчивый Циркач теперь лежал с перерезанным горлом, на залитом кровью полу. В мертвых глазах плескался красный свет. И даже если засыпать его деньгами с головой, ему вряд ли суждено порадоваться.
Удалось выжить только Хамеру. Прима его не боялась — разве можно сравнить здоровяка с той, кто отпустила ее. После нее не страшны и сотни Хамеров. Тем более, что участь его решена. Пройдет совсем немного времени и на этом уровне, также как и на нижнем, не останется ничего живого. А потом… Потом тварь полезет выше. Прима знала это абсолютно точно. Более того, тварь и не могла отступить, как бы ни пыталась.
Память, встречным пожаром коснулась выжженной границы и не отступила. Ветер перенес искры через полосу отчуждения. Осколки пламени упали в благодатную почву. Вспыхнул новый пожар и озарил то, что прежде пряталось в темноте.
Прима шла по туннелю, взрывая сапогами волны в ленивой, тягучей воде. Девушка вспомнила все. Даже то, что случилось с ней после встречи с чудовищем. Вернее, во время ее. Следовало действовать, и как можно быстрее. Только для того, чтобы осуществить задуманное, ей требовались помощники.
Погруженная в себя, девушка словно нарочно не замечала ни стремительного подъема воды, ни течения, буквально толкающего в спину. Так удобнее было торопиться.
Теперь некуда будет спешить — последнее, о чем подумала Прима перед тем, как поток воды сбил с ног и подобно закрученной трубе в каком-нибудь аквапарке, потащил по наклонной плоскости тюбинга вниз, в клокочущую, ревущую бездну.
АРИЕЦ
Чаша подземного озера скрывала берега в кромешной тьме. Огромная, ненасытная она предостерегающе пенилась. Глубину, как вены обреченного больного, потерявшего много крови, питали подземные, отравленные химическими отходами стоки. Временами черная поверхность воды взрывалась расходящимися кругами. Волны катились, с плеском разбиваясь о камни.
Посреди озера оазисом в пустыне возвышалась мусорная свалка, пробитая колодцем шахты, заполненным до краев водой. Прямо над ней, на вогнутом под тяжестью земли потолке, в глубоких складках среди вздувшихся натеков, зияла черная дыра тюбинга. Когда-то, давно, труба спускалась в озеро, неся в своих недрах сточные воды. Теперь часть ее обвалилась и упала в озеро. Обрывок, скорее всего, лежал на дне, обрастая илом. Наверху, перевитый по краям изогнутой лентой спайки, торчал обломок трубы, из которого продолжала стекать вода. Изъеденный коростой сталактитов, потолок казался телом огромного чудовища, склонившегося над озером и опирающегося как на конечности на каменные своды пещеры, и жерло трубы наверху — его ртом, из которого извергался водопад зловонной жидкости.
Поток льющейся сверху воды то ослабевал, то усиливался. В те редкие минуты, когда он полностью иссякал, пещера погружалась в тишину. Только слышно было, как назойливо толкается вода в мусорные бока крохотного острова.
Среди гнили, ветоши, человеческих останков, разлагающихся пластиковых отбросов, среди обнаженных штырей арматуры, на которые, казалось, нанизан весь мусор, стараясь держаться подальше от воды, сидел Ариец. Смертельно усталый, опустошенный. Сидел, тупо разглядывая пятно света, застывшее на водной глади. Чудилось, что луч не скользил по воде, а наоборот — пытался пробиться оттуда, с глубины. Когда пятно расплывалось, сливаясь с вечной ночью, диггер тряс головой как застоявшийся в конюшне боевой конь, чья память еще не оскудела воспоминаниями о прежних победах.
Сон легко перетекал в вечный — Ариец убедился в том, насколько опасно даже кратковременное забытье. Островок был шатким, неустойчивым. Как мертвец многолетней выдержки — от него отваливались сгнившие куски и тонули в озере. Быстро, словно в глубине их, привязанных, кто-то дергал за веревку.
Скоро не спасла и боль в плече, притупленная действием обезболивающего. С полчаса назад Ариец забылся и не заметил, как съехал вниз. Вдруг погас луч света. Нахлынул мрак, мгновенно вытолкнув из глубины тень из забытого, а может надуманного кошмара. Из воды бесшумно появилась похожая на крокодилью пасть и нацелилась на беззащитную ногу. Диггер дернулся, проворно забрался выше, не переставал удивляться: откуда во сне такая прыть?
Тупая, безглазая, усеянная наростами морда не шевелилась. Двинулась вправо, наводя на человека огромные ноздри. До диггера с опозданием дошло, что сон, если он и был, давно кончился.
Существо подтянулось на остров, выставив вперед трехпалую лапу, заскрежетало когтями по железу и сорвалось в воду. Вспенились пузыри и водная гладь успокоилась.
Ариец не стал начинать стрельбу. Неизвестно, сколько собратьев этого "симпатяги" скрывала глубина. Вполне возможно, им ничего не стоило растащить хрупкий островок на запчасти. И до сих пор основательно заняться мусорной свалкой им не позволяла либо лень, либо сытый желудок.
Чтобы придти в себя, Ариец вынул диодный фонарь и направил его вглубь огромной, с футбольное поле, пещеры. Всюду темная даль, пойманная в силки каменными сводами. Пристанище, которому суждено стать могилой. И сцена готова к тому, чтобы внимать последним, наверняка лишенным смысла словам. И… череп бедного Йорика белеет, пялясь на диггера давно высохшими глазами.
У смерти богатая фантазия. Все могло бы кончиться пару часов назад — Ариец уложился бы в пару минут, когда захлебываясь в черной мути, летел вниз. Но смерть решила записать его в любимчики, растянуть удовольствие, наблюдая за тем, как постепенно он превратится в ходячий труп, сутками напролет балансируя на краю гибели.
Ариец усмехнулся в угоду собственным мыслям. Вот такого занятного зрелища он пообещать не мог. В воротнике куртки, зашитая, ждала своего часа ампула с цианистым калием.
Из любой ситуации можно найти выход — сказка для детей школьного возраста. По крайней мере, так считал Ариец. Отвратительней всего, что выход имелся. Метрах в семи — восьми от острова из воды торчал валун. Осклизлый, в бархате плесени, расщепленный надвое ветвистой трещиной. Что было за ним, диггер не видел, но дальше, у стены начиналось что-то похожее на тропу. Петляла между камнями, пряталась тропа. Неизвестно, куда выводила, но была…
— Сука, — то ли затянувшейся смерти, то ли окатному боку камня адресовал ругательство Ариец.
Без ложной бравады — страха не было. Была мучительная, совершенная усталость, от которой виделось только одно избавление.
Ариец отогнал мысли о скорой смерти. У него никогда не возникало желания выключить фонарь. В темноте ему начинало казаться, что опасность обступает его со всех сторон. Сейчас ему вдруг захотелось не видеть стен, бездонной черноты озера. И камня, недоступно торчащего из воды.
Где-то, в одном из коллекторов, плавало в темноте тело правильного мальчика Бармалея. Появился из ниоткуда, в буквальном смысле свалился как снег на голову, и сгинул, обретя одну из самых глубоких могил.
Где-то, утопая в алых вспышках лежала мертвая девочка. На обнаженной груди, испачканной кровью, блестели капли льда. Та борьба, которая предстояла Арийцу, для нее была уже закончена. Тайну, гнавшую ее по бесконечным артериям коллекторов, девочка унесла с собой. По большому счету, Арийцу было плевать, что носила она в душе. Он принял ее сразу — со шрамом на запястье, странными зрачками и уверенностью в собственной исключительности. Только продолжал водить себя за нос, прикрываясь тем, что раз взялся за гуж…
Ни одна из тех девчонок, с кем пришлось иметь дело Арийцу, не выразила желания разделить его подземную жизнь. Да и не больно-то ему хотелось делиться!
Бывают вещи, которыми хочется поделиться со всеми, а бывают такие, которые держишь при себе, вдалеке от любопытных глаз. Имеет ли смысл делиться мясом с вегетарианцем? В силу определенных причин, которые давно стали смыслом его жизни, он не способен оценить вкуса блюда, пусть даже приготовленного по экзотическому рецепту.
Подземка стала для Арийца венцом, самой драгоценной маркой в коллекции какого-нибудь филателиста. Ее, как недоступный "святой Грааль" — марочку с изображением Франклина, следовало показывать только своим же братьям, коллекционерам.
Только близкие знали, чем стал мир подземелья для Арийца. Насколько пустой ему представлялась обычная жизнь, без погружений на глубину. Он и работу выбрал со свободным графиком — трое суток через трое. Стоило провести несколько дней дома, как возникало зудящее под ложечкой чувство неполноценности бытия. Как притягивали взор ребристые спины канализационных люков, за которыми виделось не брезгливо сморщенное в непонимающей улыбке "дерьмо", а другой мир, уводящий в иные пространства. Как волнующе звучала гулкость подземных переходов под улицами и как разочаровывал свет в конце туннеля.
Пальцем, крутящимся у виска "только для идиотов", представлялось диггерство девочкам, которые делили с Арийцем постель и удовольствие. Для него же, на поверхности давно не остало